В ответ та только пожала плечами. Ей было любопытно, почему Лале не надел сегодня башильерский знак, и Лале пояснил: братья его ордена – редкие и не самые желанные гости в здешних краях. Тогда Ольжана попросила его больше рассказать о Дворе Лиц и пане Авро, и Лале согласился. Начал за завтраком – издалека, про сам город, – а продолжил, как обычно, уже в дороге: в Тачерату во времена правления короля Готфрида Скорбного, ненавистника ведьмовства, бежали целые чародейские роды из Иофата и зависимого от него Савайара, тоже занявшегося огнём костров. Эти роды были знатными и древними – до поры они умудрялись жить в своих землях, а как случилась беда, перебрались под крыло пана Авро.
– Тачерата, – говорил Лале, – это отдельное царство. Оплот чародейства. Но не думайте, что это место воплощённого блаженства. Савайарские и иофатские чародеи горды и любят интриги. Многим из них до сих пор тяжело смириться с тем, что в Тачерате действительно правит пан Авро, а не господарь и совет его вельмож. Сейчас пан Авро постарел, начал больше ценить отдых и всё чаще предпочитает оставаться в тени – а за него эту партию, как по нотам, играют его марионетки.
Ольжана слушала, не перебивая.
– Сейчас, – продолжал Лале, – некоторые из пришлых родов особенно жаждут избавиться от его влияния, но пан Авро – исключительный человек. Тачерата – его детище. Он много лет ловко управляется с этим кипящим котлом из богатства, козней и чародейского искусства.
– В кого он превращается? – спросила Ольжана. – Я слышала… разное.
Мимо кибитки плыли тачератские поля – ровные пшенично-жёлтые квадраты, разбавленные зелёными, свежими. Ольжана видела круглые стога сена, оставленные фермерами на земле, и любовалась холмами, укрытыми утренней солнечной дымкой. Местами вспыхивали поляны диких цветов – лиловых, розовых и жёлтых.
– Вопрос любопытный. – Лале хитро улыбнулся. – Это ведь один из ваших чародейских законов, да? Колдун обретает свою оборотничью форму в день первого превращения, и эта форма остаётся с ним на всю жизнь.
– Есть исключения. – Ольжана поправила полог кибитки. – Дочь господина Грацека, Кетева, раньше превращалась в белую пуночку. А после того, как поучилась у госпожи Кажимеры и повредилась рассудком, стала чёрной галкой. – Она посмотрела вдаль. – Жуткая история. Насколько нужно потерять себя, чтобы даже оборотничья форма изменилась?..
– А пан Авро, – Лале взмахнул рукой, – наоборот, себя нашёл. Говорят, в юности он превращался в какое-то земноводное. Может, лягушку или жабу… Чародеи Двора Лиц часто превращаются в земноводных или пресмыкающихся – а также в разных созданий, которые сбрасывают кожу или панцирь. Но в одном из своих путешествий молодой пан Авро увидел варана. Это… можно сказать… огромная ящерица.
Ольжана нахмурила брови.
– И что он с ним сделал?
– Ничего. Но вылепил создание по его образу и назначил его своим оборотничьим телом.
– Как это возможно? – Ольжана сильнее выглянула к Лале наружу. Она снова сидела внутри кибитки – не хотела, чтобы на новое платье летела дорожная пыль.
Лале повернулся к ней и предположил с заговорщицкой улыбкой:
– Думаю, это колдовство.
– Очень смешно. – Ольжана слегка закатила глаза. – Но чародей не может колдовать, если он в оборотничьем теле. Как пан Авро всё это устроил?
– Долепил фигуру из тканей, вытянутых из волшбы, а когда превратился, срастился с новой кожей. – Лале пожал плечами. – Но это то, что знаю я. Можете спросить у пана Авро при встрече – наверняка он охотно поделится с вами тонкостями этой, без сомнения, необходимой вам техники.
Ольжана отодвинулась.
– Это была ответная острота? – уточнила она.
Мол, зачем Ольжане подробности, раз её сил и знаний всё равно не хватит на то, чтобы постичь такое колдовство?
– М-да, Лале. – Она издала смешок. – А порой вы та ещё язва. Не думали, в кого бы превращались, если бы были чародеем?
Лале качнул подбородком.
– В церковную мышь.
– О нет. – Она устроилась поудобнее, полубоком, рассматривая блестящую лошадиную спину. – Ещё предположения?
– В храмовую крысу. Грязную такую, с откусанным хвостом.
Ольжана вздохнула.
– Мне кажется, вы совсем себя не знаете. – Она скрестила руки на груди и принялась изучать повёрнутую к ней половину лица Лале. Рваные шрамы бежали со щеки на угол челюсти и – через висок – на часть лба. Один из шрамов обрывался прямо у горбинки на носу. – Я бы сказала, что вы не мышь, а…
– Книжный червяк. Хотя на самом деле нет такого животного, вы знаете? – Он оглянулся на неё, но тут же снова вернулся к наблюдению за дорогой. – Зато есть «книжная вошь», тоже подходит.
– Не перебивайте, – произнесла она строго. – Вы хотите казаться кем-то незаметным, но это не так. Я бы сказала, что вы птица. И обязательно хищная – питаетесь чем-то покрупнее, чем насекомые… Нет, не спорьте, это очевидно. Посмотрели бы вы на себя со стороны!.. До сих пор помню, как вы заговорили зубы тем подонкам с большака. А птица вы… да потому что я люблю птиц, вот и всё.
Лале снова обернулся. Бросил на неё долгий взгляд, но ничего не сказал.
