мался пар, – но настороженность Чеслава только росла.
Он неуверенно сел на сундук.
– Мне нечем заплатить тебе, – проговорил он медленно, глядя в лицо брата Хуго.
Тот только фыркнул.
– Глупости. – Он отмахнулся. – Я же вижу, что с тобой была беда. – (Он сказал на свой иофатский манер – «была», а не «случилась».) – И не одна.
Он воздел палец кверху и улыбнулся.
– Длани велели помогать тем, кто в беде.
Прежде чем приступить к еде, брат Хуго достал из поясной сумки маленькую книжечку и зачитал стихирь. Подцепил знак меченого братства и прижал его к своему лбу – Чеслав подумал, что его тоже заставят коснуться чёрного железа, и тут-то всё и выяснится, но брат Хуго просто пожелал ему приятного ужина и зачерпнул ложкой похлёбку.
Чеслав взял свою ложку. Неспешно устроил её между пальцев.
Ему было легче думать, что ему придётся убить меченого брата и сбежать с его запасами, чем поверить в бескорыстную доброту. Но брат Хуго с охотой поглощал похлёбку – значит, он ничего не подсыпал в общий котелок. В плошку Чеслава – тем более; не успел бы.
В животе заурчало. Чеслав поддался и стал есть.
– Что с тобой случилось, парень?
Снова – не по имени, хотя его Чеслав уже называл. Однако на этот раз «парень» прозвучало странно-сердечно, по-отечески, и это поразило Чеслава сильнее, чем всё предыдущее. Он вытер рот тыльной стороной ладони и буркнул:
– Медведь подрал.
– Медведь? – переспросил брат Хуго и охнул. По нему скользили отсверки от очага, и румяное лицо казалось подсвеченным, как фрески в кумирнях. – Тантибиссе! – И перевёл с иофатского: – Ужас. Я слышал, медведи у вас злые.
Чеслав невесело усмехнулся.
– Не то слово.
Кто бы сказал ему раньше – удивился бы, узнав, что один из сильнейших колдунов Вольных господарств, когда решит его уничтожить, не станет плести чары, а накинется на него в своей оборотничьей форме.
Сломает ему спину. Раскрошит бедро. Изувечит лицо и грудь. Отшвырнёт так, что в мозгу лопнут сосуды.
И, конечно, оторвёт руку – левую. Которой Чеслав колдовал.
Он сглотнул, зачерпывая похлёбку. Держать ложку до сих пор было непривычно – как и видеть краем глаза пустой рукав, подвёрнутый там, где раньше была здоровая конечность.
Задумавшись, он не сразу заметил, что брат Хуго его изучал.
– А что у тебя на шее? – Тот указал на его иглу. – Оберег?
Приехали.
Чеслав плавно опустил ложку. Выпрямился.
– Да, – сказал он с вызовом. – Вроде того.
Брат Хуго прицокнул языком – и рассмеялся.
– Не смотри на меня так, – мягко попросил он, вновь запуская пальцы в поясную сумку. – Я догадываюсь, что ты язычник. Я не указываю людям, во что им верить, понимаешь? Просто делаю то, что угодно Дланям.
Он вытащил маленький чёрный мешочек на шнурке – ладанку.
Чеслав глянул с подозрением.
– А что им угодно?
Сжигать колдунов? Заманивать бродяг в пещеры?
– Облегчать людям их путь. – Брат Хуго беспечно пожал плечами. – О твой оберег можно уколоться, а? – Он пододвинул ладанку к Чеславу. – Это опасно. Возьми.
Чеслав ошарашенно посмотрел на него. Взглянул и на подарок – недоверчиво, будто только и ждал, что тот обернётся ядовитым пауком.
– Возьми-возьми, – повторил брат Хуго и перехватил плошку под основание. Отпил от неё, как из чаши. И хотя похлёбка была совершенно обычной, с наслаждением причмокнул: – М-м!..
Чеслав протянул руку и сжал шнурок.
