– А вот Петя с отцом, ему здесь, наверное, семнадцать, – вынимая из альбома карточку, посмотрела на обороте дату Анфиса Тихоновна. – А вот это он уже в ремесленном. Он сперва на токаря при заводе учился. А вот это я уже не знаю где, – с интересом вертела в руках фото Анфиса, где Афанасий Петрович был запечатлен в компании молодых людей. – Это тоже не знаю. Вот это, похоже, за городом, может, на даче у кого-то? – рассматривала Анфиса Тихоновна снимок, на котором группа людей была запечатлена на фоне мелко застекленных окон веранды, под раскидистой березой. Подписи нет. – Странно, вот эта девочка чем-то на Ниночку похожа, – ткнула она пальцем в худенькую девочку лет тринадцати в светлом летнем платьице, с двумя косичками, стоявшую рядом с пожилым худощавым стариком в светлом летнем костюме.
– А на какую Ниночку она похожа?
– Ну как же, на прежнюю жену Афанасия. Я же вам говорила, что до Зинаиды он был женат на Ниночке и развелся около года назад.
– Ах да, – покраснел майор.
Общество Анфисы Тихоновны действовало на него разлагающе.
«Встряхнись, старый дурень, – приказал сам себе майор, – ты здесь, в конце концов, по делу, а не на вечере семейных воспоминаний».
– На кого она, говорите, похожа?
– Да вот на эту девочку, – повторила Анфиса Тихоновна, продолжая рассматривать фотокарточку.
– А кто эти люди? – рассматривая запечатленную на снимке компанию, уточнил майор.
– Я же говорю, не знаю, это еще до меня было, и, кажется, даже до Любы. Вон Афанасий какой молодой. Странно, как он попал в такое общество. Мне кажется, это какое-то семейство, и не из простых, – присматриваясь к снимку, поделилась соображениями Анфиса Тихоновна. – Одеты хорошо, а судя по снимку, это еще двадцатые годы. Платья у женщин нарядные, а эта вот старушка, смотрите, какие у нее руки и как держится.
– Да, пожалуй, вы правы. Может, это семья какого-то писателя? Ваш брат когда литературой увлекся?
– А сейчас и проверим, – вскочила с дивана Анфиса Тихоновна. – У нас хранится журнал с его первым стихотворением, в папочке сложен. Он любил им перед гостями или семьей прихвастнуть. Сейчас. Вот, смотрите, сейчас, – развязывая тесемочки, приговаривала Анфиса Тихоновна. – Журнал «Красная Нива», май тысяча девятьсот тридцатого года. Сейчас и стихотворение найдем. Он, конечно, и раньше стишки пописывал, а только, по рассказам Любы, их в печать не брали, а тут вот, извольте радоваться. Да еще и в такой журнал. Афанасий говорил, один из лучших. Я‐то вот не разбираюсь, – осторожно листала страницы Анфиса Тихоновна. – О! Вот оно.
Пылают зори ясные
Над нашею Москвой,
Вздымая знамя красное…
Ну и так далее. Смотрите. «А. Зыков».
– Он уже был женат к тому времени?
– Нет. Но за Любой уже ухаживал, а предложение сделал как раз, когда его стихотворение напечатали. Она, видите ли, девушка была видная, из хорошей семьи, отец у нее должность какую-то занимал в Наркомате просвещения, если не ошибаюсь. Не очень большую, но все же, для Афанасия с его сермяжным происхождением и это было много. Так что расписались они как раз после этой публикации. В мае месяце и расписались. А после свадьбы Афанасий решил уже в Ленинград перебраться.
– А почему? Все же в столице жил, печатать начали, тесть должность занимал, семья тут же, да и вообще родной город.
– Не знаю, – пожала плечами Анфиса Тихоновна. – Мне говорили, что Афанасий не захотел в Москве оставаться, чтобы самому пробиться. Чтобы никто не подумал, что это тесть ему помог. Но по мне, так это глупость. Да и Люба уезжать не хотела, у нее там и работа, и семья, и друзья, но Афанасий уперся рогом: или переезжаем, или развод, а Люба уже беременная была. Куда деваться? Петенька уже тут родился, в Снегиревке.
– Интересно, – заерзал на диване майор. – А вот медальон на тот момент у Афанасия Петровича уже был?
– Люба говорила, что был. Она говорила Пете, что отец с ним никогда не расставался, никогда о нем не говорил, и откуда он у него, не рассказывал.
– Очень интересно, – едва удержался от того, чтобы потереть руки, майор. – А где работал ваш брат до переезда в Ленинград, он вам не рассказывал?
– Говорили, и он, и Люба, да вот только… дай бог памяти… Он сперва на заводе работал, потом в какой-то институт поступил, какой, не помню, не спрашивайте, а окончил его незадолго до переезда, и работал то ли по телеграфной части, то ли по телефонной. А еще помню, что печатался он все время в местной стенгазете, активно общественной деятельностью занимался. А вот где точно? Не помню. Да и не особо они это при мне обсуждали.
– Ясненько. А этих вот людей, что на фото, вы не знаете? Вот эту, что на бывшую жену Зыкова похожа?
– Похожа. Да только вряд ли это Ниночка, она бы сказала, если бы они с Афанасием прежде знакомы были.
– Конечно, конечно, – согласно покивал майор. – А можно мне и журнал, и фотокарточку взять? На время, конечно.
– Берите, раз надо.
