— Да. Еще до отъезда из Шотландии.
— И он одобрил?
— Он сказал, что упражнения в поэзии кажутся ему вполне пристойным занятием, — Эмили нарочито скопировала его презрительный тон.
Элли подавила смешок.
— Тебе, наверное, хотелось его заколоть.
— И я даже попыталась, — продолжила Эмили, думая о том двуручном мече, который стянула тогда со стены в башне. Но мысли переметнулись к любовной игре на том каменном полу…
Ей удалось справиться с румянцем до того, как подруги его заметили.
— Он сказал, что я могу писать, пока мое писательство не приводит к скандалу. И я собираюсь поймать его на слове.
Мадлен прищурилась.
— Ты сказала ему, что хочешь писать? Или сказала о том, что ты уже написала? И что твоя книга стала сенсацией этой весны?
Эмили отмахнулась и слегка подула на слишком горячий чай.
— Он не спросил. И если ему удобнее считать, что я сочиняю поэмы в то время, как он бросает меня в одиночестве, пусть радуется своим размышлениям.
— Он может со временем выяснить это, — предупредила Мадлен.
— Нет. Не сможет. Нет ни намека даже на слухи обо мне.
— Так ты собираешься держать его в неведении о том, что написала самый популярный готический роман нашего времени, и игнорировать то, что ты в него влюблена? — спросила Элли.
Эмили поморщилась.
Элли захлопала в ладоши.
— О, это будет забавно. Если он не раскроет тебя к Рождеству, пообещай, что пригласишь меня к вам в Шотландию. Не хочу пропускать это зрелище.
Эмили бросила в нее подушку.
— Помощи от тебя никакой. И зачем только мы пригласили тебя в свой клуб.
— Если попытаешься исключить Элли, тебе попросту не хватит голосов, — сказала Мадлен. — Мы с Фергюсоном тоже приедем в Шотландию. Звучит как лучшая вечеринка, на которую меня приглашали!
— Это так нечестно… ты так уверена в том, что Фергюсон отправится туда, куда хочешь ты, — сказала Эмили, отбирая у Элли подушку и подкладывая ее себе под спину. — В этом и проблема с Малкольмом. С тех пор как он решил, что пришла пора занять свое место в палате лордов, он в основном избегает меня. И даже сказал, что я для него лишь помеха.
— Хотя он и хорош в постели, он все же болван, не так ли? — спросила Мадлен. — Я уверена, Фергюсон в основном думает об этом так же, но он слишком умен, чтобы сказать мне.
— Но Фергюсон не настолько одержим своим долгом и не игнорирует все остальное, — сказала Эмили. — Я всего лишь хочу быть уверена, что, если появится выбор между мной и его владениями, Малкольм не пожертвует мной ради своего проклятого замка.
— Я могу написать с него Агамемнона, — мечтательно протянула Элли, глядя куда-то в неведомую даль. — А тебя Ифигенией, ожидающей принесения в жертву.
Эмили снова швырнула в нее подушкой.
— Никаких картин. И никаких смертей, особенно с Малкольмом в роли отца, готового принести в жертву собственную дочь. Я слишком нервничаю, я знаю. И должна бы радоваться, что он оставляет мне целые дни одиночества. Но все же…
Она осеклась. Элли убрала от нее подушку, очевидно, волнуясь за свой фарфор. Подруги молчали, Эмили изучала содержимое своей чашки.
Но все же ей хотелось почувствовать, что она важна для него.
И ей хотелось, чтобы это чувство было искренним, а не вынужденным, не результатом ее очередной интриги.
Из коридора донесся звук шагов. Дворецкий Элли, поразительно красивый молодой человек, которого никогда не наняли бы в приличном доме, постучал в дверь.
— Миледи, прибыла мисс Этчингем.
Он поклонился и шагнул в сторону, пропуская Пруденс в гостиную.
— Благодарю, Эшби, — сказала Элли.
Он поклонился снова, сверкнув улыбкой, которая была куда ярче, чем положено простому дворецкому, и удалился, закрыв за собой дверь.
— Ты нанимаешь таких красавцев, — со вздохом сказала Мадлен. — Фергюсон наверняка заставил бы меня уволить найденного тобой дворецкого, не будь он так хорош в своем деле.
Элли рассмеялась и поднялась, чтобы обнять Пруденс.
— Добро пожаловать, дорогая. Не хочешь ли чаю?
Пруденс кивнула. Щеки ее раскраснелись, словно она только что прибыла с охоты.
— Простите за опоздание. Матушка крайне яростно не желала меня отпускать.
Эмили поднялась и застыла, когда Пруденс обернулась, чтобы обнять Мадлен. Они обменялись краткими комплиментами платьям, хотя Эмили знала, что Мадлен наверняка уже видела Пруденс в этом наряде, но заставила себя скрыть нетерпение.
На миг они неловко застыли. Элли занялась чайничком. Запах свежих лимонов заставил Эмили вздрогнуть от воспоминаний. Пруденс была единственной в их компании, кто предпочитал чай с лимоном. Сколько сотен вечеров они проводили вот так?
И смогут ли когда-нибудь помириться снова? Или ей всегда придется искать неподходящие слова, лишь бы разбить гнетущее молчание?
Пруденс приняла чашку из рук Элли и села на кушетку. Остальные подруги тоже сели, легко и комфортно, как в былые дни. Впрочем, Элли попыталась помочь.
— Вы с матушкой останетесь в Лондоне на праздники?