– Спасибо, – проговорил он удивлённо. – За всё.
Игла легла в ладанку как влитая.
Чеслав знал, что брат Хуго неизбежно спросит об этом, – и всё равно оказался не готов.
Это случилось одним вечером у костра. В дороге было много вечеров, похожих на этот, – Чеслав, конечно, не распрощался с братом Хуго у Вишнёвого Умёта. Он отправился с ним дальше на юг и сам удивлялся, с какой лёгкостью теперь в его мыслях возникало это «конечно». Но Чеславу было некуда податься, а брат Хуго оказался удивительным человеком – весёлым, жизнерадостным монахом, который ничего не требовал за свою доброту и отдал бы последнюю рубаху нищему, если бы носил рубахи.
В подобные вечера он рассказывал Чеславу о своём ордене и законах Дланей, а порой и о том, каким он слыл повесой, когда ему, как и Чеславу, было девятнадцать лет и на его шее ещё не висел знак из чёрного железа. Или об иофатских королях или троллях, ждущих странников под мостом, – Чеслав путешествовал с братом Хуго уже несколько недель, родное Борожское господарство сменилось Мазарьским, и Чеслава уже перестали удивлять иофатские словечки или стихиры, прочитанные перед трапезой или сном. Брат Хуго знал несколько языков, в глубокой старости хотел греть кости где-то на морском савайарском берегу, а сейчас колесил в повозке по чужой стране и читал проповеди – и видел в этом своё очарование. Больше он не расспрашивал Чеслава о его увечьях и не любопытствовал, почему тот не имел ни семьи, ни дома и хотел убраться как можно дальше от Борожского господарства. Без лишних слов брат Хуго предложил Чеславу своё общество и охотно рассказывал ему о странах, в которых был, и книгах, которые читал, – то есть обо всём, о чём хотел послушать Чеслав.
Но сегодня брат Хуго заговорил о другом.
– Скажи. – Он задумчиво чистил полы своей сутаны и делал вид, что это его страшно увлекало. – А почему бы тебе не вступить в орден?
Чеслав замер, как и был – сидя на расстеленном плаще.
– Ну, я не настаиваю. – Брат Хуго глянул смущённо из-под светлых бровей. – Но ты же парень любознательный. И… ну…
Не нужно было объяснять, но брат Хуго продолжил – рассказал, что Чеслав бы мог получить. Для бездомного калеки вступление в орден и вправду оказалось бы лучшим из решений – если бы он поселился при монастыре, то занялся бы посильной работой и не голодал.
Только он был чародеем.
Чеслав опёрся о колено здоровой ноги, рассеянно поскрёб отросшую щетину на горле. Иногда ему казалось, что брат Хуго догадывался – недаром он ни разу не предложил ему дотронуться до чёрного железа; просто привязался к хромому однорукому парнишке, жадно расспрашивающем о мире за пределами родной страны. А получалось, что нет.
Зря. Мало ли кем окажется незнакомец, встреченный в северном господарстве?
– Я язычник, – напомнил Чеслав.
– Тьфу-у. – Брат Хуго махнул ладонью. – Ты добрый и честный человек, а такие близки Дланям, даже если этого не понимают.
Я велел теням вырвать сердце у ведьмы, подумал Чеслав, но вслух сказал:
– Моя мать знала заговоры и научила меня им. – Подождал: не дрогнет ли добродушное лицо собеседника? Не дрогнуло, и Чеслав продолжил: – Меня выдаст ваш чистый огонь.
– Никто не проверяет нас чистым огнём. – Брат Хуго улыбнулся. – Так что не бойся. Чёрное железо – другое дело… Но ты можешь ходить в послушниках. Столько, сколько пожелаешь, пока не решишься.
Да, удостоверился Чеслав. Он к нему привязался. Снова хотел сделать для него что-то хорошее – и жалел, наверное, такого беспомощного и неприкаянного.
