Нет. В эти версии не укладывается подмена камня. Сгоряча в состоянии аффекта такое не провернешь. Это убийство было заранее тщательно продумано и подготовлено. И вообще, найдется камень, найдется убийца.
Щегол сидел на диване, с одобрительным интересом разглядывая интерьер, картины, мебель. Несмотря на образ жизни, которую он по большей части вел, у Щегла с детства имелся хороший вкус к вещам, к еде, к предметам искусства. Он был умен, образован, знал два иностранных языка, окончил музыкальную школу, умудрился поступить на бюджет в Санкт-Петербургский университет и успешно учился там, пока окончательно не слетел с катушек, имел тонкое восприятие мира, был неплохим психологом, а уж манипулятором просто первоклассным, если бы не его зависимость, он мог бы многого достичь в жизни. Щегол был потомком уважаемой фамилии, его прадед был бароном, в его семействе имелись профессора университета, художники, музыканты, даже, кажется, один академик, его двоюродный дедушка. Да и сам он был яркой, интересной личностью, поэтому Лера им и увлеклась так сильно. И даже когда он подсел на наркотики, она никак не могла его бросить, у нее тоже выработалась своего рода зависимость от Щегла. И он этим без зазрения совести пользовался. Хорошо еще, сама не стала наркоманкой, Бог, как видно, уберег. Ее уберег, а вот Веронику – нет.
Но теперь с этим покончено, покончено раз и навсегда.
Лера позволила Щеглу не спеша изучить комнату, оценить, представить, прочувствовать, каково живется в таком вот доме, освоиться, и только после этого приступила к делу:
– Даниил, у меня проблемы.
– У тебя? – с легкой язвительной насмешливостью спросил Щегол, но тут же спохватился и совсем другим тоном, заботливым, полным тревоги, проговорил: – Что стряслось?
– Меня шантажируют, мы с Машкой можем лишиться всего.
Лера рассчитала правильно, глаза Щегла сузились, и он непроизвольно скользнул взглядом по комнате.
– Что же случилось?
– У мужа есть двоюродный брат, изрядная сволочь. Он раскопал в сети мои видео, те самые, – Лера скривила губы и многозначительно взглянула на Щегла, тот и ухом не повел, – и грозился предъявить их мужу. Если бы Володя увидел такое, он бы сразу со мной развелся.
– Мерзавец, – сочувственно проговорил Щегол. – И как ты выкрутилась?
– Он потребовал, чтобы я украла у мужа очень дорогой кулон с камнем, точнее, заменила на подделку. Муж очень им дорожил и никогда не снимал, вообще не расставался с ним.
– И ты его подменила? – с непонятным волнением спросил Щегол.
– Ну да. А что мне оставалось делать? Но это еще не все. Теперь, после смерти Володи, этот подонок требует, чтобы я вышла за него замуж, иначе он оставит нас с Машкой без копейки, сделает так, что мы не получим наследство, а может, даже подставит меня и сделает виновной в убийстве мужа!
– Когда именно ты подменила камень? – неожиданно спросил Щегол.
– Что? Накануне Володиной гибели. А при чем тут это?
– Давно у твоего мужа был этот камень?
– Не знаю. Очень. Лет двадцать или около того, а что? Откуда эти странные вопросы? Ты что-то знаешь о камне? Это ты убил Володю? – Лера с ужасом и нетерпением смотрела на Щегла.
– Мы одни в доме?
– Разумеется!
– В общем, так, – вставая с места, проговорил Щегол. – Я был здесь в ночь, когда умер твой муж.
– Что?
– Помолчи! Я искал тебя. Как только вышел, сразу начал искать. Это было несложно, я написал в ВК кое-кому из твоих подруг, они рассказали, что ты замужем за самим Овечкиным, дальше дело техники.
– Зачем ты искал меня, что тебе было нужно? – Лера едва держала себя в руках.
Володя уже мертв, а Щегол ей нужен, и все-таки ее ощутимо трясло от страха, от ненависти.
– Мне было одиноко, я скучал по тебе все эти годы, – обернулся к ней Щегол. – Но сейчас не об этом.
Он стоял у окна, пристально глядя на улицу, словно боялся, что за ними следят.
– В общем, я узнал ваш адрес и некоторое время наблюдал за тобой. В тот вечер, когда умер твой муж, я был здесь.
– Ты убил его!
– Ну уж нет! – резко обернулся к ней Щегол. – Скорее ты.
– Что ты несешь!
– Вы ругались, ты выскочила из дома. Я видел все в окно. Я стоял на улице, ваш дом был освещен, я все видел. У вас тут в поселке благодать, никто штор не задергивает, на улице пусто, заборов нет.
– Как ты проник на территорию поселка?
– Да легко, шел вдоль забора, пока дыру не нашел, со стороны леса. Вся ваша охрана – это пшик! – пожал он плечами. – Короче. Ты выскочила из дома, он бежал за тобой. В холле упал и больше не поднимался. Гнать за тобой я не мог, пешком за машиной. И я остался понаблюдать. В доме было тихо, дверь чуть прикрыта, муж твой не показывался, и я решил пойти посмотреть, что там делается. Когда я вошел, он лежал в холле, держась рукой за сердце, весь белый, и стонал. Он плакал от боли, буквально захлебывался. Ты зря его тогда бросила, – без всякой издевки или язвительности проговорил Щегол.
