В краткой биографии говорилось, что она была студенткой-первокурсницей Роузбада, где и проживала с момента начала занятий. О ней мало что знали. Она была подобна тем тысячам девушек, которые после школы поступают в колледж. Больше газеты ничего не сообщали. Даже ее имя — Кэндис — не упоминалось. Поскольку она была несовершеннолетней, то адвокаты Роузбада, как и адвокаты, нанятые ее семьей, позаботились о том, чтобы подробности ее частной жизни не стали достоянием общественности.
Зато следствие очень быстро напало на след Дэвида Денниса, который учился в Стоуне, был членом Братства и жил в Уайт Хоуме. Его видели в обществе Кэндис в последнюю неделю ее жизни. Фотография Дэвида была такая же размытая и нечеткая, как и фотография Кэндис, с такими же темными кругами под глазами. Вначале это был групповой снимок, сделанный в Уайт Хоуме, но потом журналисты удалили из него других студентов Братства, и теперь от них остались лишь линии подбородков, козырьки кепок, краешки плечей. Дэвида в ту пору разыскивали в качестве свидетеля.
Но очень скоро дело осложнилось, так как из Стоуна пришло опровержение: Дэвид никогда не был их студентом. Затем последовал ответ Братства, которое отрицало, что Дэвид был его членом. Оба учреждения оставляли за собой право предъявить иск не только Дэвиду Деннису за присвоение их званий, но и любому печатному органу, который отныне будет упоминать Стоун или Уайт Хоум в связи с этим делом. Журналисты отправились на побережье Вирджинии, где им подтвердили, что Дэвид Деннис работал сезонным смотрителем платного пляжа, что он провел там все лето и должен был остаться до конца сезона, чтобы перекрасить бунгало. Хозяин пляжа заявил, что это был спокойный парень и хорошо справлялся с работой.
Какая-то газета, копнув поглубже, написала, что Дэвид несколько раз одалживал деньги, но не возвращал их, что как-то в раздевалке для персонала произошла кража и хотя ее не раскрыли, теперь все подозревают его. Некоторые посетители платного пляжа заявили, что Дэвид был не таким уж симпатичным — слишком важничал. В общем, газеты сделали из него подозреваемого.
Думаю, Марта до сих пор не читала этих заметок. О преступлении в Вирджинии мало упоминалось в прессе Нью-Йорка. И даже если бы новость попалась ей на глаза, то как убийство красивой и богатой студентки в Роузбаде могло заинтересовать женщину, жившую в нужде, в бандитском районе, учившую детей, многие из которых были отпетыми наркоманами и неделями не ходили в школу? Она и вообразить себе не могла, что Дэвид в Вирджинии! Он уехал в Мэриленд, чтобы прийти в себя после развода, который прошел, кстати, менее болезненно, чем она опасалась. Джейн получила в конечном счете свободу и красивую машину. Господи, пусть это им обоим послужит уроком! Теперь она могла вздохнуть свободнее, возможно, даже записаться в университет, чтобы получить пресловутый сертификат о владении языком, который от нее требовали. Да, вздохнуть, расслабиться, больше ничего не бояться и спать спокойно.
И, наверное, в то же самое время Розарио перелопачивала газеты, где писалось о Стоуне и Роузбаде, пытаясь вспомнить лицо студента, фамилию которого она прочитала. В тот момент она была потрясена этим происшествием, и если бы журналисты ее спросили, она бы скорее, чем кто-либо другой, заявила: «Я в самом деле шокирована» или «Я глубоко скорблю». И действительно, она не просто переживала по поводу трагической смерти Кэндис, но даже злилась, что это дело компрометировало Стоун и пятнало порядочных молодых людей. И только в следующих номерах появилось настоящее лицо Дэвида. Она проверила свой список и узнала студента, которого записала на свой страх и риск в библиотеку. Сама ли она поспешила в офис ректора университета, чтобы всё объяснить, или, наоборот, ректор вызвал ее и потребовал объяснений?
15
Результаты вскрытия были опубликованы еще до похорон Кэндис. Причиной смерти был проломленный череп. Ее насиловали и истязали. Фотографировать на похоронах было запрещено, но газеты упоминали потрясенную толпу, достойно державшихся родных и друзей. Для меня ее смерть оставалась все такой же абстрактной, как выражение «акт вандализма», с которым я столкнулась в отчете о вскрытии.
Смерть наступила за два дня до того, как обнаружили тело. Судмедэксперт назвал время кончины: понедельник, между четырьмя и шестью часами утра. Ее насиловали, когда она была еще жива и когда уже умерла. Найденная сперма и кровь были отправлены на анализы, чтобы установить ДНК. Все укусы на животе, бедрах, груди, на щеках и губах были сделаны с особой жестокостью «примерно в момент смерти». Убийца измывался над трупом, словно желая его разрушить, уничтожить, изуродовать. Он разрывал ткани «подобно тому, как кусают яблоко», уточнял врач. Укус в ротовой полости спровоцировал отрыв верхней губы вплоть до самого носа, основание которого также было оторвано и выглядело «как козырек кепки».