– Конечно, вы не такая огромная царственная птица, в которую превращался Аршад-Ариба, – продолжала рассуждать Ольжана. – Хотела бы предположить, что вас мог брать на охоту какой-нибудь эмир, но вы не кажетесь мне тем, кто жил бы, исполняя чужие приказы. Нет, вы летали бы сами по себе. – Она наклонила голову вбок. – Может, кто-то из мелких, похожих на сокола… Кобчик? Что скажете?
– Прекрасный выбор, – одобрил Лале. – Созвучно с копчиком, а у меня как раз беды со спиной.
– Да ну вас. – Махнула рукой. – Хотите быть мышью, пожалуйста.
Лале чуть запрокинул голову, и Ольжана увидела, что он едва сдерживал смех.
– Что-то вы сегодня совсем как мальчишка, – заметила она со снисходительной улыбкой. – Смеётесь, дразнитесь. Хорошее настроение?
Не выпуская поводьев, Лале повёл затёкшими плечами. Глянул в сторону цветущей обочины.
– Да, – признался он. – Я люблю Тачерату и люблю Двор Лиц. Я много что повидал в жизни, но колдовство Двора Лиц до сих пор вызывает у меня детский восторг. Как… – Он улыбнулся. Провёл по подбородку тыльной стороной ладони. – Как у крестьянского ребёнка, впервые увидевшего ярмарочный театр. О таком меньше всего пишут в моих скучных трактатах – лепка новых тел, смена масок…
Лале задумался.
– Колдовство Двора Лиц удивительно не похоже на остальное. Волшба других чародеев направлена на мир вокруг, а чародеев Двора Лиц – чаще всего – на самих себя. И если бы меня спросили, какими чарами я бы хотел овладеть, то сказал бы: этими. Хотя, конечно, я не подошёл бы под такое колдовство. – Покрутил кистью. – Тут нужен особый склад.
– Я слышала об этом, – кивнула Ольжана. – Пану Авро подходят только молоденькие парни и девушки хрупкого телосложения и невысокого роста. Светловолосые и белокожие, без видимых изъянов – чтобы было проще примерить на себя чужое обличье. – Она ущипнула себя за полную руку. – В общем, я бы тоже не подошла.
– Внешность – это важно, – согласился Лале, – но это далеко не всё. Гораздо важнее – характер. Лёгкость на подъём. Желание играть с людьми, как актёры играют на сцене. Да, тонким бесцветным юношам и девушкам, чьи лица тяжело запомнить в толпе, проще втиснуться в колдовскую кожу, но это не мерило успеха. Потому что сам пан Авро – это огромный тучный старик. А ещё вы увидите, как выглядит его любимая ученица, пани Мореника.
Ольжана пододвинулась ближе, опёрлась локтем о перекладину кибитки.
– Панна Мореника, – проговорила она чуть ли не по слогам, предчувствуя хорошую сплетню. – А это случайно не та чародейка, которую вы вызволили из башильерских темниц много лет назад?
И в которую – по предположению Ольжаны ещё в день их знакомства – Лале мог быть влюблён. Ибо что, если не чувства, могло толкнуть монаха связаться с чародеями?
Хотя вопрос спорный. Может, Лале хватило бы обещания новых книг?.. Тут Ольжана подавила улыбку. Нет, даже это – вряд ли. Требовались мотивы посерьёзнее.
– Случайно та, – усмехнулся Лале. – Панна Мореника попалась моим братьям семь лет назад. У вас удивительная память на малозначимые вещи, которые я упоминал давным-давно. Буллу иерофанта Сихбальда вы так же чудесно помните?
Ольжана могла бы сказать, что эта его старая булла, разрешавшая охоту на ведьм, – вещь незначительная. То ли дело таинственная чародейка – Ольжана для Лале тут уже целую историю выдумала.
– Не занудствуйте. – Она подпёрла щёку ладонью. – Я слышала, это в Тачерате запрещено. Здесь нужно пить вино, гулять мимо скульптур и срывать маску с загадочного любовника в подворотне.
– Думаете, без любовника никак? – полюбопытствовал Лале.
– Ну если прямо настаиваете, вам разрешаю заменить на любовницу.
Лале снова сжал губы, чтобы сдержать смешок.
– А вы тоже бываете язвой, – заметил он.
Как и ожидалось, в Тачерату они приехали рано, ещё до полудня. У городских ворот толпился народ, а по дороге тянулась вереница из телег и повозок. Когда их кибитка остановилась, чтобы дождаться своей очереди, Ольжана осторожно перебралась на скамейку к Лале. Удивлённо осмотрелась.
– Откуда столько людей?
– Едут на карнавал. – Лале потёр шею. – Тачератцы любят такое. Да, сейчас ведь начало лета… Похоже, будет на днях.
В повозках везли цветы и бочки. Пешеходы – пёстрые, горластые – смеялись или переругивались со стражниками у городских стен. Ольжана пристально их разглядывала: до чего же тачератцы не похожи на остальных! Говорливые, загорелые до красивого золотого оттенка. Женщины – либо в платьях, похожих на её, либо в юбках с корсажем. Мужчины в рубахах, некоторые – с тонкими жилетами сверху. Штаны на нескольких парнях, попавших в поле зрения Ольжаны, были непривычно узкими, облепляющими ноги. И туфли – смешные, с гнутыми носами.
Лале перехватил её взгляд.
– Кипящий котёл, – повторил он. – Здесь намешано столько савайарского и господарского, что не разберёшь, что к чему.