– Мы сто раз проходили обследование, у него было абсолютно здоровое сердце! – жестко проговорила Лера.
– При чем тут обследование. Это не покажет никакой рентген. Хотя… Да, пожалуй, не покажет, – задумчиво проговорил Щегол.
– О чем ты вообще?
– Я о пламени. Ты знаешь, откуда у твоего мужа этот камень? – неожиданно поменял он тему.
– Нет. И похоже, никто не знает. Он никому о нем не рассказывал, а первой жене сказал, что это подарок поклонницы, но она считает это враньем, тогда у него не было поклонниц.
– Да, он соврал.
– Откуда ты знаешь?
– Он украл этот камень. Очень давно украл. – Щегол подошел к роялю и присел на банкетку. – Когда-то давно он встречался с Мариной, с моей сестрой. Они учились вместе.
– Ты никогда не говорил об этом.
– А что и когда я должен был говорить? Когда мы с тобой вместе жили? Тогда ты ни о каком Овечкине и знать не знала. С сестрой мы тогда уже не общались, и какое тебе было дело до ее прежних кавалеров?
– Да, извини.
– Так вот. Я тогда учился классе в девятом, она в консерватории. Маринка у нас была не красавица, а зануда. Мы с ней никогда особо не ладили. А тут прихожу домой, она в слезах, вся белая, руки трясутся. Ну, я спросил, в чем дело. Она только головой трясет. А обычно вся такая выдержанная. Ну, короче, мне ее жалко стало, сестра все-таки. Я ее пожалел, сказал, что помогу, она и рассказала, что появился у нее поклонник, Володя Овечкин, я его видел, он к нам приходил, жуткое чучело, нормальная бы девчонка на него и не взглянула, но Маринка у нас законченный ботан, такая же, каким был твой муженек. Кстати, не представляю, как ты с ним жила, – усмехнулся Щегол.
– Нормально. Дальше что?
– Дальше Маринка в него влюбилась, замуж за него хотела выйти и по дурости проболталась, что есть у нас семейная реликвия, необыкновенно старинная и ценная, пламя Прометея. Это живая искра божественного вдохновения, заключенная в камень. И даже показала ему тайник, где хранилась шкатулка с этой вещью. И сказала, что каждый, кто наденет на себя этот камень, станет безусловным гением в своей области, и привела несколько примеров из истории. А потом Овечкин исчез, перестал звонить и так далее, а теперь вот она обнаружила, что камень пропал, шкатулка на месте, а камня нет. И что теперь ее родители точно убьют.
– А ты что?
– А я сказал, чтобы она не ревела, потому что родители в тайник по сто лет не заглядывают и даже если заглянут, увидят шкатулку и успокоятся.
– А ведь я даже Алле говорила, что Володя мог украсть камень! Уж больно он его прятал и говорить о нем не любил! А она сказала, что этого не может быть! – воскликнула Лера. – Ой, извини. И что дальше было?
– Сестра меня послушалась. Мы ничего родителям не сказали. Потом она с мужем своим познакомилась и вообще об Овечкине забыла. А у муженька твоего дела очень быстро пошли в гору. Он дурак небось страшно радовался, считал, что стащил у нас выигрышный билет, поймал за хвост удачу. Как же, талант, слава, деньги! Вчера еще он был никому не нужным замухрышкой, а сегодня им восхищается полмира. Но все имеет свою цену. И чем больше успех, тем выше плата.
– Ты о чем?
– Маринка забыла рассказать ему главное. Божественное пламя для простого смертного непосильная ноша. Оно сжигает изнутри своего владельца, такие гении долго не живут. Они освещают мир яркой вспышкой своего таланта, а затем сгорают, как Моцарт, как Лермонтов, как Маяковский.
– При чем тут они? Лермонтова застрелили, Маяковский сам застрелился. Никто из них не сгорел.
– Ну что ж ты такая примитивная у меня? – с жалостью взглянул на Леру Щегол. – Речь идет о внутреннем огне, а не о газовой конфорке. У твоего мужа сердце болело с каждым годом все больше и больше. Он жаловался на жар в груди, на вечную боль, постоянно метался, так?
– Ну… да. И что? Он был нытиком и все время требовал внимания, такой уж у него был характер.
– Нет. Ему действительно становилось все хуже. Пламя пожирало его изнутри. Так всегда бывает, никому не удалось с ним прожить долго. Когда я пришел к вам и увидел его, я сразу понял, что ему осталось всего ничего. Какие-то часы, от силы – день, два. Не знаю. Но самое главное, я увидел камень и сразу понял, что он ненастоящий. А это было очень плохо. Ему нельзя было снимать камень, он, как бы это сказать, оттягивал на себя часть жара, а когда ты сняла с него настоящий камень, пламя стало пожирать его с удвоенной силой. Вот почему он так мучился перед смертью, – осуждающе покачал головой Щегол. – В последние дни, когда я следил за вами, я всегда носил с собой шкатулку от камня, чтобы быть готовым. Я видел, что ему уже недолго осталось, надеялся как-нибудь вернуть камень. А когда я увидел, как он корчится от боли, там, в холле, я просто его пожалел и решил избавить от невыносимой муки. Треснул по голове какой-то штуковиной, что под руку подвернулась, а потом снял с него пламя прямо в шкатулку. Рисковал, конечно, потому что не знал, что из этого выйдет, без камня, но вроде получилось. Хотя камень лучше вернуть, и как можно быстрее.