А. В. – А как тебя просили обычно?
К. М. – Меня обычно просили помочь себе. Всегда говорили: «Ты должна в первую очередь сама помочь себе». Если бы я могла, я бы это давно сделала.
А. В. – Действительно. Не очень умно со стороны тех, кто так говорил, а?
К. М. – Не знаю. Но думаю, да.
А. В. – Ксюша, ты понимаешь, в каком учреждении сейчас находишься?
К. М. – Понимаю. Мне мама сказала, и папа тоже.
А. В. – Ксюша, кажется, твои родители умерли?
К. М. – Настоящие умерли. У меня теперь другие мама и папа.
А. В. – А-а, вот в чем дело. Очень мило, что ты их тоже называешь «мама» и «папа». И что тебе сказали?
К. М. – Вы вместе работаете. И вам можно верить.
А. В. – Правильно сказали. Вообще у нас умеют хранить любые секреты. Это собственно наша профессия. Поэтому здесь ты можешь говорить свободно обо всем.
К. М. – Маме и папе не нравилось, когда я об этом говорю.
А. В. – Ты имеешь в виду, когда говоришь о необычных вещах, которые с тобой происходят?
К. М. (длинная пауза, оценка) – Да, о необычных вещах.
А. В. – Это естественно. Они тебя слишком сильно любят и боятся за тебя. Ты понимаешь разницу между «боятся за тебя» и «боятся тебя»?
К. М. – Я понимаю. Мне их очень жалко.
А. В. – Ты хорошая девочка. Добрая. Но меня жалеть не надо. Я не мама и не папа. Я сейчас вроде живого дневника, куда записывают тайные мысли. Дневник всегда можно отложить в сторону и даже про него забыть. Ты когда-нибудь вела такой дневник?
К. М. – Нет.
А. В. – Давай попробуем. Я стану писать вместо тебя. Согласна?
К. М. – Наверное. (смущается)
А. В. – Ксюша, посмотри, пожалуйста, по сторонам.
К. М. (оглядывается) – Так?
А. В. – Так. Ты видишь кого-нибудь здесь, кроме нас с тобой?
К. М. – Никого нет.
А. В. – Правильно. Только ты и твой живой дневник. Все, что ты скажешь, останется между нами. Никто больше не прочтет и не узнает. Это будет наш с тобой секрет. Ну, как? По рукам?
К. М. – И больше никто не узнает?
А. В. – Конечно, никто. Иначе, какой же это будет секрет?
К. М. – А вы не станете…?
А. В. – Не стану, что? Смеяться? Пугаться? Кричать? Ничего подобного я делать не собираюсь. Даже больше. Я поверю каждому твоему слову. Договорились?
К. М. (думает) – Договорились. Вы мой дневник.
А. В. – Вот и чудесно. Начнем.
К. М. – А с чего мы начнем?
А. В. – Давай начну я. Ты же не умеешь вести меня, то есть, дневник. Хорошо?
К. М. – Хорошо.
А. В. – Итак. Со мной часто происходят странные вещи – я правильно пишу?
К. М. – Нет. Со мной иногда происходили странные вещи. И могут произойти еще. Если я не буду внимательно следить.
А. В. – Если я не буду внимательно следить. Записал. Следить за чем, Ксюша? Или за кем?
К. М. – Надо, чтобы не было гладких поверхностей.
А. В. – Ты имеешь в виду, зеркальных?
К. М. – Их особенно. Простых гладких тоже. В которых все отражается. Знаете, такие бывают. Они должны быть ровные и непрозрачные насквозь.
А. В. – Я понял. Я дневник, и я пишу за тебя – я боюсь гладких поверхностей. И почему я их боюсь?
К. М. – Потому что, из-за них выходит наружу создание.
А. В. – Чье создание, Ксюша?
К. М. – Мое создание.
А. В. – Мое создание. Так. И что я создаю? Или кого я создаю? Я знаю ответ на этот вопрос?