На фотографиях, сделанных судебным экспертом, присяжные заседатели увидели то, что теперь видела я: изуродованное лицо, обнаженные зубы под носом, который больше походил на две дыры. Лицо Кэндис было похоже на баранью голову без шкуры. В отсутствие губы ее зубы сделались трагически длинными. Набухшие глаза были закрыты. Убийца укусил за верхнюю губу и сразу, резко, вырвал нос. Я полагаю, увидев это, присяжные заседатели уже были внутренне готовы вынести приговор. Это фото, а также точное определение, которое эксперт дал движению, нанесшему эти увечья, забыть было невозможно. Я думаю, что, посмотрев на этот снимок, а потом переведя взгляд на предполагаемого убийцу, все сразу представляли, как он захватывает верхнюю губу жертвы зубами и одним движением подбородка, шеи и головы вырывает всю прилегающую плоть, в том числе нос, который не являлся существенным препятствием.
На пальцах и под ногтями жертвы не было ни крови, ни тканей. Я не сразу поняла, насколько это замечание, скорее, успокаивающее после того ужасного впечатления, которое произвело лицо, было, напротив, угрожающим. Судмедэксперт уточнил для присяжных заседателей, что Кэндис подвергалась всем насильственным действиям с уже связанными руками, лежа на спине, и только затем ее перевернули на живот. «Я предполагаю, — сказал он, — это потому, что она была уже не очень красива спереди».
— Мы думали, что это крабы, — повторили влюбленные, которых вызвали в суд в качестве свидетелей.
— Э нет! — с серьезным видом перебил прокурор Бенбоу и повернулся к присяжным. — Это были не крабы!
Кто пошел на опознание тела? Отец Кэндис, горю и гневу которого сочувствовали все, кто вел расследование? Отец и мать? Отец, поддерживающий мать? Нет, мать не смогла решиться посмотреть на дочь, ее видел только отец, и судья Эдвард поклялся ему, что найдет виновного. Теперь это было его главной задачей, вопросом чести. Мы разыщем его, да-да, разыщем!
Через две недели после похорон одному из членов Братства, Энтони, позвонил Дэвид Деннис и спросил, как дела. Похоже, он ничего не знал о происходящем. Энтони сообщил ему о смерти Кэндис, о следах крови, обнаруженных в его комнате в Уайт Хоуме, и о том, что он находится под подозрением. Полицейским Энтони сказал: «Казалось, он упал с неба и все время повторял, что это ужасно. Он спросил, что ему теперь делать. Я ему посоветовал возвратиться как можно скорее. Он ответил, что не может, так как нашел работу и собирается жениться. Он разрешил мне занять его комнату. Казалось, он не отдает себе отчета в серьезности дела. Тогда я ему сказал, что его комната опечатана и там никто не может жить. Он ответил, что ему нужно подумать, что он не имеет к этому никакого отношения и что перезвонит, как только примет какое-то решение. Но он обязательно приедет, чтобы всё прояснить».
Телефон Братства поставили на прослушку, и через несколько дней местонахождение Дэвида Денниса было установлено. Он жил в Мэриленде у Сьюзан Элиотт под чужим именем. Его привезли в Вирджинию. Он, казалось, не осознавал масштабов драмы. «Кошмар, — только и повторял он. — Кошмар». — «Кошмар для кого, мерзавец? — спросил полицейский, приехавший его арестовать. — Кошмар потому, что что тебя нашли, или кошмар для убитой девушки?»
Он не стал нанимать адвоката. Зачем? Это было недоразумением. Если нужен адвокат, пусть будет любой, назначенный судом. Он ни разу не менял своих показаний. Рано утром ему нужно было ехать в Мэриленд, ночь он провел с Кэндис. Она пришла к нему в комнату, они слушали музыку, занимались любовью. Перед тем как уйти, это было в три или четыре утра, он предложил проводить ее в Роузбад. Но она предпочла остаться в постели. Когда он вышел в коридор, парни из Братства еще не спали, они что-то праздновали. Судя по количеству ящиков из-под пива и бутылок из-под текилы, они здорово напились. Он не посчитал нужным предупредить их о своем отъезде. Зачем? Он не впервые уезжал на несколько дней к Сьюзан, не предупреждая их. Он задержался в Мэриленде только потому, что у него внезапно появилась возможность устроиться учителем в школе, где работала Сьюзан. Но он все равно рано или поздно вернулся бы в Уайт Хоум за своими вещами.
Полицейские побывали и на работе у Марты. Вначале она не узнала сына на фото, так как его волосы и брови были выкрашены в черный цвет, но затем, внимательно рассмотрев снимок, сделанный полицейскими в фас и профиль, где он был запечатлен с приподнятым подбородком и выпученными глазами, она поняла, что ему страшно. И этот страх переселился в нее, захлестнул, словно бурный поток воды, который сносит на своем пути все преграды и заставляет ручьи и реки выйти из берегов. Она чувствовала, как пульсирует ее кровь, которую обезумевшее сердце гонит в грудь, живот, ноги, голову. Она закрыла глаза руками, потом засунула пальцы в рот, до боли сжав челюсти, и наконец упала на пол, который ей показался очень мягким. Она не хотела, чтобы ее поднимали, усаживали. Она хотела лежать, прижавшись щекой к линолеуму, ощущая приятный запах пота и клея.
16
Я положила конверт на кровать, встала и подошла к окну. Океан в лучах солнца, золотистый песок, птицы, зорко следящие за рыбаком, сидящим рядом со своим джипом. Вот его удочка выгибается словно кнут, и он вытаскивает крупную рыбу. Птицы хлопают крыльями. Я иду в ванную, беру полотенце, спускаюсь на первый этаж, иду по деревянному мостику, пересекающему пляж, вхожу в воду. Вода приятная, теплая, правда, немного мутноватая. Я ныряю навстречу волне.