– И еще, а где проживает Нина Зыкова, мы ведь так с ней и не разговаривали? Вы, кстати, с нею давно виделись?
– Давно. Это вот и странно, – спохватилась Анфиса Тихоновна. – Я тут так закрутилась, что подумать о Ниночке некогда было. А ведь вот что странно, на похоронах она не была!
– Ну что ж тут странного. С Зыковым они были в разводе, он же ее ради другой бросил, вы же сами говорили, так чего же ей на похороны идти? – пожал плечами майор.
– Не-ет. Тут что-то не то. Ниночка так его любила, все ему простила, не могла она на похороны не прийти. Я ей телеграмму дала, что похороны тогда-то, панихида в зале Союза, потом на кладбище, потом поминки, а про смерть Афанасия в газетах написано было, не могла она о ней не знать, – озадаченно хмурила брови Анфиса Тихоновна. – Я так боялась, что с поминками не справлюсь, все-таки, что ни говори, Афанасий был личностью известной. Народу должно было много собраться, всех рассади, всех накорми, разве бы я одна справилась? Но вот спасибо, не бросили нас. Помогли и зал в ресторане снять, и с деньгами помогли, а венков столько было, а гроб какой! А народу сколько, и городское руководство приехало, и артисты даже были! И слова какие говорили! Я прям изревелась вся, даже Петенька не сдержался, слезу смахнул, и жена его была, и дочка Оленька, пусть знает, каким ее дедушка был. Туда нас на машине довезли, специально присылали, а обратно с поминок Василий Ильич довез, спасибо ему, хороший человек.
– Это Томилин, что ли? – уточнил майор.
– Он. Хороший человек, во дворе, когда встретит, всегда спросит, не надо ли чего. Может, деньгами помочь или еще что.
– Да уж. Молодец, – стараясь сдержать скептические нотки, проговорил майор. – Ну а что же Нина?
– Ах да, Ниночка. Так вот. Я ей телеграмму дала, так, мол, и так, там-то и во столько-то. На прощании в зале я ее не видела. Да и немудрено, народу тьма, но вот странно, что она к гробу даже не подошла проститься. Ну да ладно, может, постеснялась, наверное, думаю, на кладбище приедет, там народу поменьше будет, но и на кладбище ее не было, а уж там я во все глаза смотрела. Ну, про поминки и говорить нечего. Я вот думаю, может, заболела от такой новости? Слегла? Надо бы навестить съездить, да как-то закрутилась, то к Петеньке съездить надо было, то вещи разбирала, то вот к Зинаидиным родным чуть не каждый день мотаюсь, не бросишь же. Думала даже их к нам забрать, да они заупрямились. А к Нине надо бы съездить.
– Не спешите, – остановил ее майор. – Лучше сперва я ее навещу. Какой у нее адрес?
– Двенадцатая линия Васильевского острова, дом двадцать один…
– Она одна живет?
– Нет, с матерью. Да я ее мать плохо знаю, она у нас не часто бывала. Мне кажется, она выбор Ниночки не очень одобряла. Вот перезванивались они часто, Ниночка ее навещала, а к нам она ездить не любила. По первости еще раза два-три была, а потом и вовсе ездить перестала.
– Ясненько. Телефона у них, говорите, нет?
– Нет.
К себе в УГРО майор летел как на крыльях. Проклюнулось что-то, нащупали наконец! Не подвел его нюх! Вот только с женой этой напортачили, до сих пор ни разу не встретились. Ну да ладно, никуда не денется. А сейчас надо позвонить товарищам в Московский УГРО, пусть помогут Лешке выяснить, чем занимался, где жил и где работал Зыков с января по май тридцатого года. Чует майорское сердце, что здесь загадка кроется. Уж больно он стремительно в Ленинград сбежал, без веских причин от налаженной жизни. А ведь, по словам Анфисы Тихоновны, больше всего в жизни он стремился к славе, успеху и деньгам. Нестыковочка. Надо копать. Эх, переслать бы Лешке фотографию в Москву, но сперва надо бы ее показать Нине Зыковой. Только вот как бы прикрыть лицо Афанасия Зыкова. Зыков скромно стоял с краю, и прикрыть его можно бы и пальцем, протянуть фото, а в руки не давать.
Соображал майор, стоя на остановке троллейбуса.
Глава 826 апреля 1958 г. Ленинград
Коммунальная квартира, в которой проживали Нина Зыкова с матерью, была многолюдна, это следовало из обилия разномастных звонков и табличек на двери. Здесь были и медные таблички с красивой гравировкой, и криво надписанные обрывки тетрадных листков, приклеенные к косяку двери, фамилия Зыковых в этом разномастном перечне не значилась, и майор только теперь сообразил, что не знает девичьей фамилии Нины Зыковой.
Вот незадача, почесал затылок майор, но деваться было некуда.
– Здравствуйте, мне Нину Зыкову, – громко проговорил в приоткрывшуюся темную щель майор, когда после долгих звонков дверь квартиры приоткрылась.
– Не знаю таких, – буркнул из темноты низкий голос, и дверь захлопнулась.
Пришлось трезвонить по новой.
На этот раз майор не оплошал, а сразу сунул в щель удостоверение и грозно рявкнул:
– УГРО. Майор Долгушин. Открывайте.
За дверью испуганно пискнули, и дверь открылась, по темному коридору от майора улепетывала маленькая худенькая тень, где-то в темноте звонко хлопнула дверь.