– Я… – Он понял, насколько глупо выглядели бы его оправдания. Не скажет же: а ведь даже послушники могут коснуться чёрного железа, пока переносят подсвечники или фигуры. – Я должен подумать.
– Конечно-конечно, – закивал брат Хуго. – Я не тороплю. Совсем.
Чеслав опустился на расстеленный плащ. Он смотрел, как от костра отлетали искры: кружились, мерцали, взметались в тёмно-синее небо.
Тайные Люди, неужели он сейчас на самом деле жалел, что он – колдун?
Ему нужно спрятаться, размышлял он. То, что Драга Ложа не выследила его за несколько недель, – удача, и ему надо сбежать из страны и зарыться в такую нору, где его никто не найдёт. Если бы он знал, как обманывать чёрное железо, всё бы получилось – но Чеслав не знал.
Он повернулся на бок. Языки огня танцевали в воздухе.
Брат Хуго хороший человек – но есть и меченые братья, которые жгут чародеев без разбору. Неужели Чеслав полезет к ним добровольно?
Одну мысль тут же сбила другая: как много брат Хуго узнал в ордене! Он ведь рассказывал ему про другие страны – и туманный Иофат, и солнечный Савайар, и даже загадочный Хал-Азар, в пустынях которого меченые рыцари-башильеры бились за Кел-Гразиф. Если бы Чеслав только нашёл способ обмануть чёрное железо – но разве такой есть?..
Брат Хуго вежливо откашлялся.
Чеслав перевернулся на спину. Посмотрел на него с немым вопросом.
– Я не настаиваю, – вновь повторил брат Хуго и почесал затылок. – Но вдруг мои слова… э-э… как это у вас? Настроят на нужный лад.
Он сидел, поджав под себя короткие ноги, и на его бёдрах лежала книжица.
Чеслав приподнялся на локте.
– Что случилось?
Брат Хуго погладил обложку и объяснил, что юноши из стран, считающихся в Иофате недостаточно манитскими – а таковыми были и Вольные господарства, – по традиции, брали себе новые имена и отрекались от прежних, языческих, когда вступали в орден.
Брови Чеслава поползли вверх.
– Я никуда не вступаю.
– Не вступаешь, – легко согласился брат Хуго. – Пока. Но это так… для размышления… вдруг понравится…
Чеслав со смешком лёг на плащ, а брат Хуго стал зачитывать имена:
– Абовальд, Дратовех, Гунтехрамн…
Чеслав фыркнул.
– Точно нет.
– Алломунд, Хаглиберт, Суннезел…
– Брат Хуго. – Чеслав опять устроился на боку, глядя на костёр. – Такими именами ты меня не вдохновишь. Я их даже не выговорю. – (Особенно сейчас, пока речь ещё не восстановилась – да и как знать, восстановится ли до конца?) – Я господарец из глуши. Что с меня взять?
– Подожди. – Брат Хуго послюнявил палец и деловито перевернул страницу. – Дальше будет лучше. Хильперик, Беромод…
Умиротворённо трещал костёр. Брат Хуго суетливо зачитывал имена, иногда вставляя свои фразы вроде: «Знал одного Ансеберта, славный был малый», и Чеслав начал проваливаться в сон.
Так он и лежал в полудрёме – ещё не зная, сколько ему придётся пережить и как обманет чёрное железо (да и обманет ли?). И сколько хитростей он придумает, пока в раскалённых песках Хал-Азара не узнает о чародеях-дахмарзу. Тогда-то он и отрежет от своей души – и без того перелатанной Нимхе – ещё один лоскут. Крохотный, но на этот раз – с колдовским умением. И он заключит его в иглу, уже пригодную для таких тонких чар, и будет освобождать его лишь для того, чтобы сплести колдовство, и затем пленять заново, как джинна – в лампу. Только до этого ему ещё долгие годы. И жар, и боль, и пыль на страницах библиотечных книг, и паруса, надувающиеся на ветру, воск и ладан, башильерские клятвы.