— Если в жизни кончатся силы, Илюша, приезжай сюда. Эти места вернут тебе веру в себя, — и с усмешкой, — Не знал папа, что я никуда отсюда не уеду.
— И не хотелось?
— Почему не хотелось, Герочка? Поездить, да… Посмотреть нашу Россию. О загранице тогда не мечталось. Я и ездил, сколько мог. «Крест» поставил на стране. От Архангельска до Батуми, с севера на юг проехал. И от Минска — до Владивостока, с запада на восток. Центр, конечно, весь посмотрел — старые наши города… В Прибалтике был. А вот в Средней Азии не пришлось. Началась вся эта заваруха. Деления, отделения! Такую страну не четвертовали даже, а на сотню кусков разорвали — как вороны! Как я жалею: Самарканд, Бухара — сокровища, а не города…, - мечтательно, — Обсерватория Улугбека… Так и не увидел.
А теперь, Герочка, и здесь сделают черт те что. Вместо того, чтобы сохранить село, которому — триста лет, это ж поискать надо такой живой памятник! Так нет: из него сделают — горнолыжный курорт.
Я б запретил строить тут особняки, непременно, запретил бы! Построят вот такую образину на четыре этажа — а рядом дом Ваничева от ветхости рассыпается, ступеньки гниют, резьбу отрывают — на растопку! Живут же там — алкоголики!
И владелец соседнего особняка уже кривится — давно пора снести эту рухлядь!
Рухлядь! Село процветало, благодаря Ваничеву! Он первую школу тут построил, больницу, церковь какую осилил — из города приезжали сюда венчаться. Говорили, что мало в России храмов таких — в стиле «русское барокко». Там благодать, там у порога ноги к полу прирастают, и рука тянется креститься.
Спаса лик видел? Знаешь, что в храме этом при советской власти — склад удобрений был? Все стены разъедены, а лик проступает. Глаза! Такие глаза, что если есть у тебя в душе хоть пятнышко светлое, ты же сам плакать начинаешь — от стыда за братьев своих, за то, что люди сотворили такое.
А скольким мужикам Кузьма Архипович Ваничев работу давал! Рухлядь! «Иваны, не помнящие родства!»
Будет курорт — только особняки и оставят. Да гостиниц настроят. В Европе туристов везут — старину смотреть. А у нас что сделают? Было село — и нет села. Зачем им! Скоро люди вообще думать будут, что хлеб из печи берется, там и растет!
… Герман вздрогнул, отгоняя дрему. Автобус повернул плавно, и въезжал теперь в село. На центральной улице фонарей было достаточно, среди местных жителей ходила шутка: «Не Шелестово, а сельский Голливуд». И в этом ярком свете он залюбовался белизной снега. В городе нет такого, там лежит грязная снежная каша. А здесь — даже дорога белоснежная, да высокие сугробы с двух сторон, да снежные шапки на домах… И все это — первозданной белизны.
И вечер был мягкий, без мороза. После пропахшего бензином автобуса Герман стоял и надышаться не мог. Волга скована льдом, лес на склонах гор — спит, а воздух — чистый, свежий, влажный. С чем сравнить? Ключевую воду пьешь — и будто очищаешься, причащаешься природе, так и тут — дышишь, и яснеет голова и сердце умиляется этой тишине, этому покою.
Герман перехватил сумку — тяжелую, к Деду он никогда не ездил без подарков, и уже через несколько минут сворачивал в знакомый переулок.
Илья Григорьевич не приходился Герману родным дедом. Более того, познакомились они всего семь лет назад. Тот случай мог бы стать трагическим, если бы они оба не вмешались.
Герман тогда был в Шелестово первый раз. Прослышал, что есть такое замечательное место. Он взял отпуск в июле, когда вода в реке особенно хороша.
Это потом он понял, что врачу «скорой помощи» лучше отдыхать зимой. Отоспаться в бесконечные зимние ночи.
Герман знал: приходишь домой после дежурства и не видишь ничего, кроме дивана и сложенного вчетверо мягкого пледа. Раздеваешься, как пьяный — куртку и ботинки сбрасываешь в прихожей, остальное швыряешь — на стул… Торопливо развертываешь плед, обнимаешь подушку, и засыпаешь мгновенно, едва успев опустить на нее голову.
Работа зимой — собачья. В этом году февраль был особенно вьюжным, машины буксовали, когда вызов поступал из частного сектора, посылали Германа. Ладно, девчонки, и даже старенькая Анна Дмитриевна, как-нибудь переберутся через сугробы. Но как они будут — если что — через них же тащить больного до машины?
А потом был и совсем сумасшедший снегопад. Мелко, нестрашно начал лететь с неба снежок, а через час исчезли уже тротуары — их потом так и не расчистили до весны, дворники даже не подступались. Снегоуборочной техники хватало только на центральные улицы, люди на работу шли бок о бок с автобусами и грузовиками. И врачи «скорой» тоже ходили на вызовы пешком. Как часто их ругали тогда! «Вас вызывали час назад, человеку плохо, а вы…»
…Сейчас Герман взял не весь отпуск — неделю. Как вынырнуть, воздуху глотнуть, и снова — в работу.
…А началось его знакомство с Дедом — со штолен.
