В их деревне верили, что Тайные Люди жили везде – в чащах и на болотах, у рек и озёр. Даже в заброшенных языческих кумирнях: когда в Борожское господарство пришла новая иофатская вера, Персты вытеснили старых богов, которым поклонялись борожские господари, – а Тайные Люди остались. Незыблемые, точно природа. Таинственный народ духов, загадочные соседи. Это их, а не богов или Перстов, чтили обыкновенные северяне, но Тайных Людей Чеслав тоже не боялся. Дед научил его, как выказать им своё уважение – и как обхитрить их, если этого окажется недостаточно.
Чеслав наклонился, выискивая под ногами цветки красного клевера. Да, дед многому научил его – куда больше, чем отец.
Но о травах и заговорах ему рассказала мать.
Деревенские всегда много сплетничали о его матери, Стеване. Говорили, что её, хрупкую, недоношенную, бабка Чеслава, известная знахарка, выторговала у Тайных Людей взамен на собственную красоту. Оттого его мать выросла тихой, слабосильной женщиной, чудом родившей его, здорового сына. И оттого она знала особые шептания, которые никто больше не знал, – на любовь и на болезнь, на успех и на неудачу.
Мать Чеслава часто называли ведьмой – хотя, конечно, это было не так. Ведь настоящие колдуны умели превращаться в животных, а мать Чеслава ни в кого не превращалась. Она только и могла, что нашептать заговор или умаслить Тайных Людей, решивших погубить скот или наслать на кого-то хворь. Мать оставляла им подарки и говорила вежливые слова, и Тайные Люди никогда не отказывали ей в просьбах. Во всех, кроме одной: ей самой они так и не дали здоровья.
Мать умерла четыре года назад – Чеславу тогда едва исполнилось десять. Соседи сказали про неё: «Отмучилась». Она была приветливой, доброй женщиной, никогда ни на кого не повышала голоса, но часто болела. И болтали, будто страшнее всего была её душевная болезнь – из-за неё мать Чеслава порой замыкалась в себе. Иногда она неделями лежала пластом и ни с кем не разговаривала, даже с Чеславом; хотя его она могла легонько потрепать по голове. Она ела через силу, переставала расчёсывать волосы и ходить в баню – только лежала и редко плакала.
Дед и бабка со стороны отца думали, что мать Чеслава просто ленива, и советовали отцу вышвырнуть её из дома и взять себе другую жену. Что думал сам отец, Чеслав не знал. Все говорили, что он женился на матери по любви, но, похоже, под конец и он устал от её болезней. Хотя он горевал, когда матери не стало, – или же Чеслав хотел в это верить.
Мать умерла солнечным летом. Женщины расчесали её волосы и спрятали их под льняной платок – на манер почитателей Дланей. Но мать не верила в Длани, поэтому Чеслав стянул платок с её головы и заявил пришлому жрецу-рукопоклоннику, что мать его почитала Тайных Людей и хоронить её нужно соответствующе. Такого от Чеслава не ожидали – он был смирным ребёнком. За эту выходку отец дал Чеславу подзатыльник, а жрецу-рукопоклоннику – пригоршню монет, и мать похоронили в платке под цветущей липой.
Точно, вспомнил Чеслав. Липа.
Ему нужно натереть кору липы – для заговорённого снадобья.
Чеслав разбежался и играючи перепрыгнул через поваленное дерево. Это получилось легко. За последний год он сильно вытянулся и теперь казался несоразмерно длинным и худым, но не расстраивался. Может, он пойдёт в отца, кузнеца Хведара, человека высокого роста и недюжинной силы. Правда, отец ворчал, что для этого Чеславу следует больше помогать ему в кузне, а не бегать по лесам, взращивая в себе тщедушную материнскую породу. Правда, насчёт тщедушности Чеслав мог бы поспорить: его дед-охотник пусть и не имел косой сажени в плечах, но оставался ловким и жилистым до самой своей смерти. Только Чеслав старался не возражать отцу. Тот и так говорил, что он совсем от рук отбился.
Чеслав хмыкнул своим мыслям, пробираясь через бурелом. Это, конечно, было несправедливо. Он был послушным ребёнком и вырос в примерного подростка. Да, он стал молчалив после смерти матери и ещё больше замкнулся в себе, когда умер дед-охотник, но разве это преступление? Отшельником он не был – приятелей у него хватало. Хоть лес нравился ему больше кузни, Чеслав не отмахивался от отцовских просьб и ни слова плохого не сказал, когда два года назад отец привёл другую женщину. Пожалуй, Чеслав даже его понимал – уже не как мальчик, но как юноша, слегка влюблённый в дочку соседей.
Однажды отец поехал на ярмарку на юг, в Стоегост, а вернулся уже с Магдой. Это не было случайностью – он предупредил Чеслава, что привезёт с собой молодую жену. В местечке под Стоегостом жил его давний друг с несколькими дочерями, и среди этих девушек отец выбрал Магду.
Чеслав беззлобно усмехнулся, выплёвывая травинку. М-да уж, стоило тогда повыбирать получше.
Для жителей их деревни Магда была настоящей южанкой, вот Чеслав и называл её на южный лад – Мацоха. На одном из господарских говоров, которые он слышал, когда, ещё до Магды, ездил с отцом на ярмарки, это означало «мачеха». И с лёгкой руки Чеслава все так начали её называть.
Если соседи хотели справиться у него о здоровье Магды, то спрашивали: «Как твоя Мацоха, Чеслав?» – и Чеслав отвечал им с улыбкой, мол, хорошо, только я ей поперёк горла. Однажды Мацоха узнала о своём прозвище и усмотрела в этом насмешку. Она принялась жаловаться отцу, что в деревне подтрунивают над её происхождением – ведь она приезжая, а Чеслав свой, родной, – но Чеслав думал, что эту безобидную колкость он и его земляки могут себе позволить.
