ю «Лазаревская». Тайрен, помнится, когда удосужился поинтересоваться, так как же меня всё-таки зовут на самом деле, долго удивлялся и спрашивал, у всех ли моих соотечественников такие длинные фамилии. Я ответила, что фамилии бывают разные. Резчик по дереву, которому заказали поминальную табличку, должно быть тоже удивлялся, потому что подобранные нами иероглифы складывались в совершенно бессмысленную фразу «приказать атаковать не тем строем» или «повести в атаку строй не на то», но его мнения никто не спрашивал.
Ох уж эти иероглифы, которые помимо звуков обязательно несут в себе какой-то смысл. Если бы я была точно знала значение своей фамилии, можно было бы просто передать его местными словами — так жители империи и поступали с варварскими именами, которые тоже были значимыми. Но я, увы, никогда не интересовалась фамильной этимологией. Скорее всего, она происходила от имени Лазарь, но значения этого имени я тоже не знала. Пришлось подбирать по звучанию.
Комнатка была маленькой и тёмной, но тёплой и чистой. На небольшом алтаре стояла одинокая табличка и несколько свечей. Я зажгла их, пока Усин расставляла на столике приношения: рис, фрукты, сушёное мясо, вино, благовония. Отдельной стопкой лежали сделанные из бумаги подарки: копии всяческих предметов, включая монеты, которые могли понадобиться покойным в загробном мире. После того, как Усин помогла мне разжечь жаровню — для неё специально был приготовлен каменный уголь, чтобы мне не пришлось выскакивать из комнаты, прервав обряд — я попросила девушку уйти. Почему-то мне было неловко в её присутствии, быть может, потому, что я толком не верила в загробную жизнь, и меня не оставляло ощущение, что я участвую в каком-то странном, чтоб не сказать дурацком представлении. И всё же, оставшись одна, я, сама не зная зачем, проделала всё, что положено: зажгла благовония, пробормотала слова молитвы, когда-то выученной под руководством наставника Фона, отбила положенное количество поклонов и возлила вино. Последними отправились в огонь ритуальные деньги и прочие подарки: бумажная одежда, повозка с конём, что-то из мебели, музыкальные инструменты — как же без музыки… Иные были так искусно вырезаны и раскрашены, что жалко было сжигать.
— Его высочество очень заботлив, — сказала Усин, когда я вышла из храма. — Старшей сестре есть куда прийти со своими печалями и заботами.
— А ты сама? У твоих предков есть поминальный храм?
— Что старшая сестра говорит, моей семье храм иметь не по чину! Но мой отец ежедневно возжигает благовонные палочки на нашем домашнем алтаре. Недостойная дочь в каждое полнолуние обращается с молитвой к предкам и приносит подарок.
Я кивнула. Видимо, сказывалась атмосфера праздника, и Усин потянуло на возвышенный слог. Мне вдруг подумалось, что хотя запах от горящих ароматических палочек куда более тяжёл, чем от древесных углей, но против него мой организм почему-то совершенно не возражает. А казалось бы.
— Старшая сестра пойдёт во двор? — тем временем спросила Усин. — Там сейчас началось перетягивание каната между нашими и варварами.
— Пойдём, — кивнула я. Хотя меня опять тянуло в сон, но не лишать же подругу такого редкого для здешних мест развлечения.
Вскоре после праздника её высочество укатила обратно в столицу, и жизнь вошла в привычную колею. Мекси-Цу отнюдь не рвалась уезжать, она просила Тайрена позволить ей остаться и даже поплакала немножко, но супруг остался непреклонен. Он не собирается позволять жене терпеть лишения из-за его вины, объяснял он, и кто-то должен служить матушке-императрице, пока он здесь и сам не в состоянии этого сделать. Едва ли эти аргументы обманули принцессу, но возразить против них она не смогла. Проводив её, я вздохнула с некоторым облегчением. Кажется, я начала понимать Тайрена. Есть такие люди, само присутствие которых ощущается как дискомфорт, даже если они абсолютно ничего плохого не делают. Возможно, дело было в том, что я чувствовала себя слегка виноватой перед Мекси-Цу: ведь я, что ни говори, пользовалась благосклонностью её мужа, которая по праву должна была принадлежать ей, и даже его первенца должна была родить я, а не она. Хоть и не было в этом никакой моей вины, а всё же…
А спустя ещё почти три здешних месяца из столицы прискакал спешный гонец. Оказалось, что её высочество отбыла от нас, будучи в тягости, что и обнаружилось после её возвращения во дворец. Император на радостях простил непутёвого отпрыска и дал ему разрешение вернуться домой.
Глава 5
Южные горы возвысились в той стороне,
Лис только бродит за самкой один в вышине.
В княжество Лу вся дорога проходит ровна.
Циская наша княжна в дом проедет по ней,
Наша княжна в дом супруга уж едет по ней —
Вам для чего неустанно грустить в тишине?
Ши Цзин (I, VIII, 6)
— Ты точно хорошо себя чувствуешь? — в который раз спросил Тайрен.
— Ваше высочество, — улыбнулась я, — беременность — это не болезнь. Со мной всё в порядке.
