Снова воцарилась тишина – только костёр трещал.
Никто бы на это не согласился, поняла Чарна. Ни Бойя, ни Якоб, ни Ольжана. Никто бы не стал волочиться за Юргеном по Вольным господарствам, пока тот пытался отыскать неизвестно чей след. Кому охота бегать по весенней распутице в оборотничьих телах, толкаться в переполненных тавернах и ночевать в лесах под открытым небом?
А вот она, Чарна, – дура дурой! – соглашается. Снова.
– Хранко прав, – уронила она, коря себя за слабость, и глупую надежду, и невзаимную влюблённость, которую сейчас, как ребёнок, пыталась спрятать за грубыми словами. – Ты совсем плохо соображаешь. Но Йовар тобой дорожит, поэтому тебя нельзя оставлять одного.
Она указала на котелок.
– Давай ешь уже. И пойдём спать. – Пододвинулась, освобождая место рядом с собой. – Завтра разберёмся, что к чему.
«Если подозреваемую в колдовстве не жжёт чёрное железо, дознавателю надлежит использовать чистый огонь. Это единственное средство, способное уличить подозреваемую в менее грубых (но оттого не менее извращённых) видах колдовства. Чистый огонь отметит даже ту ведьму, которая не умеет превращаться в животное, но использует проклятия и наговоры…»
На полях страницы с печатным текстом – заметка, выведенная странным почерком: таким прыгающим и корявым, точно писарь впервые взял в руки перо. Ольжана попыталась разобрать слова по буквам, но у неё ничего не вышло. Она даже подумала, что это другой язык, но нет – неуверенные чёрточки складывались в отдалённо знакомую картину.
– Слушайте. – Она вздохнула и заложила страницу пальцем. – Иофатцы, значит, изобретают печатный станок. Распространяют эти вот книжки для охотников на ведьм – даже на господарском языке! – чтобы как можно больше людей их прочитало. Но мне всё равно приходится разгадывать чьи-то каракули. Их же тут полно!
Она ткнула в обложку.
– Разве это справедливо? Я и так не слишком бегло читаю. И буквы вывожу как ребёнок. Но знаете, даже я пишу понятнее. Вот, сами поглядите. – Ольжана снова открыла книгу, чтобы показать заметку Лале. – Скажите, ужас ведь! Ну чей, чей это почерк?
Лале отдыхал, сидя на расстеленном покрывале. Он прикрыл глаза, щурясь от яркого солнца, и сказал смущённо:
– Мой.
– О, – проговорила Ольжана глухо. – Простите.
Пытаясь скрыть неловкость, она провела по корешку, потом перелистнула на первую страницу. Здесь темнело внушительное название:
«СПОРЫ О СКВЕРНЕ
и тех, кто её распространяет».
А ниже шло скромное:
«Трактат, написанный братом Бертло из Вертоскьо в наставление добрым манитам».
Злых манитов, видимо, решили не наставлять.
– Погодите, – сообразила Ольжана. – Я ведь видела ваш почерк в других книгах. Он совсем не такой.
Почерк Лале был мелким, летящим одной острой строкой – Ольжана тогда ещё подумала: вот, мол, как это делает человек, привыкший писать быстро и часто. Не то что её округлые детские буковки, выведенные с большим усердием.
– Так между этими надписями разница во много лет. – Лале опёрся на ладони и сел чуть ровнее: Ольжана смотрела на него сверху вниз. Она расположилась на поваленном дереве, возле которого перед этим расстелила покрывало для обеденного отдыха. – Я ведь был левшой до того, как потерял руку. Пришлось переучиваться. И это получилось… не сразу. Что хорошо видно по моим заметкам из «Споров».
– Извините. – Ольжана рассеянно гладила книгу по обложке. – Я не знала.
– Пустяки. – Он жестом попросил показать ему книгу поближе. – А-а, Длани… Нет, сейчас я тоже не разберу. Но думаю, здесь про то, как разводить чистый огонь. Это такое пламя, очищенное травами, разведённое особым способом. Оно белого цвета – может, увидите в каком-нибудь иофатском храме, если вас туда занесёт. Чистый огонь не обжигает людей, не имеющих никакого отношения к колдовству, и считается более тонким инструментом, чем чёрное железо, но использовать его муторно. Готовить сложно и долго, да получается не всегда – а не до конца очищенный огонь жжёт всех одинаково. Представляете, сколько с ним судебных ошибок?
Ольжана закивала. Лале посмотрел на неё по-особенному благодушно.
– Я ведь хотел вас кое-чему научить.
Ну вот. Только этого не хватало. Хорошо ведь сидели – под весенним солнцем, пока Сэдемея пощипывала травку; Ольжана неспешно читала скучноватую настольную книгу башильеров, и Лале у неё ничего не спрашивал. А до этого он несколько дней знакомил её с теориями происхождения колдовства, читал ей выдержки иофатских текстов о демонологии и чертил астрономические схемы мироустройства. Даже простые вещи учёные иофатцы превращали в нечто выше понимания Ольжаны, и Лале приходилось объяснять ей на пальцах. А потом он настаивал, чтобы Ольжана сама повторяла выжимки из трактатов и булл, чтобы лучше запомнить.
По мнению Лале, без этих основ невозможно было стать толковым чародеем. Он говорил, что даже колдуны Драга Ложи это знали, хотя, может, и в перефразированном виде, – они почерпнули эти основы из других источников или дошли до них сами.
