Вполне правдоподобно, что терпение «капитана», «деда» Люси, в отношении Милнера в конце концов лопнуло. Шантаж обычно завершается одним из трех вариантов: судебным преследованием, продолжением платежей или смертью. Дилемма состояла в том, должна ли я была рассказать инспектору Чарльзу то, что знала о прошлом Милнера, подлинном Уолфендейле и выдававшем себя за него Лэмптоне. Человек, которого я считала капитаном, несколько реабилитировался в моих глазах тем, что взял на себя заботы о чужом ребенке и делал для него все возможное. Если я расскажу все, что знаю, а за этим последуют расследования, будут подняты армейские архивы, и тогда Люси и мисс Фелл лишатся крыши над головой. Родни Милнер запомнит своего отца не просто как неотесанного громилу, но и как шантажиста. Если все это выплывет, то жизнь Родни и Элисон в Харрогейте может стать невыносимой.
К тому времени, как вода в ванне остыла и я вытащила пробку, я уже знала, что никогда об этом не расскажу.
Когда я добралась до комнаты и забралась в постель, то обнаружила там пару грелок с горячей водой.
Мама с улыбкой пояснила:
– Я знаю, что сейчас август, но ты пережила шок.
Она также послала за горячей водой и наполнила стопку равными порциями джина и горячей воды.
– Выпей это.
– О, ты развесила мою одежду. Спасибо.
Мой вечерний туалет висел на двери гардероба. Я положила в чемодан свой «дельфос»[87] потому, что он очень удобно туда укладывался. Сшитый в Париже, он представлял собой длинную складчатую тунику, замечательных цветов – лазоревого, пурпурного и оранжевого. Моя тетя отдала его мне, когда я пришла в восторг от этой модели.
Стараясь не проявлять особого скептицизма, мама сказала:
– Берта купила это платье в Париже в 1908 году. Ему уже больше четырнадцати лет.
– Но ведь никто этого не знает, верно? А я всегда чувствую себя в нем так хорошо. Мне кажется, что я в Париже.
Она уложила меня в постель, как делала это, когда я была девочкой.
– Но нынче ты будешь в Харрогейте, ужинать с нашим очаровательным полицейским инспектором, и это куда актуальнее, чем вспоминать давнишнюю поездку в Париж.
Задернув занавеси кровати, она тихо вышла из комнаты.
Я оценила ее заботу обо мне, хотя заранее ожидала подробнейших расспросов, едва ли не допросов, о расследуемом деле, и планов отправиться вдвоем за покупками. Мама заранее подумала о похоронах Лоуренса Милнера, о том, что мне следует надеть на похороны, и как эта траурная одежда подойдет мне. Я невольно улыбнулысь этой мысли. Безусловно, предусмотрела она и обязательные походы по магазинам в перерывах между питьем минеральных вод и наслаждением от принятия различных типов целебных ванн. Я попыталась представить, что еще запланировала мама на несколько следующих дней.
Дверь в мою спальню снова приоткрылась.
– Кстати, я заказала фирме «Эммат и сын» принести в наш номер несколько дневных и вечерних платьев в десять тридцать утра завтра.
Сказав это, она осторожно прикрыла за собой дверь.
Несмотря на появление моей матери, когда я стала погружаться в сон, перед моим внутренним взором возникло мертвое лицо Лоуренса Милнера, за которым последовало лицо капитана, такое, каким я его видела в последний раз – с побелевшими, некогда румяными щеками, с затравленными, бегающими глазами, с нахмуренным лбом, изрезанным глубокими морщинами. У него было такое выражение лица, словно он пытался мне что-то сказать.
Хотела бы я быть столь же уверенной, как инспектор и констебль, что именно капитан убил Милнера. Возможно, я смогу привыкнуть к этой мысли.
Глава 47
Хорошо выспавшись, я почувствовала себя отдохнувшей, проголодавшейся и готовой общаться в хорошей компании. Облачившись в свой проверенный «дельфос», я с удивлением обнаружила, что мама даже не думает одеваться к предстоящему ужину.
– Извинись за меня перед мистером Чарльзом. У меня был длинный и трудный день, а завтра нам предстоит подняться еще до семи часов, чтобы принять предписанные нам ванны. Так что я должна как следует отдохнуть.
Поскольку она уже была в своей атласной ночной рубашке и халате, не имело смысла с ней спорить.
– Приятного тебе вечера, дорогая. Я не буду ждать твоего возвращения.
Без пяти минут девять в дверь нашего «люкса» постучался служитель отеля и сообщил мне, что мистер Чарльз ожидает миссис Худ и миссис Шеклтон в салоне отеля.
За что я так люблю свой «дельфос», так это за то, что он придает ощущение легкости и загадочности, обнимая и лаская меня, когда я спускалась вниз по лестнице на первый этаж.
Инспектор встал, когда я вошла в салон, и несколько мгновений смотрел на меня широко открытыми глазами.
– Миссис Шеклтон, вы чудесно выглядите.
– Благодарю вас, мистер Чарльз. Моя мама приносит вам свои извинения. У нее разболелась голова, так что она хочет сегодня лечь пораньше спать.
