в длину, причем около двух третей длины приходилось на клинок. Гарда была украшена камнем, который смотрелся как бриллиант. Хотя я и не рассмотрела подробно нож, которым убили мистера Милнера, но все же поймала себя на том, что внимательно изучаю этот кинжал. Дно витрины, в которой он лежал, выглядело чище, чем остальные, словно кто-то протер ее тряпкой, стремясь скрыть тот факт, что вокруг пропавшего соседа кинжала была потревожена пыль. Но, конечно, все это казалось слишком фантастично. Ведь пыль не собирается на дне застекленной и закрытой витрины, верно? И тем не менее общая картина была нарушена. В этой забитой оружием и коллекциями комнате, один-единственный кинжал в витрине смотрелся как-то одиноко.
На столе располагалось несколько предметов, словно капитан однажды решил устроить здесь частный музей. Подбор предметов был довольно странным: запаянная консервная банка с продуктовым НЗ, рядом с которой лежали несколько шрапнельных пуль. Рядом с отвратительного вида кусками металла с торчавшими во все стороны острыми шипами лежала рукописная табличка: «Чилимы[64], разбрасываются по земле, чтобы выводить из строя скачущих лошадей при конных атаках буров».
Оружие и обломки давно закончившейся войны одновременно и притягивали, и отталкивали меня. Как только Люси могла жить в этом доме? Не удивительно, что она захотела сбежать отсюда.
Заставив себя продолжить, я подняла скрывавшие от пыли мебель покрывала. Негромко произнося имя Люси, я принялась искать ее, полагая, что она могла спрятаться за каким-нибудь из шкафов или за диваном. Но ее нигде не было. Не обнаружилась она и под кроватью. У стены стоял большой шкаф для одежды. Я открыла его дверцы. На вешалке качнулась армейская шинель. Все платья и костюмы, принадлежавшие тетушке капитана, очевидно, давным-давно перекочевали к мисс Фелл или же были розданы заслуживавшим того людям. Я передвинула вешалку с шинелью, не надеясь обнаружить за ней скрывающуюся Люси, но чтобы увидеть, что еще есть в этом шкафу. На вешалках рядом друг с другом качнулись два армейских мундира. На погонах одного красовались капитанские звезды, на другом – сержантские лычки.
Я вспомнила, как капитан скромненько произнес, говоря о своем «Кресте Виктории»: «Когда вы достигаете определенного положения, появляются вещи, которыми вам просто не надо заниматься. У меня был тогда отличный денщик, которого я никогда не ценил по достоинству. Этой медалью следовало бы наградить его».
Может, какая-то подсказка скрывается в этом шкафу, между двумя висящими рядом мундирами? Тут мне пришло в голову, что для офицера, капитана, довольно странно играть в настольную игру с капралом, которым был Милнер. Офицеры всегда держались в своем кругу, никогда не смешиваясь с военнослужащими других званий, как звезды общества не якшаются с обслуживающими их салоны служанками, строго придерживаясь отношений хозяйки и прислуги. Возможно, Милнер был денщиком. Но ведь он был в звании капрала… Я снова осмотрела мундир. Все правильно, на нем имелись три сержантские лычки. Возможно, я ошибаюсь, и Милнер был сержантом, или его повысили в звании позже. Но почему его мундир висит в шкафу капитана? В этом не наблюдалось никакого смысла.
В старой коробке из-под сигар я нашла несколько фотографий людей в военной форме, снятых в какой-то безжизненной местности. Капитан и его денщик? Они то стояли на склоне холма, то рядом с палаткой, то на берегу реки. Освещение было плохим, поэтому фотографии получились не особенно четкими. Под фотографиями в той же коробке хранились документы, два свидетельства об увольнении из армии, одно на имя Роуланда Оливера Уолфендейла, другое на имя Генри Лэмптона.
Поскольку эта квартира занимала весь этаж, меня удивило, что она состояла только из одной спальни, и лишь потом я заметила еще одну дверь.
В огромной чугунной ванне лежала наполовину скрытая тряпками фигура. Люси? Тело было забросано старыми истлевшими полотенцами и рваными простынями. Фигура не шевелилась, не делала ни малейшего движения. Я заставила себя подойти поближе: голова, плечи, ноги – все очертания человеческого тела просматривались совершенно отчетливо. Я замерла на месте. Глядя на этот силуэт, я надеялась увидеть хоть малейшее движение, которое дало бы понять, что это девушка, услышавшая мои шаги и спрятавшаяся от меня. Ни движения, ни дыхания.
Неужели это Люси, мертвая? Убитая родным дедом, который затем сам и написал записку о выкупе?
– Люси?
Я приблизилась к ванне и коснулась лежащего в ней тела. Безжизненного.
Однако не оказалось ни крови, ни запаха смерти.
Я отбросила прочь потертые полотенца, порванные простыни.
Это была фигура, похожая не на портновский манекен, стоявший у окна в квартире капитана, а на нечто вроде чучела в форме армии буров. В поношенной форме цвета хаки, которая была изрезана в клочья. Из груди торчала рукоять кинжала, сделанная из слоновой кости.
