— Ну? И это, по-твоему, хорошо вымыто?
Я невольно обернулась на звук.
— Отвечай, маленькая дрянь — это, по-твоему, хорошо вымыто? Это и вот это? А? Что молчишь?
Что-то пронзительно свистнуло, но и после из-за покрывала не донеслось ни звука в ответ. Я нахмурилась и двинулась в обход сушилки.
— Теперь будешь перемывать. Начинай. Нет, не так. Языком.
За рядом сушащихся вещей, на выложенной деревянными планками дорожке, разделяющей брусы, действительно торчал евнух, судя по отделке одежды, один из дворцовых дядек. Перед ним на коленях стояла женщина с опущенной головой. В тёмно-красном, почти коричневом платье — рабыня со Скрытого двора.
— Давай. Ты вылижешь языком всю дорожку. Ну! — Женщина низко наклонилась, словно и впрямь собралась лизнуть деревянную поверхность, но тут же снова застыла, и он сильно пнул её ногой. — Лижи давай! Что? Смеешь не слушаться, тварь?
— Что здесь происходит? — громко просила я.
Женщина немедленно уткнулась лбом в доски. Евнух обернулся и торопливо поклонился.
— Эм… Ничтожный просит прощения, госпожа Драгоценная супруга. Нерадивая рабыня плохо выполняет свою работу, — он указал на стоящее тут же ведро с тряпкой. — Ей было велено вымыть эти дорожки, но на них остались разводы.
— И ты правда думаешь, что если их облизать, то станет чище?
— Э…
— Тебя поставили надзирать за работами или тешить своё самолюбие, издеваясь над рабынями?
— Ничтожный слуга всего лишь выполняет свой долг и наказывает провинившуюся!
— Э, нет, так не наказывают. Так издеваются, пользуясь чужой беззащитностью. И я не желаю больше этого слышать.
— Как скажете, госпожа, как скажете! Слышишь, ты, ничтожная дрянь? Ты вызвала неудовольствие госпожи Драгоценной супруги! Тебе будет за это дано двести… нет, триста палок! Поняла? Марш на Скрытый двор!
Я уже успела фыркнуть про себя — она вызвала моё неудовольствие, надо же! — но последние слова евнуха выбили меня из колеи.
— Сколько палок?!
— Триста, — с явным удовольствием повторил евнух. — Толстым концом.
Я осознала, что стою с открытым ртом. Триста палок! Да после такого человек вообще выживет ли? А если учесть, что палки здесь бамбуковые, и после энного количества ударов имеют обыкновение расщепляться и резать кожу острыми краями… Даже если наказанная не умрёт на месте, то превратится в кусок окровавленного мяса.
— Ты сошёл с ума? За какие-то разводы — триста палок? И хватит нести чушь, если я чем и недовольна, то твоим голосом! Сам этих палок опробовать не желаешь?
Евнух заметно поёжился.
— Э… Госпожа Драгоценная супруга… Ваш слуга виноват, но есть то, чего вы не знаете, — он придвинулся поближе и понизил голос: — Эта девка — из семьи государственных преступников. Её родня уже казнена, а вот она слишком зажилась на свете. Есть обычай… дурная кровь не должна задерживаться во дворце. Ей лучше отправиться к своим ставшими гуями предкам, и как можно скорее.
Я сжала зубы. Весёлые дела творятся во дворце. Интересно, это приказ, спущенный сверху, или инициатива на местах? И я тут мало что могу сделать, вот что самое противное. Рабов много, и я не могу остановить произвол, я в большинстве случаев о нём даже не узнаю.
Но вот об этом — узнала. И, раз вмешавшись, просто отвернуться и сделать вид, будто ничего не было, я уже не могла.
— Так, — сказала я. — Она остаётся здесь. Ты меня понял? На Скрытый двор она больше не вернётся.
— Но… Госпожа… Вы не можете! Прошу вас подумать трижды, только император может отпустить раба со Скрытого двора.
— Прекрасно, я поговорю с ним. А пока она останется здесь под мою ответственность.
— Но…
— А вот ты убирайся! Что ноги твоей больше в моём дворце не было. Понял? И если я ещё хоть раз хоть краем глаза тебя увижу — ты сильно пожалеешь!
А что? Если я правильно понимаю расклад, супруга первого ранга вполне может наказать любого, или почти любого в гареме. И оспорить или отменить её приказ может только императрица или другая супруга первого ранга.
— Но…
— Марш отсюда. Или прикажешь позвать слуг, чтобы они тебя выкинули?
Евнух убрался, непрерывно кланяясь и злобно поблескивая глазами. Я посмотрела на спасённую, которая, кажется, так ни разу и не шевельнулась. Подошла поближе, подбирая слова, и постаралась сделать тон помягче:
— Поднимись.
Она не шевельнулась.
— Ну же, подними голову, — громче повторила я.
Женщина наконец послушалась. Хотя какая она женщина, ещё совсем молоденькая девушка, наверно, и двадцати нет. Но выглядит плохо. И её недавно уже били, у глаза ещё не заживший синяк, и бровь рассечена.
— Как тебя зовут?
Она пробормотала что-то, так тихо, что я разобрала лишь слово «госпожа».
— Говори громче! — велела Усин вместо меня. Судя по тону, она никакого сочувствия к девушке не испытывала. Та повторила, и я подумала, что ослышалась:
— Как?
