Тонким сдавленным голоском, который порой употребляла как Анна, Люси произнесла:
– Но ведь здесь все такое ветхое, Вилли…
Дилану понравилось слово «ветхое». Изъеденный временем камень, крошащийся и падающий вниз. Он ответил, представляя себя Вилли:
– Так оно и есть довольно ветхое, мисс Теллрайт. Совсем как работа моего отца.
– Но это не значит, что вам позволено настолько превысить арендную плату. Вы должны сказать об этом мистеру Прайсу.
– Он наверняка поймет. Загляните как-нибудь в офис.
Так, ведя себя как персонажи пьесы, они продолжили осмотр, пока Люси, стоя на верхней площадке башни у зубцов парапета и осматривая окрестные поля, не заметила вдали фигуры Элисон и Родни. Она тут же напряглась всем телом, как это сделала бы и Анна Теллрайт.
– Вилли!
– Да, мисс Теллрайт?
– Вы захватили с собой бинокль?
– Да. – Родни протянул ей бинокль.
Люси снова посмотрела на две фигуры, которые теперь слились в одну.
– Могу я тоже взглянуть, мисс Теллрайт?
– Пожалуй, не стоит, Вилли. Нам нужно обсудить арендную плату. – Она отвернулась от парапета. – Мой дед совершил плохой поступок.
– Вы, наверное, хотите сказать – ваш отец, мисс Теллрайт?
– Конечно, именно это я и имела в виду – мой отец, старый скупердяй, которого я и люблю и ненавижу в равной мере.
– Но что плохого он сделал вам, мисс Теллрайт? В конце концов, он управляет предназначенным для вас наследством.
Люси вышла из образа Анны. Она снова взглянула вдаль через поля, к линии горизонта.
– На самом деле у меня с Анной не так уж много общего. За исключением того, что ей уже есть двадцать один год[43], а мне еще только исполнится шестого августа. Мой дедушка всегда говорил, что на двадцать первый день рождения я получу наследство. Теперь он начинает отступать от этих слов.
Их руки лежали на парапете – еще полдюйма, и они соприкоснулись бы.
– О, я не должна была бы рассказывать обо всем этом. Он всегда просит не посвящать других людей в наши дела.
Дилан не представлял, что сказать на это. Наследство и перспективы его получения были чрезвычайно далеки от его жизненного опыта. Он пытался напрячь мозги, но слова не шли на ум. Лишь скрываясь за фасадом роли, он мог излагать свои самые сокровенные мысли.
– Мне-то ты можешь сказать. В конце концов, я ведь по пьесе тот самый Вилли, который обожает тебя. И он под конец умирает, так что твоя тайна умрет вместе с ним.
Люси повернулась к нему и улыбнулась:
– Моя тетя Ада – мисс Фелл, которая живет этажом выше – была лучшей подругой моей бабушки. Она считает, здесь что-то нечисто. Тетя Ада уверена, что я должна получить наследство от моих родителей, когда стану совершеннолетней. Но я ничего не могу узнать от деда. Когда я спрашивала его напрямую, он всегда отказывался говорить. А я должна уехать отсюда. Я считаю… О, это звучит так ужасно, что я не решаюсь сказать.
– Но что?
– О, я не могу рассказать это никому. Ни Родни, ни Элисон, потому что она влюблена в Родни и непременно расскажет ему… Дело в отце Родни, мистере Милнере. Он преследует меня. Он всегда имел на меня виды, даже когда я была совсем маленькой. Теперь все только хуже. А мне он противен.
– Мистер Милнер?
– Он в детстве поднимал меня в воздух и крутил вокруг себя и…
Дилан накрыл ее руку своей ладонью. Люси не убрала ее.
– Я должна уехать отсюда.
– Каким образом ты это сделаешь?
– Еще не знаю. Но я должна это сделать. Дедушка такой скаредный, словно скупец в пьесе, трясется над самой маленькой суммой. Даже ничтожный счет рассматривает словно под лупой. А я трачу часы, занимаясь бесполезными вещами… помогаю в танцевальном зале, играю в вист с миссис Харт, разукрашиваю кружки для пожертвований во время церковной службы. Я сойду с ума, если не сбегу отсюда. Хочу быть независимой и сама зарабатывать себе на жизнь. Хочу выучиться и стать актрисой!
Глава 15
Итак, алиби Люси обеспечивала Элисон, а алиби Элисон – Люси. Теперь требование выкупа становилось все более и более похожим на нечто приготовленное по рецепту низкопробных детективов. Все, что им надо было для этого – лист бумаги, баночка клея, ножницы и глянцевые журналы. Возможно, Люси и Элисон сначала сделали полдюжины оклеенных разноцветными картинками баночек, а потом решили оживить свое существование легкой дозой криминала.
Медленным шагом я направилась обратно на Сент-Клемент-роуд, имея больше вопросов, чем ответов. Правильно ли я поступаю, ни о чем никому не рассказывая и позволяя миссис Харт хранить спокойствие, думая, что ее дочь провела эту ночь в доме Уолфендейлов?