Ольжана покорно слушала, и пыталась разобраться, и читала «Споры о скверне» – одну из немногих книг Лале на господарском, – хотя и не понимала, в чём тут польза. Но ей хотелось верить, что обещание Лале «дальше будет занимательнее» – не просто слова; однажды он обронил, что в его кибитке много книг иного рода – тех, что написаны чародеями. Башильеры читали их, чтобы знать врага в лицо, но пока Ольжана не вызубрит сухую теорию, практики ей не видать. Ольжана не спорила, но мысленно кривилась: уж не ему-то – человеку, ни разу в жизни не колдовавшему, – решать, что ей рано, а что – нет.
Однозначно нравились ей только два труда: хал-азарская «Книга песков» о восточных чудовищах и хал-азарский же атлас «Физиология колдовства» с удивительными картинками человеческого тела – скелета, мышц, внутренних органов… Составители «Физиологии» пытались постичь, где в человеческом теле зарождались способности к колдовству.
– Вы уверены? – спросила Ольжана, надеясь сбить его настрой. – Может, отдохнёте? А поучимся потом.
Лале тяжело поднялся. Он проводил бо́льшую часть дня, правя кибиткой, и это не шло на пользу его здоровью – хромая нога стала беспокоить так сильно, что теперь он ходил с тростью. Ольжане сказал, что не случилось ничего необычного – у него бывает такое время от времени. И отказался, когда Ольжана предложила ему отлежаться на каком-нибудь постоялом дворе – она бы провела несколько дней, улетая от чудовища в птичьем теле; ничего, не переломилась бы. Но Лале посчитал, что поодиночке легко разминуться друг с другом и угодить в беду – «нет, госпожа Ольжана, не сейчас… Но может, мы вернёмся к этому вопросу, если моя нога совсем откажет».
– Да что вы, – усмехнулся Лале, опираясь на трость. – А мне казалось, вы захотите этому научиться.
Он поковылял к кибитке. Ольжана страдальческим взглядом обвела поле, у которого они остановились. Погода была – чудо, сухая и солнечная. За спиной мягко шелестел лесок, насыщенно пахли травы.
Лале возвращался: в правой руке держал трость, а левой обхватывал плетёную корзину. Как-то он сказал Ольжане, что его пришитая рука и вполовину не заменяет настоящую – пальцы почти ничего не чувствуют и не могут выполнять тонкие действия вроде перелистывания страниц или счёта монет, для этого им не хватает ловкости. Но зато этой рукой можно брать и удерживать вещи, помогая себе в быту.
Подволакивая правую ногу, Лале чуть запнулся и едва не выронил корзину.
– Вам помо…
– Нет, – отрезал он, ставя корзину на дерево. – Госпожа Ольжана, будьте любезны: притворитесь, что не замечаете этого.
Он сел рядом с Ольжаной.
– Открывайте, – разрешил.
Под плетёной крышкой оказались вещицы из чёрного железа: оберег в форме руки, подсвечник со свечами, россыпь пуговиц, цепь и – самое впечатляющее – кол длиной с локоть.
Ольжана сузила глаза.
– Это для того, чтобы пронзить сердце чародея?
Лале вытащил из корзины свечи.
– Да. Или сердце чудовища, если оно послабее, чем Сущность из Стоегоста. – Чуть хмыкнул: – Назовут же…
Ольжана вздохнула.
– Ну и зачем вы мне это показываете?
Лале прислонил трость к дереву, облокотился о колено.
– Хочу научить вас, как обманывать чёрное железо.
– Да ну, – удивилась Ольжана. – Вы говорили, что это невозможно.
– Нет, – возразил Лале мягко. – Я говорил: «Чёрное железо обжигает кожу человека, который может перекинуться в оборотня, а все хитрости – в пределах этого». Почти дословно. Моих братьев вы, конечно, не проведёте, но так мы сможем попроситься на ночлег в мазарьские хаты. В этих землях принято заходить в дома так же, как вы заходили в церковь при брате Амори. Ну и в целом… мало ли что случится. Хорошо, если вы будете это знать.
Ольжана заглянула в корзину.
– Вы не намекали, что есть какие-то… особые приёмы.
– «Особые приёмы» есть всегда. Голь на выдумки хитра. – Лале погладил ладанку на груди. – Ну и простите, госпожа Ольжана, я не умею быть откровенен с человеком в первый день знакомства.
Ух ты, подумала Ольжана. Это значит, что он уже привык к ней настолько, что готов делиться секретами?
– Хорошо. – Она положила руки на бёдра, как послушная ученица. – Давайте. Рассказывайте.
Лале посмеялся.
– Кажется, вы ждёте от меня какой-то сокровенной тайны. Нет. Всё просто. Если железо касается кожи чародея, оно обжигает. А если не касается – не обжигает. Звучит разумно, правда?
Ольжана приподняла брови.
– Не поверите, но даже я дошла до этого своим скудным умишком.
– Не ёрничайте, – попросил Лале. – Когда мы только познакомились, вы коснулись моего перстня через платок, помните? И не обожглись. Будет то же самое, если коснуться через перчатку или колдовскую кожу, как делают чародеи Двора Лиц. То есть между кожей и железом должна быть преграда. Например, слой жира или воска.