Если он и догадался, что это была дипломатическая головная боль, то ничем не выдал этого.
– Возможно, она составит нам компанию в другой раз?
Взгляд его был полон приличествующего случаю сожаления, но не слишком искреннего.
– Приступим к ужину, или вы хотите начать с аперитива?
– Давайте лучше присядем за столик.
Наш столик оказался у окна, на достаточном удалении от струнного квартета и прикрыт с одной стороны пальмой в керамическом бочонке. Официант принес нам два меню. Я исподтишка рассматривала мистера Чарльза, пока он заказывал вино. Его вечерний костюм подчеркивал в нем те качества, которые я лишь слегка заметила, когда мы впервые с ним встретились. Что-то в нем вызывало во мне чувство, будто я давно и хорошо его знаю, знаю все движения его тела под одеждой, присущую ему сдержанную мощь, силу не только физическую, но и духовную, эмоциональную. Это было редкое качество.
И он, и я в качестве первого блюда выбрали бульон из лобстера. Потом я остановилась на оленине, он же выбрал тушеную зайчатину. Официант, налив пробный глоток, навис над нами, ожидая подтверждения. Когда он ушел, получив его, инспектор спросил заботливым, но все же профессиональным тоном:
– Как вы себя чувствуете, после всего случившегося? Это было для вас нелегкое испытание.
Он посмотрел на меня с глубокой озабоченностью и искренним вниманием, которые могли бы привести человека в замешательство, если бы не были столь широко окаймлены добротой. Вряд ли бы мне понравилось сидеть в его кабинете в качестве допрашиваемого лица.
– Для меня стало шоком услышать о признании капитана и о том, что он покончил самоубийством. Это меня просто потрясло.
Я уж не стала сознаваться ему в том, что тоже приняла меры, чтобы и Люси Уолфендейл была потрясена, в частности, мной.
– Вы уж извините, что я так огорошил вас. Вы долго оставались с мисс Уолфендейл и пожилой леди?
– Нет. Им хватило друг друга. К тому же мистер Рут галантно пришел мне на помощь.
Мистер Чарльз внезапно рассмеялся.
– Ему повезло, – с сожалением произнес он. – Только это и удерживает меня от того, чтобы не обвинить его в попытке увести следствие в сторону своим ложным признанием.
– Вы будете преследовать его за это?
Он покачал головой:
– Я обошелся домашними средствами: зашел к нему и устроил нагоняй. Ему вполне этого хватило.
– Я так и думала, что вы быстро раскусите, что его признание – ложное.
– Известно, что убийцы порой делают ложные признания – с нестыковками и так далее – но в основном для того, чтобы сбить гончих со следа. Однако в основном это случается в детективных историях, а не в жизни.
– Он прикрывал Люси Уолфендейл, поскольку думал, что именно она и была убийцей.
– Эта девица и в самом деле вызывает сильные чувства, – заметил инспектор с озадаченным видом.
– Вы видели ее только в растрепанных чувствах и с растрепанной головой, с распухшей ногой и перемазанным лицом. Она отполирует свою внешность и предстанет в лучшем виде. Скотленд-Ярду лучше бы поостеречься. Осенью она приедет в Лондон заниматься в театральной школе.
Инспектор насмешливо обхватил голову руками.
– Ну, мои ребята будут только мечтать ею заняться.
Внезапно он посмотрел на меня таким строгим взглядом, что мое сердце пропустило один удар. Неужели мне грядет взбучка за то, что я не говорю, для чего Люси все это затеяла?
– Я не виню вас за то, что вы ее покрываете, – любезно произнес он. – Она молода, амбициозна и глупа. Но ее все же малость выкурили из ее берлоги…
– Но?
– Вы должны рассказать мне, для чего она все это затеяла. Представляется так, что нет никакой связи между ее исчезновением и убийством, но эта связь все же может быть.
– Полагаю, вы правы. Но я точно уверена, что одно не имеет ничего общего с другим.
Мистер Чарльз протянул руку через стол и сжал мою кисть своими пальцами. События последних трех дней обострили и пришпорили все чувства. Это немного напомнило дни войны, когда мы все жили в состоянии повышенной напряженности.
– Если когда-нибудь нам снова придется работать вместе, обещайте ничего не скрывать от меня.
Я уклонилась от обещания чего-то подобного:
– Это звучит как предложение работы в Скотленд-Ярде. Не припомню, чтобы я подавала туда заявление.
Инсректор улыбнулся:
– Все правильно. Я сдаюсь. Но только пока.
Когда он отнял свою руку, я все еще продолжала чувствовать прикосновение его пальцев.
Когда официант принес нам первое, мы намеренно оставили все разговоры про убийство и перешли на «ты». Я узнала, что инспектору Маркусу Чарльзу сорок лет и он вдовец. Он пришел на работу в CID[88] в возрасте двадцати двух лет, проработав до этого год патрульным полицейским.
Заданные мной вопросы удивили меня саму. Должно быть, они все это время скрывались где-то глубоко во мне. Я также задумалась о том, что отпустила Мэриэл после ограбления владельца ломбарда – действие, которое угрожало моим профессиональным отношениям со стойким приверженцем справедливости Джимом Сайксом.