бы не набеги Настасьи, он бы полностью отдался исследовательскому экстазу, позабыв обо всем на свете. Увы! Насте не было дела до его увлечений, она требовала внимания с эгоистичностью избалованного ребенка.
Вчера Кириллу удалось подружиться с работницей одного из паспортных столов Центрального района, девушкой молоденькой и легкомысленной, которой он, очевидно, понравился как мужчина. Конечно, он и сам приложил к этому немало усилий, коварно и расчетливо вселив в нее неосуществимую надежду на продолжение флирта. И вот теперь Симочка, так звали девушку, тратила собственное рабочее время на поиски интересующих его данных и даже попросила помочь ей подругу, работающую в другом паспортном столе. К счастью, девушке удалось кое-что накопать и отправить Кириллу по электронной почте. Теперь настал его черед, надо было встретить Симочку после работы и пригласить в кафе. Ее помощь могла Кириллу еще понадобиться, а Настя, к счастью, уже придумала себе занятие на вечер.
Надо сказать, Анастасия была очень ревнива, и узнай она о том, что Кирилл встречается с другой!.. Даже страшно подумать, чем бы это могло кончиться для бедной Симочки. Могло и травмами средней тяжести. Иногда Настя демонстрировала просто-таки плебейские манеры, но именно в таких случаях в Кирилле пробуждалась по отношению к ней почти африканская страсть. Очередной парадокс.
Глава 6
15 мая 1918 г. Екатеринбург
— Видал, как зыркнула? — гоготал пучеглазый разбитной охранник, рассказывая в караулке, как вместе с наружной охраной только что сопровождал на прогулке великих княжон. — А мне что? Зыркай не зыркай, чай, не то сейчас время. Они ходют по саду, а я это себе знай напеваю «Смело товарищи в ногу…». Крючатся, а слушают, деваться-то некуда. Наше таперече время.
— А видал, Васька вчера в гальюне углем намарал, царица, значит, и Гришка Распутин при ней? — давился глумливым смехом другой охранник, Суетин.
Павел, сидя в углу и помалкивая, косился на своего бывшего приятеля Ваньку, а тот лишь глаза в сторону отводил. В разговоре не участвовал, но посмеиваться — посмеивался. А вот Павлухе отчего-то было вовсе не смешно. Шла вторая неделя, как подвизался он в доме бывшего инженера Ипатьева. И императора уже не раз видал, и императрицу, и княжон, и даже наследника. Хотя тот все время хворал и ни разу еще из комнаты не вышел. Но в первые два дня Авдеев его специально с собой таскал в комнаты семейства. И даже обедали они вместе.
Поставят по приказу Авдеева большущую кастрюлю в ихней столовой, усядется семья за столом, и давай туда вслед за ними солдатня ломиться. Один раз, при Павле, этот вот самый Суетен царя бывшего под локоть пихнул. Подвинься, мол, не вишь — тесно. И ложек не хватало, и вилок, и есть всем приходилось в очередь. А то бывало, если Авдеева в доме нет, так могли и вовсе царское семейство из-за стола попереть. Хватит, мол, с вас, похлебали и будя. И продукты, что Романовым присылали, всяк растащить норовил. Ну тут в общем-то понятно. Семьи у кажного, кажному охота гостинчик домой передать. А все одно — воровство. А только до революции исстари воровство все одно грехом почиталось. И Павел, глядя на то, что творится в этом доме, отчего-то все больше жалел несчастного царя, такого тихого, жалкого, и девушек было жаль, они-то чем виноваты? Не нам выбирать, где родиться. Тут уж как Господь рассудил. Вот императрица Павлу не нравилась, уж больно заносчива да и, говорят, шпионка немецкая.
А княжны те ничего, хорошенькие. И правильно Ванька ему говорил про Марию-то. Павлухе она тоже с первого взгляда приглянулась. Да и правду сказать, он таких вот красавиц и не видал. Высокая, пышная, с румяными щечками и улыбается так лучисто, так приветливо, и глазищи голубые-голубые. И вот что удивительно, царская дочка, во дворцах росла, а говорит просто и о простом. Два дня назад, в саду, когда гуляли, семейство кажный день под конвоем на два часа в сад выпускали, сама к ним подошла, заговорила. Спросила откуда, сколько лет, кем работали, где и так просто все, по-приятельски. Павел сперва засмущался, а потом сам не заметил, как разговорился с ней. А вот другая княжна, Татьяна, та совсем другая. Очень на императрицу похожа и заносчивая такая. Ходит, нос задрав, хотя тоже красивая, тощевата только. И уж больно важная, на лице так и написано, что никто тут ее мизинца не стоит. А все же и она, и старшая их Ольга, и младшая, девчонка совсем, все чего-то делают, шьют, вышивают, даже стряпать умеют. И одеты скромно.
И очень уж они молиться любят. Павел сам, когда в карауле стоял, слышал сквозь двери, как они песни духовные пели и как вслух читали. Да-а. Не такими он представлял царских дочек. Думал — все нафуфыренные, капризные и избалованные. А они совсем другие.
Рядом с ним раздался новый взрыв грубого похабного смеха.
Павел поежился и вышел из караулки. Не нравилось ему в этом доме, не нравилось.
— Слышь, а чего это сегодня гулять не ходили? — спросил Павел у стоящего в коридоре угрюмого латыша.
