е разговоры с приятельницами. А если ночью прихватит сердце — подойдешь к окну, и увидишь, что в соседних домах — то там, то тут горит свет. И не страшно. Нет этой деревенской абсолютной тишины и темноты… Разве что собака залает, или кто-то выйдет на крыльцо покурить.
Но Арсений Михайлович нашел себе занятие, и не скучал в тишине. Работал по коже, делал упряжь для лошадей, сидя у окна, вдыхая запах сирени, или глядя на белоснежное сверкающее полотно снега — в городе не бывает такой первозданной белизны.
… Это было в середине апреля, в Великую субботу. Еще во дворе кое-где лежал снег маленькими грязными островками, но почки на деревьях уже удлинились, заострились, засветились зеленым.
Арсений Михайлович впервые после долгой зимы отворил окно, дал свежему воздуху войти в дом. Смахнул накопившийся за зиму между рам мусор. За работу он сел уже к вечеру, мечтая просидеть и ночь, послушать доносящийся издали звон колоколов, Пасхальную заутреню…
Но ближе к трем часам задремал. И только собака почувствовала — что-то происходит. Тишина сделалась совсем невесомой, прозрачной, и в то же время полной ожидания — сродни той, когда в «Щелкунчике» только-только пробили часы, и вот-вот…
Нежные переливы неземной голубизны в небесах — были в тот момент незаметны овчарке — настороженно прислушивающейся, но не слышащей, а чувствующей, что меняется мир вокруг нее.
Глава 4. Город золотой
«… Смотри, вон впереди твой вечный дом, который тебе дали в награду. Я уже вижу венецианское окно и вьющийся виноград, он подымается к самой крыше. Вот твой дом, вот твой вечный дом. Я знаю, что вечером к тебе придут те, кого ты любишь, кем ты интересуешься и кто тебя не встревожит».
Снег вокруг был синим.
Ира поднялась, стряхнула его с одежды — на ней отчего-то были теплые штаны и куртка и медленно пошла. Она шла окраиной заснеженного поля, мимо темного леса. Где она находилась — она не ведала, но не боялась совершенно.
А потом впереди засветились окна дома. Деревянный дом в два этажа. Резьба обвивала маленький балкон мезонина. Снег вокруг был нетронутым, лишь узкая, утоптанная тропа вела к крыльцу.
Идти ли ей дальше, или постучаться? Все было нереальным, как во сне, и она медлила.
Хлопнула дверь. Высокий мужчина, в наброшенном на плече полушубке, вышел набрать дров из поленницы. Ира шагнула вперед, так, чтобы оказаться в луче света, падающем из окна. Мужчина слегка сощурился, приглядываясь. Но не удивился.
Он спросил:
— Вы, кажется, моего века?
… Она сидела в комнате, у камина, и ощущение сна длилось. Кресло, теплый плед, которым хозяин покрыл ее ноги, крупные хлопья снега за окном…
Роман вошел, осторожно неся дымящуюся миску. В янтарной ухе тонул большой кусок рыбы. Ира почувствовала, что голодна, и с наслаждением окунула ложку.
Потом Роман налил ей стакан красного вина.
— А теперь спать, — сказал он, — Я обо всем расскажу завтра.
Он помог ей подняться по лестнице, в маленькую комнату, где только и стояла — постель. Тут было тепло, но он еще укрыл ее одеялом. Она смотрела на снег за окном.
— Может быть, это тот свет? — подумала она, засыпая.
Ира проснулась утром, чувствуя в себе необыкновенную свежесть и силу. Пока разум не пытался осознать происходящее, но на душе было так спокойно, как будто она вернулась домой.
Солнце поднялось уже высоко. Оно озаряло лес, голубоватые горы вдали, снег. Самый обыкновенный зимний пейзаж.
Ира слышала внизу шаги. Значит, хозяин встал. На спинке кровати висела ее одежда. Зеркала тут не было. Она оделась, пригладила волосы, и не волновалась больше — хорошо ли выглядит? «До церемоний ли здесь, на краю земли?» — вспомнилась фраза из какой-то книги.
Она спустилась вниз по крутой деревянной лестнице. Роман хозяйничал на кухне.
— Теперь я рыбу пожарю, — сказал он, — Рыба — основное, что есть здесь зимой. Я ловлю ее в озере. Ее здесь много. Летом я бы лучше вас угостил.
Она опять почувствовала сильный голод. Такой голодной она была только в детстве.
— Я могу помочь?
— Вы умеете варить кофе? Не бурду. Настоящий кофе.
— Чтобы достаточно крепко и, ни в коем случае не кипел?
Он улыбнулся и протянул ей турку и банку с кофе.
— Вода вон в том кувшине. Плита растоплена.
Они сидели за столом и ели.
— А где я? — спросила она просто, как будто вопрос был не особенно важным.
Роман пожал плечами.
— Если бы я знал! Я и сам точно не знаю. Мой дом — поблизости от города. И мне кажется, что все это — отнюдь не на нашей Земле.
— Мы умерли?
— Нет. То есть, я не могу сказать точно. Вы как сюда попали?
Она стала вспоминать. Но теперь даже минувший день казался нереальным.
— Я ушла в костюмерную… Так устала… аж слезы текли… И стало холодно. Так холодно! Я открыла глаза и поняла, что лежу в снегу.