Пруденс сняла перчатки и потянулась к бисквиту.
— Мы уплатили за дом до конца года, так что да. А после этого…
Она замолчала. И избегала смотреть на Эмили. Вместо этого она рассматривала бисквит, словно лучшее угощение в своей жизни.
Эмили не смогла больше сдерживаться.
— Пруденс… Мисс Этчингем… Я сожалею. Я искренне сожалею о том, что случилось в Шотландии. Я всего лишь пыталась помочь.
Пруденс вздохнула. И отщипнула кусочек бисквита, посмаковала его, прежде чем наконец подняла глаза на Эмили.
— Я знаю, Милли.
Она откусила еще кусочек. Эмили ждала. Вся комната ждала. Весь мир словно замер в ожидании — по крайней мере, так казалось Эмили, балансирующей между проклятием и прощением, между желанием извиниться и желанием выяснить, что же такого сделала Пруденс.
— Я не испытываю к тебе ненависти за это, — сказала Пруденс после долгой паузы. — У меня не было чувств к Карнэчу. У нас с ним нет ничего общего, помимо обязанности вступить в брак. И в том, что касается твоей свадьбы, тебе не за что извиняться.
Эмили выдохнула. Пруденс мрачно на нее посмотрела, так мрачно, что могла бы ее напугать, если бы не последние слова о прощении.
Но Пруденс еще не закончила.
— Я знаю, чего ты пыталась добиться. И могла бы даже поблагодарить тебя со временем, если бы все получилось. Но ты должна прекратить свои вмешательства, Милли. Они уже стоили тебе куда большего, чем ты думаешь.
Эмили почувствовала, как сводит лицо. Слезы жгли уголки ее глаз. Но она так привыкла держать себя в руках, что сдержала порыв разрыдаться. Она выровняла дыхание и голос, чтобы не выдать себя.
— Я не простила бы себя, если бы предала нашу дружбу. Клянусь, я никогда больше не буду вмешиваться в твои дела.
— Что сделано, то сделано, — ответила Пруденс. И поерзала на сиденье. Лучи вечернего солнца, косо падающие в окно, высветили отблеск вины в ее глазах.
— Откровенно говоря, я хочу ответить тебе такой же клятвой.
Эмили вспомнила о записке, полученной в Шотландии, в которой Пруденс загадочно попросила прощения.
— Что случилось? За что ты просила прощения?
Пруденс взяла новый бисквит. Прошлый она проглотила почти целиком, словно пытаясь найти в нем силы.
Элли пододвинула ей тарелку.
— Не спеши, дорогая, — мягко сказала она. — И не бойся, Эмили не кусается.
— Ты знаешь, о чем она говорит? — спросила Мадлен у Элли.
— Подозреваю, — подруга пожала плечами. — И даже если мои подозрения верны, мы разберемся с последствиями.
Пруденс с благодарностью посмотрела на Элли и потянулась за новым бисквитом.
— Мне нельзя столько есть — я не могу позволить себе новые платья. Но матушка и ее планы выдать меня замуж могут идти к черту.
Эмили рассмеялась, несмотря на мрачные предчувствия.
— Что она снова задумала?
Пруденс помрачнела.
— На этот раз дело не в свадьбе. Знаешь, я почти жалею, что она перестала возиться с ярмаркой невест. После моей последней ошибки матушка ищет другие источники дохода.
— Ей нужно вести колонку сплетен, — предложила Мадлен. — С ее языком поклонники ей обеспечены.
— Он стал причиной многих наших проблем, — сказала Пруденс.
И посмотрела на Эмили.
— Мне жаль. Я очень-очень сожалею. И хочу извиниться сейчас, потому что потом, после моего признания, ты можешь отказаться меня слушать.
Эмили резко вздохнула и задержала дыхание, пытаясь справиться с подступающей тошнотой.
— Что случилось?
Пруденс отчаянно зажмурилась и выпалила наконец:
— Пойми, тогда я была очень зла на тебя. И от раздражения проговорилась при матушке. Теперь она знает, что ты написала «Непокоренную наследницу».
Глава двадцать восьмая
Грудь Эмили одной из своих героинь, в этот миг туманное ощущение беды соткалось бы в живую, дышащую угрозу. Она любила описывать такие моменты, но при встрече с угрозой, которую сотворила своими руками и которая могла уничтожить прекрасный дворец из лжи, созданный ею и Малкольмом, сердце Эмили замерло.
— И как она собирается поступить с этим знанием? — спросила она.
Пруденс поболтала чай в чашке, словно пытаясь прочитать в чаинках свою судьбу.
— Она пообещала ничего не предпринимать. Я не хочу портить твою репутацию, в отличие от нее, и я заставила ее дать слово молчать об этом. И она все еще дружит с твоей матерью, хотя сейчас они не разговаривают.
Пруденс допила чай и продолжила:
— Но когда она увидела вас обоих вчера вечером, вы танцевали, как любовная пара, ее ярость вернулась. Она была не в себе — я не видела ее такой с тех пор, как она узнала, что братья отправляются воевать на Полуостров. Она бушевала всю ночь, называя Карнэча лжецом и соблазнителем женщин. Похоже, она ненавидит его еще больше, чем тебя, Эмили. И считает, точнее, убеждена, что ты специально его переманила.
— Я могу купить ее молчание, — сказала Эмили, пытаясь придумать альтернативы. Только планирование интриги спасало ее от паники. — Сложно будет добыть триста фунтов без ведома Малкольма, но я уверена, что справлюсь.