К. М. – Теперь знаю. Раньше не знала. Но я догадалась постепенно.
А. В. – Превосходно. Итак, я создаю… ты можешь продолжать дальше.
К.М. – Я создаю свою тень. Не руками. Если я стану смотреть на себя в отражении, она появится за моей спиной.
А. В. – Не внутри зеркала?
К. М. (с легким превосходством) – Конечно нет. Внутри зеркала ничего нет. Одно стекло, амальгама и деревянная доска сзади. Я нарочно проверяла и еще читала, как делают зеркала.
А. В. – Ты умная девочка. Намного умнее своего дневника… Я записал.
К. М. – Я не только это знаю. Я еще могу рассказать, что всякому человеку вредно смотреть на свое отражение. У любого есть такая тень. Просто у других она неживая и потому ее нельзя увидеть.
А. В. – Как ты думаешь, Ксюша, почему именно у тебя получается живая тень?
К. М. – Я не уверена. Но я много думала об этом. Потому что я сильная. Когда я смотрю, я создаю ей тело.
А. В. – И это тело может двигаться? Я имею в виду, независимо от тебя?
К. М. – Да, независимо. Не только отражаясь в зеркале, а где угодно. Поэтому я очень боюсь. Но если тень отпустить и нарочно больше не смотреть, она скоро исчезает. Если ее не кормить.
А. В. – А чем кормят тень?
К. М. – Видениями. И мыслями. Надо перестать держать ее в голове и в зеркале, тогда она пропадет.
А. В. – Почему ты боишься свою тень? Ведь ты ее создатель и хозяйка?
К. М. – Я вовсе не ее хозяйка. Тень сама по себе, и она опасна. Очень-очень.
А. В. – Почему она опасна очень-очень?
К. М. – Потому что, страшно злая. Она может убить. Она убила моих настоящих маму и папу.
А. В. – Откуда ты знаешь? Ведь тебя не было в тот момент рядом с ними?
К. М. – Меня не было. Но тень была. Она сбежала, потому что я долго смотрела в зеркало. Я хотела ее победить, чтобы стать, как все. И я смотрела долго-долго, и тень набрала силу. Большую силу. Я испугалась, что тень меня заберет. Я хотела ее заставить вернуться. Но не смогла. А потом она прилепилась к папе с мамой и с ними ушла. А еще потом произошла авария. Это из-за нее.
А. В. – Ты совсем не умеешь ею управлять?
К. М. – Управлять? Вы не видели, а говорите. Если бы видели хоть раз, вы бы сами поняли. От нее бежать надо. И кричать, чтобы другие бежали тоже.
А. В. – Да, да, теперь многое ясно. Скажи, Ксюша, – мне, как твоему дневнику, можно посмотреть на эту тень?
К. М. – ???!!!
А. В. – На одну секундочку! Иначе, дневник получится понарошку. Мы не позволим ей набрать силу. И тебе не будет страшно. Ведь мы вдвоем. И оба знаем тайну.
К. М. – Вдвоем?
А. В. – Конечно, вдвоем. Это совсем другое дело, не правда ли? Ты никогда прежде не вызывала тень вместе с кем-то, кто тебе верит и не даст в обиду?
К. М. – Тень не вызывают. Но только как же вы не дадите меня в обиду? Разве вы с ней справитесь?
А. В. – С ней справишься ты. А я лишь помогу чуть-чуть. Но, может, твой дневник ошибается и тень увидеть нельзя? Твои папа и мама ее не видели.