— Ясно, — сказал он и накрыл рукой ее руку, — Может быть, для кого-то вы и умерли. Может, вы и не вернетесь назад. Но не исключено, что возвратитесь…
— Кто же это решает? А вы — вернетесь? Что случилось с вами?
— Мне — некуда возвращаться. Мой мир погиб, я уверен в этом.
— Да что же здесь такое?
— Успокойтесь, вы пришли туда, куда должны были прийти. Сегодня вечером мы с вами спустимся в город.
— Да расскажете вы мне или нет?
— Если бы я сам мог это понять… Наша ли это земля, или что-то иное… Вот лес, за ним — озеро, а если идти по тропинке — будет крутой спуск в низину.
Там лежит город. В нем живет немного людей, но каждому из них вы можете верить. По тем или иным причинам, они не нашли своего места в том времени, в котором жили. Они приходят сюда измученными. Многие из них «положили жизнь за други своя».
Здесь они отдыхают. И видят, что не одиноки.
— А потом…
— А потом звезды на небе потихоньку сходятся в Крест. В течение нескольких дней появляется новое созвездие. В миг. Когда это окончательно совершается, по небу проходит что-то вроде северного сияния. Такой серебряный всплеск. И город пустеет. Те кто здесь жил — уходят туда, где они подлинно нужны. А на их место начинают стекаться новые люди.
— Но почему вы знаете это?
— Я оставлен здесь навсегда — наверное, затем, чтобы объяснять все тем, кто вновь придет, чтобы встречать их. Я просто все это знаю.
— А если я не хочу уходить отсюда? Мне можно тоже остаться здесь?
— Здесь? — он повел рукой вокруг, подразумевая свой дом, а потом махнул в сторону окна — Или там?
— Не знаю… Но не возвращаться.
— Это решаем не мы. Я нынче отведу вас в город, и знаю, где вам понравится жить.
— А сейчас?
— Сейчас? — он вдруг улыбнулся широко, как мальчишка, которому есть, чем гордиться — Пойдемте смотреть.
Она накинула куртку, и осторожно ступила за порог. Роман уже ждал ее. А ей хотелось взять его за руку, чтобы решиться наступить на этот снег. Сегодня, когда она не была так замучена и не плавала между небытием и реальностью, она пригляделась к окружающему миру и ахнула.
Казалось, она никогда не видела такого снега. Каждый кристалл мягко горел и переливался на солнце особенным чистым светом. Каждая ель была воплощением зимней сказки — хоть картину рисуй, да попробуй нарисовать такое.
Меж сосен вилась утоптанная тропинка — шириной в человеческий шаг. Роман кивнул, предлагая следовать за собой, и пошел первым.
Минут через десять они спустились к озеру. Вот тут она онемела. Столь дивной картины представить было нельзя. Зеркальная поверхность озера — серебро и хрусталь, и в ней — отражение неба, розовых облаков… Высокие, скалистые горы, кое-где покрытые снегом — как оправа драгоценного камня.
Здесь не могло быть музыки, но она услышала ее — вода всегда была связана для нее с музыкой. Переливы, напевы старинного испанского романса. Она заплакала. В этот момент душа ее открылась. Будто нашла силы вновь любить, верить — и жить.
— Я тоже плакал, когда пришел сюда, — тихо сказал он. — Значит, вы чувствуете красоту так же, как и я.
Они долго сидели у кромки озера на старой деревянной скамье, полузанесенной снегом.
Вечер уже накрыл все вокруг синевой, когда они подошли к краю горы, полого спускавшемуся вниз.
— Помните, как в детстве катались на санях? Как вы любили — самой править, или?… — спросил Роман.
— Нет-нет, быть за чьей-то спиной.
— Садитесь, — он вынес откуда-то из-под ели, и опустил на снег небольшие легкие санки.
Она обняла его полушубок. Спуск был долгим, долгим… Сани остановились на окраине улочки. Узкой — казалось, два человека тут не разминутся. Каменные дома, темные окна. Жил ли здесь кто-то? Несколько минут Ира с Романом шли друг за другом, а потом свернули на другую улицу, просторнее. Здесь окна домов ярко светились.
Они подошли к одной из дверей, и Роман дернул за шнурок колокольчика.
Им открыл высокий человек. Молодой старик. Голова его была седой, но глаза — пристальные, внимательные, очень живые.
— Я знал, что ты сегодня кого-то приведешь, — сказал он Роману.
Такая ласка была в его голосе, что Ире стало тепло и без очага.
Тут и нашла она дом.
Она могла часами сидеть у ног Арсения Михайловича. Перед камином лежал мягкий полушубок. Ира сидела, щурилась, смотрела на огонь. Арсений Михайлович опускал руку от работы — гладил ее волосы. Она жмурилась и готова была мурлыкать как кошка. Во всяком случае, душа мурлыкала.
Неожиданно начинался между ними разговор. Он вспоминал прошлое. Блеск выступлений и забавные случаи, которых так много накопилось за жизнь. Человеческими качествами он наделял лошадей. И будто сам становился конем, рассказывая, как страшно прыгать сквозь пламя. И блеск кинжалов в его руках, и мелькание факелов, когда он жонглировал ими — все это видела она в его рассказах.