Как бы то ни было, я воспользовалась шансом застать дома моего лондонского двоюродного брата Джеймса. Он занимает довольно высокий пост в военном министерстве и хорошо знаком с пожилым полковником, который знает каждого британского офицера, участника англо-бурской войны, поскольку все они встречаются на торжественном обеде в день освобождения Ледисмита[39]. Трубку телефона в Лондоне взяла Хоуп, жена Джеймса. Мы обменялись с ней несколькими фразами, а затем я попросила позвать к телефону Джеймса. Хоуп, как жена военного, привыкла держать в строжайшем секрете все, кроме, может быть, прогноза погоды. И хотя я терпеть не могу упоминать по телефону конкретные имена, я попросила Джеймса выяснить все возможное о капрале Лоуренсе Милнере и капитане Уолфендейле. В качестве предлога я назвала то обстоятельство, что они оба храбро воевали, а теперь один из них будет помогать писать некролог про другого. Джеймс все мгновенно понял и сказал, что пришлет телеграмму на мой домашний адрес.
Я оставила деньги за телефонный звонок, а потом вернулась к миссис Харт. Она проводила меня до двери дома.
– Я скажу Элисон, что вы заходили.
– Благодарю вас. Удачи вам на благотворительном базаре.
Все, что мне теперь оставалось сделать, это сообщить капитану Уолфендейлу, что Люси не было у Элисон. А дальнейшее – уже его дело. Подобно миссис Харт, он, вполне возможно, обвинит во всем Мэриэл и ее спектакль, усмотрев в игре на сцене корень всего зла. Безусловно, любительские спектакли вряд ли привнесли нечто революционное в жизни Люси и Элисон. Просто они были молодыми женщинами, которые осмелились выйти на сцену.
Глава 14
Девятью неделями ранее
Люси казалось, что теперь все превратилось в сплошную репетицию: репетиции спектакля, репетиции всей остальной ее жизни. Она осторожно погрузила пальцы ног в ручей, а потом медленно поболтала ногой в ледяной воде. Сейчас она была Анной, участницей церковного пикника за год или около того до начала действия пьесы. Именно так Мэриэл и учила их репетировать. «Отправляйтесь куда-нибудь, куда вам больше по душе, и никогда, ни на одно мгновение не оставайтесь самими собой. Выйдите на Стрей[40]. Идя по улице, вы встретите Дилана. Но для вас он будет не Диланом. Пусть он станет Вилли. Представьте себе ситуацию: время начинается за год до нашей истории. Вы собираетесь отправиться на церковный пикник. Несколько в стороне от вас стоят старейшины вашей церкви, ваши соседи со своими детьми, попечители вашей воскресной школы. Но вы несколько оторвались от них, вы и Вилли, и нашли друг друга. Что вы, как Анна, скажете Вилли?»
Они решили не следовать указаниям Мэриэл буквально. Они договорились, что разыграют эту сценку на Стрее, на глазах у людей, которым прекрасно известно, что их чувства нелепы, и аффектированы для смеха. Стояло чудесное воскресенье. Дилан предложил место.
Выбрав для себя момент, подальше от играющих детей и матерей семейств, хлопочущих над распределением еды и лимонада, Анна Теллрайт побрела босиком вдоль течения ручья. Она отрешилась от смеха и криков своих младших сестер, играющих с другими детьми. Вживаясь в роль Анны, Люси медленно шла, чувствуя, что, если она сойдет с протоптанной тропы и простоит несколько бесконечных минут около определенного дуба, то сможет открыть щеколду двери, ведущей в другую жизнь. Жизнь, которая должна быть где-то вдали и которая ждет ее.
– Анна.
Голос, коснувшийся ее слуха, был совсем тихим, почти шепотом.
Она оглянулась на голос. Дилан во всем преобразился в жизни. Брюки сидели на нем слишком высоко, выражение его лица говорило о лишениях, голоде, тоске.
– Привет, Вилли.
– Тебе нравится пикник?
– Да, пожалуй. Ветчина просто чудесная.
– Женщины чудесно накрыли стол.
– Совершенно верно.
Наступило молчание. И молчание довольно долгое. Дилан сорвал лютик. Он держал его у подбородка, как, по его мнению, держал бы Вилли. Люси усмехнулась, как могла бы усмехнуться Анна.
– Некто хотел бы сделать это для тебя, Вилли?
Он протянул ей лютик.
– Наклони немного голову.
Теперь она держала лютик почти у его горла.
– Тебе нравится масло, Вилли.
– Да, Анна.
Он взял у нее лютик и держал его под подбородком. Похоже, он не мог решить, каким образом расположение цветка у горла может указать на его любовь или нелюбовь к маслу[41].
– Нам что-то не особенно удается, не так ли? – спросила Люси. – Мэриэл высказала бы нам за то, что мы недостаточно вошли в роли.
– Как ты думаешь, что бы я сказал, будучи Вилли?
– Не знаю. А что бы я сказала как Анна?
– Думаю, ты была бы очень сердечной со мной. И помогла бы мне стать общительнее, не обращая внимания на мою неловкость и нерешительность.
– Но я не знаю, как это сделать, поскольку я сама неловкая и нерешительная. Все дело в моем мозгу. В общении я безнадежна.
Он пристально посмотрел на ее горло.