— Гоухи, милостивая госпожа…
Сочетание «Гоухи» в буквальном переводе означало «собачий цветок», но я уже достаточно знала местные эвфемизмы, чтобы понять — так тут обозначали собачьи экскременты. М-да. А я ещё когда-то жаловалась на своё имечко. Всего-то «башней» обозвали.
— Ну, нет, — решительно сказала я, — это имя мне не нравится. Будешь…
Я подняла глаза, подыскивая слово покрасивее. Почему-то вспомнилось, что раз весь дворцовый город ориентировал с юга на север, то смотрю я сейчас точно на северо-запад. Где-то там, за стенами и крышами, должна возвышаться угловая наружная башня Сливового цвета…
— Будешь Мейхи — Цветок сливы!
Девушка снова поклонилась, коснувшись лбом досок.
— Ты голодна? — Она молча замотала головой, и я вздохнула. — Усин, найди для неё комнату. Пусть отдохнёт и приведёт себя в порядок. И распорядись на кухне, чтобы Мейхи накормили.
— Старшая сестра, стоит ли тратить столько сил на какую-то рабыню? Тем более что она…
— Из семьи преступников, да, да, я слышала. Это уже не имеет значения. Она остаётся здесь, и если его величество позволит, станет одной из вас. И не надо так морщиться.
Усин морщиться не прекратила, но всё же кивнула. Ох, боюсь, будут попрекать девчонку… Впрочем, попрёки лучше, чем побои, они хоть жизни не угрожают. Оставалось подумать, что я скажу императору.
Но объяснение с императором по поводу моего нового приобретения прошло на удивление гладко. К вечеру ему уже донесли о моём самоуправстве, и он скорее с любопытством, чем с недовольством сам спросил, зачем мне понадобилась рабыня. Я в ответ выдала заготовленную ложь:
— Ваше величество, у меня на родине считается, что человек совершает богоугодное дело, спасая кому-нибудь жизнь. Боги уберегли меня от яда, и я хотела бы, если на то будет ваша воля, отблагодарить их благодеянием к другому человеку. Пусть эта девушка заменит прислугу Лин.
Которую, бедняжку, посмертно повысили в ранге и похоронили за государственный счёт. Всё же император умел быть благодарным. И даже памятную деревянную арку у неё на родине её в честь воздвигли, благо здесь такие арки ставили, на мой взгляд, почём зря, например, могли увековечить земляка, отлично сдавшего экзамен на чиновничью должность. Я же в свою очередь отправила семье моей погибшей служанки ещё денег.
— Что ж, да, есть и у нас такой обычай, — задумчиво кивнул его величество. — Правда, у нас как правило, ограничиваются тем, что покупают и выпускают предназначенную на убой птицу или рыбу. Но будь по-твоему. Однако вовсе не обязательно брать её к себе, распорядись, можно просто отослать из Скрытого двора куда-нибудь — в другой дворец, или в какое-нибудь из учреждений, где служат рабы.
— Ваше величество, я уже пообещала, а брать обратно своё слово, пусть и данное рабу, противно долгу.
— Ладно уж, забирай. И, кстати, если у нас пошла об этом речь — ты никогда раньше не просила у меня никаких подарков. Может, есть что-то, что тебе хочется для себя?
— Ваше величество и так одарили меня сверх всякой меры…
— Конечно, конечно. Но неужели нет ничего, что твой император мог бы для тебя сделать? Мне хочется тебя ещё чем-нибудь одарить. Подумай хорошенько.
— Ну, если ваше величество настаивает… Мне нравится ездить верхом. Если ваше величество позволит мне забрать ту лошадь, что была у меня в Восточном дворце, или купить новую, и разрешит мне совершать прогулки верхом, хотя бы во дворе Дарования победы…
— В Восточном дворце? — император заметно помрачнел. — Лошадь Тайрен подарил?
— Да, ваше величество.
— Ты уже не девочка, — император раздражённо поправил рукав. — Нынешние девицы могут носиться по столичным улицам верхом и даже не закрывать лица, но ты — императорская супруга. И не просто, а одна из старших. Должна подавать пример благонравия, а не распутства.
— Как скажете, ваше величество.
Кажется, о поездке по своим новым владениям можно и не заикаться. Что ж, оставалось удовлетвориться достигнутым. Новонаречённую Мейхи быстро переодели, причесали и накрасили, и она приступила к своим новым обязанностям. Я специально попросила Усин приглядывать за тем, чтобы остальные её не клевали, а если начнут как-нибудь изводить, немедленно докладывать мне. Но, судя по докладам, хотя за ровню её не приняли, но и травить не пытались. Девушка старалась как могла, и Усин со временем даже скупо похвалила её, признав, что я, возможно, не ошиблась, решив принять бывшую рабыню на службу.
— Видно, есть у неё благодарность, — заметила она, и тут же добавила: — За то, что сделала для неё старшая сестра, и жизни может не хватить расплатиться.
— Да ладно. Мне всего-то и нужно было, что сказать несколько слов, — заметила я. Вдруг подумалось — а правильно ли я сделала, дав ей новое имя? Какое бы ни было прежнее, а всё-таки её. Сама кривилась от того, как коверкали моё имя, а потом Тайрен одним махом и вовсе взял и сменил его, а теперь сама поступила точно так же.
Но не спрашивать же теперь, хочет ли она новое, или предпочла бы вернуться к старому. То есть, спросить-то, конечно, можно, но у неё на всё один ответ: как будет угодно милостивой госпоже.