То, что Люси и Элисон не расставались после спектакля, вселяло в меня уверенность в том, что затем они также были где-то вместе. Возможно, я недооценила их, и записка, доставленная капитану, являлась глупой шуткой завистливого «друга», не столь смелого, как две начинающие драматические актрисы. Неужели они побывали где-нибудь вместе, тайно проведя там восхитительную ночь?
Но, в конце концов, они были уже совершеннолетними. Если бы я в возрасте двадцати одного года жила бы вместе с капитаном Уолфендейлом или с миссис Харт, то мне тоже захотелось бы куда-нибудь исчезнуть.
Но куда же они исчезли?
В детстве мне приходилось бывать «свинкой в серединке»[44] – но теперь я даже не могла увидеть мяч, оценить его размер и заметить, кто его бросил.
Как бы я поступила на месте капитана Уолфендейла? Представить это оказалось не трудно. Если бы мне было семьдесят лет и я была бы отставным военным, я бы просто обратилась в полицию. Тогда бы всплыло имя миссис Харт. Констебль проделал бы путь по дорожке в саду между кустами алых и белых роз. Служанка миссис Харт проводила бы его в церковный зал, где на него уставились бы сотни изумленных глаз. Нескольким другим социально ответственным леди пришлось бы занять место миссис Харт и взять на себя заботу о паре дюжин разукрашенных ведерок для отходов, нескольких фунтах ирисок и зефира, небольшой горке выпечки и полутора милях вязаных накидок для столов. Репутация Элисон будет растоптана и заброшена под крытый гофрированной бумагой стол.
Нет уж, пусть такая идея приходит в чью-нибудь другую голову, но только не в мою.
Капитан Уолфендейл высматривал меня через окно. Не успела я сделать и шага по ступеням парадного входа, как он уже открыл входную дверь. Взгляд его не отрывался от моего лица. Я отрицательно покачала головой. Когда он отступил в сторону, пропуская меня внутрь, из его груди вырвался глубокий вздох.
Капитан постоял в дверном проеме, глядя по сторонам.
– Я все ждал, когда она появится на дороге, прислушивался к ее шагам. Если она торопится, то шагает очень быстро.
Дверь в его квартиру со скрипом закрылась. Раньше я не обращала внимания на то, что дверные петли нуждались в смазке.
В гостиной было жарко. Даже лежавшая на полу тигровая шкура казалась подавленной, холодный блеск глаз тигровой морды вроде бы выражал сочувствие. Я бы не удивилась, если бы висевшие на стене слоновьи бивни склонились бы до полу в знак сочувствия.
Капитан не уклонился от высказывания очевидного.
– Значит, Люси не была у Элисон?
– Мисс Харт считает, что Элисон здесь, у Люси.
– Вы не…
– Нет.
Он нахмурился:
– Миссис Харт не удивил ваш визит?
– Она не ожидала, что мне все известно. Я просто вернула ей взятую у Элисон пьесу, вот и все.
И я, и он остались стоять. Теперь все дело было за ним. Я начала искать предлог, чтобы побыстрее откланяться. Мне больше ничего не оставалось делать. Капитан стоял между мной и дверью квартиры, напоминая своей неподвижностью оловянного солдатика. Дыхание его стало вдруг прерывистым. Он положил руку на область сердца.
– Могу я просить вас… будьте добры… каплю виски…
– Да, конечно.
Я подошла к буфету. Вырезанный из дерева зулус бесстрастно наблюдал, как я открыла графин и налила щедрую дозу янтарного напитка в бокал граненого хрусталя.
– Содовой?
– Не надо.
Я поставила бокал на резной столик рядом с его креслом, так что капитан машинально в него опустился.
– Вы были там довольно долго, – произнес он, потягивая виски.
– Миссис Харт не согласилась бы с вами. Этой женщине нравится быть в обществе кого-нибудь.
Я устроилась на подлокотнике кресла напротив него.
– Миссис Харт была бы чрезвычайно взволнована, если бы узнала, что девушки куда-то пропали.
– Капитан, я уверена, что вы вполне можете положиться на сдержанность полиции, если сочтете это лучшим образом действий.
Я не стала говорить, что полицейские вряд ли с энтузиазмом станут разыскивать двух пропавших девушек, когда им надо расследовать убийство.
– Но вы же видели, что написано в послании.
– Да.
Оставайся индифферентной, сказала я себе. Послание это было написано кем-то, начитавшимся романов ужасов либо сенсационных сообщений с противоположной стороны Атлантики. Но и не принимать во внимание такое предупреждение было бы глупостью.
– Хотел бы я считать, что это всего лишь шутка. – Капитан допил свое виски. – И в то же время не хочу считать это шуткой, если ее проделала сама Люси.
Пальцы его руки начали дрожать.
– Я подумал… Когда я увидел сегодня утром бобби[45]… Мне подумалось… Я боялся самого страшного… Неотесанная деревенщина, едва не довел меня до удара… Я выступаю как опекун моей внучки – но, похоже, опекал ее недостаточно хорошо.
Выпитое виски на него почти не подействовало. Бледный, с запавшими щеками, капитан выглядел так, что, казалось, вот-вот упадет в обморок.
– Вы же видели, что написали эти негодяи: «Обратитесь в полицию – она умрет». Не могу рисковать этим. И у меня нет тысячи фунтов.
– Кто-то считает, что они у вас есть.