Я тихонько закрыла за собой дверь и привалилась к ней спиной. Впервые в жизни я незаконно открыла отмычками чужую дверь и попала в квартиру, где до меня уже побывал какой-то маньяк. Неужели это работа Люси? Если это так, то что стало причиной ее столь тщательной расправы с солдатским манекеном?
Я вздрогнула от громкого звука. Неистовый рев заставил меня поверить в то, что ожила лежавшая на полу шкура тигра или же давно умерший слон вернулся, чтобы потребовать украденные у него бивни.
– Какого дьявола!..
Оказалось, что это всего лишь появился капитан, размахивая в воздухе своей тростью со скрытым внутри клинком.
– Я решила, что лучше всего устранить очевидное, – спокойно произнесла я. – Кто это поработал над вашим солдатским манекеном?
Мой вопрос на мгновение привел его в замешательство. Я распахнула дверь в ванную, чтобы он собственными глазами увидел то, во что превратился сделанный в натуральную величину солдат-манекен. Подавшись вперед, капитан прикоснулся к испорченному манекену, издав при этом стон.
Затем развернулся ко мне.
– Кто вас сюда впустил?
– Я сама вошла.
– Тогда сами же и убирайтесь отсюда и не смейте возвращаться! Вы мне не нужны. Я не должен был доверяться вам.
– Как вам угодно.
– Да, именно так мне и угодно. Я не желаю, чтобы всякая юбка с высоким самомнением совала нос не в свое дело. Убирайтесь отсюда, и, когда увидите свою подругу-авантюристку, скажите ей, что она может собирать вещички. Мы спокойно жили, пока она сюда не заявилась!
Определенно на повестке дня стояло отступление.
Опередив меня, капитан подошел к двери и распахнул ее:
– Вон отсюда! Вон!
Когда я вышла на лестничную площадку, Уолфендейл не последовал за мной. Я прикинула, что сейчас он станет проверять свои драгоценные музейные экспонаты, чтобы убедиться, что ничего не пропало. Его ярость меня расстроила. Я положила руку на перила. Этажом ниже снова залаяла собака. Я стала поспешно спускаться вниз по лестнице, не желая оказаться поблизости, когда он закончит инвентаризацию своих тайн.
Сверху донесся могучий вопль ярости. С грохотом захлопнулась дверь. Почти ожидая того, что капитан несется вниз со своей тростью с клинком, я спустилась на площадку нижнего этажа, слыша, как грохочут вниз по лестнице его шаги.
Глава 26
Обеспокоенная мисс Фелл стояла на лестничной площадке у приоткрытой двери в свою квартиру. Она поспешно шагнула ко мне и быстро втянула меня в свое жилище. Мастерица сдержанности, она прошептала:
– Капитан не любит, когда кто-нибудь рассматривает его военную коллекцию.
– У него, должно быть, очень чуткий слух.
– Он охраняет свое оружие каким-то шестым чувством.
Собачонка вертелась у моих ног, тявканьем предупреждая хозяйку, чтобы та не была настолько наивна и не приглашала меня в комнаты.
– Заткнись, Пико, дорогая, – успокаивающе произнесла мисс Фелл. – У нас чрезвычайные обстоятельства. Капитан просто неистовствует.
Не скрывая удовлетворения одинокого человека, нашедшего наконец с кем бы поделиться мыслями, она закрыла за нами дверь своей квартиры.
Я прошла за ней в просторную гостиную, уставленную мягким диваном и мягкими же креслами. Мебель сильно благоухала псиной и довольно слабо – лавандой. Маленькая собачонка вертелась у моих ног, словно пася меня, и выглядела при этом ожившей муфточкой. Доступными ей средствами, лаем и запахом, она пыталась сообщить мне нечто противоположное. Она прыгнула на мою ногу, требуя к себе внимания, ее глаза, устремленные на меня со смешанным выражением мольбы и высокомерия, словно говорили: «Я вполне достойная собака, так что будь начеку».
Откровенная лесть – всего только один из приемов в моей профессии.
– Хорошая собачка, – сказала я, поглаживая шелковистую голову собачонки.
Никакого впечатления это на нее не произвело. Я попробовала зайти с другой стороны:
– Умное создание.
Этот трюк сработал. Передо мной сидела собака, которая прекрасно сознавала, что она хорошее существо, и желала только одного – чтобы ее интеллектом восхищались.
– Вы понравились Пико, – заметила мисс Фелл и жестом руки пригласила меня сесть.
Я расположилась на диване. В тон ее предыдущему сдержанному высказыванию я произнесла:
– Я так расстроила хозяина дома.
– Не обращайте внимания. Я уверена, вы успели только заглянуть в ванную комнату, – небрежно махнула рукой она. – Лучше расскажите мне, как вам понравился спектакль. Я побывала на нем дважды. Не видела лучшей постановки со времен правления старой королевы[65]. Господи Боже мой, да у меня на глазах слезы навернулись, когда я увидела, как великолепно Люси играет свою роль. Она совершенно преобразилась – совсем другой человек, хотя я знала ее еще малышкой. Да вы сидите спокойно, вряд ли это надолго. Он скоро угомонится.
Я так и не поняла, имеет ли она в виду свою собаку или же кап