Мацоха была старше его всего лишь на десяток лет, и она была горда и капризна, как всякая красавица, – ладно скроенная, румяная, с тяжёлыми каштановыми косами. Отец души в ней не чаял, и Чеслав, если вдруг ему становилось совсем невмоготу, только с соседями мог переброситься парой слов о том, какой вздорный нрав у новой хозяйки дома. Мацоха его сразу невзлюбила – может, на то были причины, Чеслав не знал; но женитьба отца совпала со смертью деда, и вскоре Чеслав стал делать всё, чтобы как можно реже пересекаться и с Мацохой, и с отцом, очарованным молодой женой. Иногда он даже ужинал то у одних добросердечных соседей, то у других, чтобы вернуться домой уже глубокой ночью, и за это приносил им битую в лесах дичь.
Только позже Чеслав понял: Мацоха его не только не любила, но и боялась. Местные хоть и считали его мать колдуньей, но никогда не видели в ней угрозу. Самые недоброжелательные только называли её душевнобольной и усердно жалели, а остальные – уважали за отзывчивость и доброту. Но Мацоха наслушалась разных историй о Стеване и, освоившись, начала нашёптывать отцу, каким враждебным растёт Чеслав.
Она говорила, что странностями Чеслав пошёл в мать-покойницу и Хведару стоит что-нибудь с этим сделать. Отец поначалу отмахивался, а потом у Мацохи случилось два выкидыша подряд – и та, недолго думая, обвинила в этом Чеслава и его дурной глаз. Ведь неспроста Чеслав такой малоразговорчивый и скрытный, бегает в леса и знает заговоры. Наверняка он не хочет, чтобы у его отца появились другие наследники!..
Тогда же случилась единственная ссора Чеслава с Мацохой. Чеслав смог бы понять её, молодую женщину, только что потерявшую ребёнка. Он бы даже стерпел несправедливые оскорбления – знал ведь, что у него не было ни злых умыслов, ни дурного глаза. Но однажды, бросаясь на него с обвинениями, Мацоха оскорбила его мать, и тут Чеслав начал огрызаться.
Отец не поверил в причастность Чеслава к выкидышам, но занял сторону рыдающей Мацохи. С тех пор Чеслав и с ним не разговаривал без лишней надобности, а отец и не настаивал: он был занят или кузнечной работой, или женой.
Дело стало немногим лучше, когда у отца с Мацохой наконец-то родился первенец. Отец был сдержанно рад тому, что Чеслав благодушно настроен к единокровному брату, а вот Мацоха продолжила ворчать и бояться, как бы её пасынок, зубастый и нелюдимый, словно волчонок, не сделал дурного маленькому Фебро.
Размышляя об этом, Чеслав фыркнул, взбивая пятернёй волосы. У него в торбе, помимо красного клевера и коры липы, теперь лежали цветки душицы, корень солодки и дикая мята, собранные на опушках и полянах. Снова уйдя в глубь леса, Чеслав сел на ближайший пень – лицом к гаснущему небу. Омыл собранное водой из меха и сложил в маленькую деревянную ступу, доставшуюся от матери. Измельчил кору и корень солодки дедовским ножом и, дождавшись, когда выплывет луна, стал толочь растения пестиком.
Ему нравилась эта тонкая наука – куда больше, чем отцовское кузнечное ремесло. Слова нужно было произносить осторожно, каждое – в своё время. Читать заговор следовало в подходящем месте и в подходящую для этого часть дня. Иногда Чеслав думал: каковы же тогда настоящие заклинания, раз его настолько увлекают шептание и долгое бродяжничество по лесу в поисках ингредиентов для мазей и снадобий? Хотелось знать ещё больше, но куда ему? Отец видел в нём своего преемника по мастерству, а Чеславу казалось, что он узнал о стезе кузнеца всё, что мог. Огонь, железо и тайны ремесла были по-своему очаровательны, но куда сильнее его манили мысли о природе, мире и доступной ему маленькой волшбе.
Чеслав деловито закатал рукава рубашки, посмотрел в ступку.
– Болезнь к дереву тянется, – начал он спокойно, с лёгкой хрипотцой, – к дереву тянется, от дерева в землю уходит, в землю уходит, а тебя не гложет, тебя не гложет и не мучает…
Конечно, заговоры обычно читали женщины, а не юноши с уже сломавшимися голосами, но большего Чеслав пока не умел.
Будь Мацоха не такой вредной, он бы сразу сказал ей, что затеял. Если ему не нравилась она сама, это не значило, что Чеслав стал бы вымещать обиды на младенце. В конце концов, Фебро его брат – забавный, с полупрозрачным пушком на голове, неуловимо похожий на отца даже крохотным личиком. Пару дней назад Фебро начал кашлять, а Чеслав знал, до чего опасно болеть таким маленьким детям, – и в нём взыграло тёплое стайное чувство: Фебро – часть его семьи, и он обязан его защищать.
Чеслав помнил, как читать заговор на здоровье и готовить мазь от кашля, и решил, что вылечит Фебро. Даже несмотря на то, что Мацоха, когда он предложил свою помощь, повелела не подходить к колыбели ближе чем на десять шагов. Сама же обратилась к повитухе-лекарке, которая сказала Мацохе зарубить курицу и принести Тайным Людям свою материнскую жертву. Но Мацоха ничего не смыслила в обрядах Тайных Людей, и надеяться на неё было без толку. Да и Чеслав знал: с тех пор, как почила мать его матери, одарённая знахарка, в деревне не было человека, действительно сведущего во врачевании.