Эти латыши, а может, и не латыши, были ребята неразговорчивые, и Павлуха от них старался держаться подальше. Ванька ему шепнул, что они подчиняются напрямую начальнику местной ЧК, а это не та компания.
— Не ходили — значит, не ходили, — негромко, с чуть заметным акцентом ответил латыш. — Твоя забота какая?
— Да просто спросил, — любопытно вытягивая шею, чтоб заглянуть в чуть приотворенные двери царских комнат, спросил Павел.
Сегодня, принимая караул, он вместе с разводящим, как всегда, заходил в комнаты семьи, чтобы убедиться, что все пленники на месте. Дурацкая затея. Куда им деться? Но дело не в этом, а в том, что, кроме наследника, все остальное семейство выглядело вполне благополучно, и почему гулять тогда не идут?
— Чтоб на тюрьму больше похоже было, в тюрьме тоже не всякий день выпускают. Сам-то в тюрьме не сидел?
— Бог миловал, — хотел перекреститься Павел, да не успел.
— Нет теперь Бога, — глянул на него латыш, да так, что у Павла рука онемела.
— А гулять не выводили, может, чтобы не сбежали.
— Да куда им бежать, заборище вон какой, — кивнул головой в сторону окна Павел.
— Не твое дело, какой заборище, — оборвал его рассуждения латыш и грозно добавил: — И вообще, нечего здесь слоняться, больно, я смотрю, ты заботливый. Закончил дежурство — проваливай. А нет — на пост ступай.
Да Павел и сам уже был рад убраться подобру-поздорову.
Но тут отворилась дверь комнаты, и на лестницу вышла княжна Мария Николаевна, она очень спокойно кивнула часовым и направилась в сторону ватерклозета. Из караулки, как назло, высунулся Васька Курносов. Противный расхлябанный парень из прихлебателей Мошкина и Авдеева.
— Куда пошла? — по-хамски остановил он девушку, отчего та едва заметно покраснела.
Подобные мерзкие сцены случались в доме нередко, но вот чтобы так, при Павле, еще ни разу.
— Мне нужно в туалетную комнату, — очень спокойно, с достоинством ответила девушка, и у Павла от стыда за Курносова щеки вспыхнули.
— Со мной пойдешь. Больно самостоятельные стали, — грубо рявкнул Курносов и легонько пихнул княжну в спину. — И чтоб дверь не закрывать!
И тут Павел не сдержался. Хотел сдержаться и не смог. Сам не понял как, а только схватил Курносова за руку.
– Слышь, оставь девку в покое! Дай ей спокойно по нужде сходить.
— А ты чего лезешь? Ты кто здесь такой? — Тут же кинулся на него Васька. — Царский прихвостень? Может, ты вообще из сочувствующих или монархист переодетый?
Дело принимало скверный оборот. Но деваться было некуда.
— Никакой я не прихвостень, а приказа не было в уборную провожать, — ответил Павел, стоя на своем и размышляя, чем все это закончится. Хорошо если просто выпрут, а если…
Мария Николаевна поспешила уйти, а из караулки высунулся на шум Ванька Скороходов.
— Вы чего, мужики, не поделили? Вась, ты чего? Это ж дружбан мой с завода. Наш, злоказовский. Вась… — Ваньке удалось вклиниться между Павлом и Курносовым и расцепить их.
— Скажи этому своему… чтоб не лез больше. У меня с этими царскими сволочами свои счеты. Они братуху моего в Питере расстреляли, а батька с матерью в деревне с голодухи подохли, когда эти в своих дворцах жировали, а я кровушку свою на фронте проливал! — Глаза Васькины так бешено вращались в глазницах, Павлу по-настоящему страшно стало.
— Вась, Вась, он не будет, это он так, не подумав, — пытался утихомирить взбесившегося Курносова Ванька. — Ты это… пойдем, выпьем, успокоимся. А Павлуха он наш, злоказовский. Пошли.
И он с горем пополам втолкнул Курносова обратно в караулку.
Павел в караулку не пошел, на улицу вышел, успокоиться немного.
В саду было тихо, солнышко припекало, почки набухли на яблонях, скоро оденутся все белым цветом. «То-то княжны, наверное, обрадуются», — думал Павел, щурясь под теплыми ласковыми лучами.
— Павлуха, что на тебя нашло? Совсем умом тронулся? — Раздался позади него встревоженный Ванькин голос. — Забыл, где находишься?
Павел обернулся, неторопливо с особой внимательностью вгляделся в лицо старого своего дружка.
— Скажи мне, Вань, а как тебе здесь служится? — спросил и сам себе удивился.
— О чем это ты? — еще больше понижая голос, спросил Иван и воровато оглянулся.
— О том самом.
— Может, и не нравится, — буркнул Иван, сразу весь как-то сдуваясь. — А только вот что я тебе скажу, Павлуха. Не будет нас с тобой тут, кого пришлют? Думаешь, им от этого лучше будет? — Ванька выразительно взглянул на дом.
— Нет.
— То-то! Может, я потому тебя и позвал в охрану, что тошно тут одному сидеть, среди этих… Так что терпи и не высовывайся, а то они, знаешь, и охранников потянуть могут, — многозначительно закончил Иван и, взяв приятеля за рукав, повел обратно к дому. — А вон, кстати, и арестанты наши, гулять выпустили, — оживился он, останавливаясь. — Вывели все же!