К. М. – Они не видели, потому что сначала стояли к ней спиной. А после она спряталась. Она залезла папе под рубашку. Мама еще сказала перед уходом, что синтетика и с отбеливателем плохо отстиралась, какая-то серая. Она не знала. А я не сказала. Думала, папа унесет тень из дому и потеряет. Или она рассосется со временем. А они оба умерли. (плачет)
А. В. – Да, ужасно. Но ты не виновата. Ты же не знала, и ты была маленькая девочка. Что ты могла сделать? Ну, ну, дневник тоже сейчас заплачет. Если плачешь ты, заплачет и он. (пауза)
К. М. (успокаивается) – Я не буду больше. И вам не надо. Представляете, после той аварии тень ушла от меня, и не появлялась. Наверное, целый год, или даже два. Не мучила меня. Потому что, сильнее нельзя было. Я думала, у меня сердце разорвалось, и никогда его не собрать по частям. Теперь мне уже не так больно… ну, только, когда вспоминаю.
А. В. – Мы потом вспомним вместе. Хорошо? Обязательно вспомним. А сейчас дневник должен увидеть твою тень. Я медленно достану зеркало. Совсем небольшое. (пауза) Вот. Пока я его накрою платком. Та-ак. А ты сосредоточься.
К. М. – Мне этого не надо. Я просто посмотрю и все. А вы взаправду хотите?
А. В. – Взаправду. Или я не добросовестный дневник.
К. М. (с радостным удивлением) – И не боитесь ни капельки?
А. В. – Ни капельки. Ведь мы с тобой вместе. А вместе мы ничего не боимся. Это так, Ксюша?
К. М. – Да. Вместе не слишком страшно. Вы встаньте сюда.
А. В. – Куда? Сюда. Сейчас. Я запишу и сразу встану.
К. М. – Надо совсем близко ко мне. И тоже смотрите в зеркало. Затем обернитесь, когда появится, очень быстро, но ни за что к ней не прикасайтесь. Я долго ее держать не буду, чтобы не случилось плохого… Можно снять платок. Записали? Теперь становитесь.
Это было все. Ни слова больше. Ни комментариев, ни заключения, вообще ничего. Никак не описано, что именно произошло дальше. И было ли это «дальше». Мне оставалось только дождаться Благоуханного, и уж его пытать о развязке. Что я хотел услышать? «Да» или «нет»? Правда это или вымысел больного ребенка? Оба ответа казались мне равнозначно ужасными. Первый – по понятным причинам, потусторонние тени в реальном мире, б-р-р-р! Второй – а жалко стало Ксюшу. Нашу милую Зеркальную Ксюшу, белого тихого ангела за Мотиным плечом.
И еще мне стало вдруг беспокойно. Беспокойно о себе самом. Почему? Да потому. Всякому здравомыслящему человеку доступно это беспокойство, когда вот-вот в его жизни произойдут необратимые перемены. Или могут произойти. Что в данном случае получалось одно и то же. Жених перед свадьбой, солдат накануне первого боя, ученый за миг до озарения. Я не был женихом, не был солдатом, тем более не являлся никаким ученым. Но чувства мои были сродни.
Благоуханный принес мне кашу с котлетами. И то и другое оказалось действительно приличным на вкус. Не хуже, чем в моем родном стационаре. Но там от силы наберется полсотни человек, а тут! Число нахлебников перевалило за тысячу, ничего не скажешь столовый конвейер поставлен у них отменно. Ел я в молчании, а Благоуханный словно бы позабыл о моем существовании на это время – копался в бумагах, что-то подписывал, что-то с деланно недовольным выражением лица исправлял. Будто доводил до моего сведения – созреешь, так вот он я, весь к твоим услугам. Ему, наверное, не меньше моего хотелось заговорить. Слишком долго вынужден был он молчать. И дальше бы молчал по долгу службы, если бы не ваш покорный слуга со своими «движениями».
Управился я быстро, подмел все до крошки, сами понимаете, одним кефиром сыт не будешь, а когда доведется пообедать, о том Пушкин ведает. Аккуратно отложил тарелку и вилку подальше в сторону, хотя обыденный вид использованной грязной посуды расхолаживал, словно бы низводил до необязательного, посиделочного уровня все грядущие вопросы и ответы. Но, может, это было к лучшему. Излишний официоз только бы навредил.