– Должно быть, ты и вправду любишь масло. Теперь я в этом уверен.
Он опустил лютик на землю, тщательно спрятав его среди клевера.
Люси развернула взятый с собою на пикник плед, но не просто бросила его на траву со своей всегдашней беззаботностью, а аккуратно разложила, как это сделала бы Анна, тщательно разгладив рукой все складки на нем. Затем села на него, сложив ноги в одну сторону, и похлопала рукой по свободному пространству рядом с собой.
Дилан примостился на пледе как можно дальше от нее, на самом краешке.
– Ты разместился так, как Вилли по роли, или как сам по себе?
Он смущенно выдохнул воздух сквозь полуоткрытые губы.
– Возможно, мы должны всего лишь отработать наши роли. Ты думаешь, что это было бы хорошо?
– Дилан, мы знаем наши роли. Она хочет, чтобы мы… Что за слово она тогда использовала? Что-то вроде персонажей.
– Наполнение. Наполнение персонажей. Я хорошо запомнил, потому что это заставило меня задуматься о моей работе и о той недвижимости, которую мы сдаем людям, занимающим в мире место, которое им не принадлежит, как и большинство из нас. Но тебе лучше бы не называть меня Диланом. Я ведь Вилли Прайс.
– Прежде чем мы «наполним» наших персонажей, просто скажи мне, в честь кого тебя назвали в реальной жизни? Дилан – это семейное имя? Если я буду это знать, то смогу вытеснить его из своей памяти, и ты станешь Вилли.
– Не знаю. Никогда не задумывался над этим. Просто это имя дали мне родители.
– А кто твои родители? Они ведь не из здешних мест?
От такого интереса к себе он даже порозовел.
– Нет. Я из тех мест, где происходит действие пьесы. Там, где говорят на «поттерис»[42]. Но моя мать решила, что мне будет неплохо повидать и другие места мира. Ее дядя знает мистера Кроукера. Вот так я и получил работу агента по недвижимости.
– Тебе одиноко здесь, вдали от семьи?
– По правде говоря, мне нравится иметь свое собственное пространство в комнате над офисом. Дома мне приходилось делить комнату с тремя братьями. Все они были куда крупнее меня, здоровенные ребята, которые трудились в гончарных мастерских. Там же работали и мои сестры, расписывая посуду.
Он не стал говорить, что все они называли его недомерком.
– Должно быть, это интересно – ходить по улицам и разглядывать дома. Ведь ты именно этим и занимаешься?
– Раз в неделю я собираю арендную плату, вечером пятницы и в субботу утром, если кого-то не было дома накануне вечером. Все остальное время я сижу в офисе. Читаю книгу, хотя вообще-то этого не полагается делать. Именно в офисе я и выучил свою роль наизусть.
Люси сорвала цветок клевера.
– Я не уверена, что Анна и Вилли разговаривали бы подобным образом. Скорее всего, они бы просто сидели так, как мы, а он бы только набирался смелости, чтобы заговорить с ней.
– Если бы мы вместе не играли в этой пьесе, то, возможно, тоже никогда бы не разговорились. Ты бы так и ходила мимо офиса «Кроукер и Ко» и даже не взглянула бы, кто там сидит за столом.
– О, я взглянула бы.
– Нет. Ты не стала бы. Я много раз видел, как ты проходила мимо, с подругой или одна, и не разу даже не посмотрела.
– В следующий раз обязательно посмотрю. – Люси откусила головку клевера и сжевала ее.
– Я был бы очень этому рад. А если ты захочешь войти внутрь, то можешь представить себе, что ты – это Люси, которая подыскивает себе уютный дом, после того как получила наследство.
– Ты имеешь в виду, я могу представить, что я Анна?
– Да, я именно это и хотел сказать. Ты можешь представить, что ты Анна.
– И что бы ты порекомендовал для нее, для Анны?
Задумавшись, Дилан хмыкнул и распрямил свои тощие ноги.
– Я бы посоветовал ей навсегда покинуть те места, где говорят на «поттерис», и переехать сюда. Здесь неподалеку есть местечко, которое как раз подошло бы для нее и ее сестры. Она могла бы превратить его в чудное гнездышко. Нужно только приложить немного усилий.
– Отведи меня и покажи это место. Давай пойдем туда как Анна и Вилли. Тогда все будет в порядке.
– Но мы ведь договорились встретиться здесь с остальными, с Элисон и Родни Милнером.
Люси встала на колени, собираясь подняться, и заметила:
– Они вполне могут обойтись без нас. Не забывай, что Генри Майнорс и Беатрис были помолвлены задолго до того, как Майнорс обратил внимание на Анну. Да и мы оставим им записку, послание.
Улыбнувшись своей придумке, она подняла ветку и подошла к сухому песку на берегу ручья. Наклонившись, она написала: «Анна и Вилли ушли гулять. Не ждите нас!»
Дилан колебался.
– Но будет ли это честно по отношению к Элисон?
Люси засмеялась:
– Но ведь они не Элисон и Родни. Сейчас они Беатрис и непорочный Генри Майнорс.
Родни Милнер свернул за поворотом и остановился на обочине дороги. Спустя пару минут девушка верхом на лошади, на полном скаку натянув поводья, остановилась рядом с ним, почти упав в кусты.