В горах, что окружали Шелестово, после разработок остались штольни. Непосвященным они казались неглубокими пещерами, в которые приятно зайти летом. Кругом жара, камни раскаляются настолько, что впору яичницу на них жарить, а шагнешь под каменные своды, и — будто в холодильнике оказываешься. От силы градусов пять-семь.
Здесь свет играл в причудливые игры. Длинные косые лучи его отливали голубым цветом. Если отойти к стене и глядеть на входящего, он растворялся в этих лучах, лишь силуэт виден. Привидение, да и только.
А над головою нависали тяжелые каменные своды. Казалось, не в горе ты, а в феодальном замке, выстроенном в романском стиле. Каменные плиты пересекали глубокие трещины. Однажды здесь побывал инженер с ГЭС, и тут же выбежал.
— Закрыть эти штольни немедля! Железными решетками! Пускать сюда людей — полное нарушение техники безопасности. Вот-вот все рухнет…
Это он еще дальше не прошел. У входа было относительно светло, и вошедших успокаивало сознание, что так — легко вернуться! Несколько шагов пройти — и снова привычный летний день, небо над головой… Но если отойти чуток подальше, и свернуть в боковой проход… Штольни тянулись под землей километров на десять, заплетались причудливыми лабиринтами.
Дед, конечно, знал эти места лучше других. И к нему нередко обращались приезжие из города — просили поводить, показать.
Он отвечал всегда:
— Право — не стоит. Штольни забросили полвека назад. Им нет конца. И там много летучих мышей.
— И что, все эти подземные лабиринты можно пройти?
— Все — наверняка нет. Если только со специальной техникой. Там столько завалов… Мало того, что время разрушает камни, но всякие ненормальные еще разбирают крепи…
— Зачем?
— Ночевать туда идут — романтика! Сильных впечатлений хочется… Ну и костры жгут. А потом сидят у костра, и сочиняют разные небылицы. Например, про Черного Альпиниста, который утаскивает зазевавшихся туристов. Учитель, Сашенька Ямщиков сочинил. Деток туда своих водил, шестой класс — ну и чтобы не разбегались придумал эту страшилку… Потом даже в книжки вошла эта история, как старинная легенда. Ходит, мол, призрак, за людьми охотится. Сашенька очень смеялся: «Я-то своим ребятам сказку, выдумал, вроде как про злого бабая, а теперь мой Альпинист прославился». Привидение опять же кто-то сфотографировал.
— Это, каким же образом?
— Снимали свод пещеры почему-то одновременно, обычным аппаратом и цифровым. На обычном — ничего, камень и камень. А цифровой потом выдал что-то такое, туманное, белое… Вот туристы и сидят часами, караулят призраков.
А хуже всего, что когда замерзнут, они крепи жгут. А те пропитаны креозотом, отрава… погибнуть очень просто. Да и без костров… Деревянные подпорки все уже прогнили, обвалы сходят, света нет. Словом, человек в своем уме туда не сунется. Эти же ненормальные там даже свадьбы играют.
— А у входа можно хотя бы посмотреть? — спросил тогда Герман.
— У входа можно.
Стоило шагнуть под своды штольни, как холод стал пронизывающим. Но не таким как бывает зимой. Он добирался ледяными пальцами до костей, и было в нем что-то зловещее.
Однако сюда проникал свет. И видно было, где можно пройти, а где путь уже завален камнями.
— Тут есть даже журнал, — сказал Дед, — вон, в выемке. На стенах много не напишешь, а поделиться впечатлениями хочется.
Герман прочел:
«Господа спелеологи!
Ищу мужика, чтобы выйти замуж. Ты: в белом комбезе и каске, фонарь Petzl Zoom, можно с ацетиленкой, невысокий, худой, в обвязке, «Вибры» (только не берцы), с двумя (четырьмя) банками тушенки, с четырьмя банками сгущенки (только не с нудлами).
Желательно, чтобы была палатка для интимных встреч на Вашей стороне. Жду тебя со сталактитом, можно с калембулой сушеной.
О себе: 130-80-130 в комбезе, в «Вибрах», рост ниже высоты штрека, вес 120 кг с рюкзаком, фонарь отличный («Бычок»), спальник теплый, примус «Смерть мужу», а зовут меня Хиппи Пещерная Крыса.
P.S. Просьба лесбиянок, геев, бисексуалов и гермафродитов не беспокоить. Нервные и психи допустимы».
— Пройдите-ка дальше…
Герман шагнул куда-то в сторону, где царила тьма, и было жутко ступать, не видя земли под ногами. Он включил сотовый телефон — вместо фонарика — глянул на груду камней под ногами, и кивнул Деду, что готов возвращаться.
А несколькими днями позже из штолен потянуло дымом — какие-то «ненормальные» снова разожгли костер, и все не выходили из подземных коридоров. Вызваны были из города спасатели. И вот тогда — повел их Дед, который наощупь, по числу шагов ориентируясь, мог пройти большую часть подземных коридоров.
Герман тоже хотел пойти, но его не взяли.
— Врач? — спросил совсем юный мальчишка-МЧСник. — Так будь здесь, врач. Если кого вынесем, ты тут больше пригодишься, чем мы. А туда лезть — хрен его знает, чем кончится.
Кончилось, однако, все относительно благополучно. Туристов — парня и девушку — искали не дольше часа. Им достало ума забиться в один из боковых ходов, где дыма было поменьше, и не пытаться отыскивать выход, тем самым окончательно заблудившись.