Я и в самом деле чувствовала себя неплохо. Тошнота после еды прошла, как не бывала, наступившая летняя жара делала ненужным обогрев жаровнями в шатре, так что я могла нанюхаться дыма лишь от кухонного костра, но от него просто надо было держаться подальше. Приступы сонливости тоже прошли, так что единственное, от чего я чувствовала дискомфорт, была постоянная тряска в карете. Да ещё тяжесть в животе, но поскольку ходила я мало, то переносилось это относительно легко. Живот уже вырос настолько, что выделялся даже под здешними, довольно свободными одеяниями, но госпожа Мий со служанками на совершенно добровольных началах перешили мне всё нижнее бельё, так что проблем с одеждой у меня не было. К счастью, духоты удавалось избегать — я держала занавески кареты откинутыми, пользуясь тем, что мы были не в городе, и в округе не было моралистов, способных мне запретить.
А если бы и нашлись, то я послала бы их лесом. Я беременна и должна думать о своём здоровье и здоровье будущего ребёнка, между прочим, внука императора по прямой линии. Вот вам!
Хотя мужчин, от нескромных взглядов которых порядочная женщина должна прятаться, вокруг хватало. Наша охрана пополнилась отрядом, прибывшим из столицы под предводительством старого знакомого Гюэ Кея. Похоже, он выехал сразу за гонцом и гнал как мог, потому что явился в Анту всего через неделю после прибытия послания, когда мы уже закончили приготовления и собирались в путь. Я представляла себе, как матерились стражники, узнав, что у них не будет даже пары дней на отдых, но их мнением господа, как всегда, не интересовались. Впрочем, и этого могло не быть, Кей признался, что рассчитывал встретить нас уже в дороге.
Встреча друзей вышла радостной, даже ко мне офицер Гюэ заметно помягчел, видимо, будущий ребёнок примирил его с моим существованием. Ведь я, что ни говори, готовилась выполнить основное женское предназначение. А Тайрен со смешком признался мне, что друг однажды спросил его с детской непосредственностью: а не боится ли принц меня разлюбить? Ведь тому же императору, как оказалось, не принято было видеть забеременевшую от него наложницу до самых её родов, чтобы её подурневшая внешность не отбила у него охоты впредь иметь с ней дело.
— Что бы они все понимали! — сказал Тайрен. — Ты стала ещё красивее, чем была.
Я едва не поперхнулась, вспомнив, как его высочество охарактеризовал меня, увидев в первый раз. Но напоминать ему об этом сочла неразумным. Тем более что я и правда выглядела неплохо. Ничего не отекало, никаких пятен на лице не выступало, а таких пышных волос у меня отродясь не было. И такой бархатистой кожи.
Если бы ещё зуб не выкрошился… Нет, пока он не болел, но ведь мог начать в любой момент.
Отёки тоже ещё вполне могли появиться — жара уже угрожающе нависала над империей, и хотя пока была терпимой, но пить хотелось всё больше и чаще. На юг мы из-за моего состояния ехали медленнее, чем на север, чаще делали остановки, так что в Таюнь, по моим подсчётам, должны были прибыть дай бог к середине лета. То есть в самый-самый разгар.
Однако пока крыша кареты или шатра, сквознячок из окон и веер меня вполне спасали. Так мы перевалили через первую горную цепь, на этот раз задержавшись в гостеприимном городке на три дня, и двинулись дальше. На ночь здесь к нашим услугам, как и прежде, были почтовые станции, а в полдень мы всегда останавливались на дневку. Вот и теперь Тайрен сам помог мне вылезти из кареты и отвёл в тень от деревьев, пока прислуга суетилась, расставляя шатёр и готовя обед.
Как же хорошо всё-таки сидеть в сторонке, пока остальные работают, и ничего не делать! А то как вспомню путешествие в Светлый дворец с императрицей…
Пока я лениво размышляла о своей лени, сидя на заботливо принесённой мне подушке, Тайрен обошёл поляну, на которой расположился наш обоз, перебросился парой слов с Кеем, и вернулся ко мне.
— Скоро сделают чай, — сказал он. — А пока хочешь водички из ручья?
— Здесь есть ручей?
— Ага, вон там.
— Давайте, ваше высочество, — мелькнули мысли о холере, дизентерии и прочих радостях, могущих проистекать от сырой воды, но я их прогнала. В конце концов, пила же я на родине воду из родников и колодцев, и ничего. И из ручьёв пила, хотя и редко.
— Держи, — Тайрен протянул мне металлическую флягу. Вода в ней отдавала металлом, но я всё равно сделала большой глоток.
— Спасибо. Интересно, откуда этот ручей течёт?
Мы остановились в рощице между холмов, выглядевших довольно сухими и голыми. Должно быть, потому тут и выросли деревья, подумалось мне, что вода близко.
— Не знаю. Но едва ли исток далеко. Ручей совсем маленький.
— Ваше высочество, а давайте его поищем! — загорелась я. Оставаться на месте мне уже наскучило, хотелось размять ноги.
— А ты не устала?
— Я устала сидеть.
— Ну, ладно, — Тайрен легко поднялся и протянул мне руку. — Но если устанешь, то сразу скажи.