Детишки Рябовы из Дома Малютки сообразно возрасту, а равно политике партии и правительства перебрались поступательно в детский дом. Не из последних, если вообще подобное можно сказать о детдомах. То ли сострадательные опекуны пожалели интеллигентных сироток. То ли, скорее всего, кто-то из сослуживцев отца похлопотал. Выбил направление в образцово-показательный. Разумеется, для обоих ребят сразу. Потому что разлучить их даже и на минутку уже тогда было невозможно абсолютно. Не с психологической, а именно с физической точки зрения. Понятное дело, часто случается, что привыкшие еще с зачаточного состояния друг к дружке две идентичные человеческие особи вполне могут закатить истерику в слезах, если нерадивые няньки разведут их по разным группам и комнатам. В виде ли наказания, или просто так, по глупости. Конфликт, обычно этим и ограничивается. Поревут, поревут, утихнут, а там, глядишь, найдут способ втихомолку, как подольститься к придурку-воспитателю, чтобы затем воссоединиться вновь. И далее жить душа в душу, известно, близнецы! Но братья Рябовы, как Федя, так и Костик, не рыдали. И не просили. Им оказалось без нужды. Потому что, разделить их действительно было нельзя. Иначе начиналась реакция. Умопомрачение до бешенства у обоих, причем одновременно, они, словно два рыцаря-джедая, обретали некую космическую силищу, однажды (сам прочитал о том) снесли, да что там! проломили напрочь, разделявшую их стену, не кирпичную правда, фанерную, но это в пятилетнем-то возрасте! Их стали бояться.
По счастью, директор заведения, некая товарищ Пфенефельд, (не выговоришь) из пунктуальнейших немок, сообразила правильно. Велела не трогать мальчишек. И то, надо признать, нрава близнецы были самого кроткого, покладистого, вообще застенчивые малыши, добавки не просят, о маме не канючат, делают все, что взрослые велят, образцовая гордость для любого детского дома. Только нужно содержать их вместе. Чего же проще? Но отметка в личных делах все же сделана была. Как и врачебный осмотр. Который никакой патологии отнюдь не выявил. Да и был сообразен тому времени. Пришел педиатр, пощупал, постучал, послушал, посмотрел на язык, сказал: и не такое видали. Вон, его сестры семилетний племянник, за то, что сосед-домоуправ надрал ему уши – газеты, оголец, поджигал в почтовом ящике, – взял и затопил в отместку подвал. Как умудрился заржавленный, с доброе тележное колесо, распределительный кран-то отвернуть, стервец!? Не то даже удивительно, что отвернул, хотя и мужику здоровому едва под силу, а то, как сообразил, который кран нужно вертеть. А вы жалуетесь, что стену! Разве ж это дети? Как говорят в Одессе, это сплошные сволочи! Ваши еще ничего себе.
Неувязочка открылась, когда близнецам Гридням пришла пора идти в первый раз в первый класс. Сирот, пусть даже по несчастным жизненным обстоятельствам, понятно, в рядовых школах не жалуют. И подготовочка, и установочка – свое, значит, общественное, впрочем, как и чужое, – не те, не домашние. Скидку, конечно, делали. Робких порой и жалели, учителя натягивали отметочку. Только Феде и Костику это ничуть не помогло. Как оказалось, способность к обучению любого рода, гуманитарному ли, естественному или художественному, отсутствовала в братьях почти совершенно. (В настоящем они изменились мало, разве что вышивали свои украинские рубахи крестиком, и то, больше по желанию Мао, хотя до конца не ясно, отчего наш главный определил им именно малорусский стереотип поведения? Ну, может, по ассоциации с их прозвищем). Тяжелый физический труд – это всегда пожалуйста, мести, нести, везти, скрести, улыбались друг дружке, довольные, но вечно же так продолжаться не могло. Кое-как дотянули до восьмого класса. Опять спасибо товарищу Пфенефельд. В заведение для умственно отсталых не допустила сослать. Да и за что, собственно? Ну, худо с письмом и счетом, так ведь не в космонавты осваивать Луну, слава богу. Смогут держать в руках стамеску или плотницкий топор, оно и ладно. Верный кусок хлеба, потом – малограмотные не значит, что олигофрены какие-нибудь, и не буйные психопаты, просто не идет у людей учение, что же им теперь, стреляться, что ли? В общем, товарищ Пфенефельд с неплохой рекомендацией отдала обоих будущих Гридней в профтехучилище имени (э-э-э, хоть убей, не помню, ну пусть будет, имени Клары Цеткин, там тоже что-то с немецкими революционными корнями). Для настойчивого овладения полезной профессией столяра-краснодеревщика. Не знаю, насколько это принесло обоим братьям пользы – в нашем стационаре никакого красного, черного, эбенового или иного сортового дерева и в намерениях не водилось, чтобы блеснуть умением, зато, правда, табуретки и шкафы Гридни чинили исправно, но то даже я при частной оказии мог, не велика премудрость. Ну, в общем, что-то такое они делали, неразлучные вечно, будто Хрущев и кукуруза.
Засада случилась, когда близнецам пришли повестки. Известно куда. В военкомат, для последующего несения службы на благо Родины и советского народа, который натурально братьев вскормил, вспоил, и затем потребовал законной отдачи воинского, защитного долга. Федя и Костя совсем даже не были против. Скорее были они за. По их словам получалось, будто о службе они чуть ли не мечтали с детства, почему-то желая поступить в не самые престижные войска химзащиты – возможно, им понравилось словосочетание, «войска химзащиты», загадочно и довольно абстрактно, чтобы вообразить себе невесть какие романтические предприятия. Нельзя сказать, чтобы комиссия военкомата пропустила их пожелание мимо ушей, все же круглые сироты, но и вольности большой в решениях не имела. В тот год положено было по разнарядке основную живую массу призывников раздать в мотострелковые подразделения, причем Федя угодил в в/ч под Кишиневом, а Костя соответственно в противоположный ему Южно-Сахалинск. Стоит ли говорить, что ни в какой Кишинев или Южно-Сахалинск братья Рябовы со сборного пункта не уехали. А старослужащие военкомата, ежели таковые еще остались, наверное, по сю пору поминают приключившееся светопреставление, как невозможный, путанный и страшный сон. Как я уже говорил и повторюсь опять, Гридней нельзя было разделять, ни в коем случае. Но кто же тогда поверил бы на слово? Однако, близнецы Рябовы, в невменяемом состоянии, после учинения вопиющего дебоша и разгрома, – вроде бы даже треснул фундамент здания, если не приврали умышленно, – отбыли в совсем ином, третьем направлении. В город Москву. Под неусыпным конвоем и в теплой компании со строжайше запечатанным сургучом сопроводительным документом.
Достоверно не выяснено, что происходило с ними в последующие за теми событиями пять лет. Из обрывочных слов самих Гридней (для вразумительной передачи им не хватало языковой образности и образованности) можно было сделать вывод, что братья подверглись ряду то ли психофизических, то ли химико-медицинских научных тестов и экспериментов. Видимо, без достижения запланированной цели. То бишь, без ощутимой пользы для государственной обороноспособности и безопасности. Любопытный феномен, и не более того. Ежели бы не так, с какой стати тогда обоих братьев Рябовых сдалось определять в наш стационар! На пожизненное поселение и забвение. С диагнозом…? Ха! «Возможный двойственный(?) аутизм неизвестной этимологии(!)». Кто такое сочинил, тому все члены тела оборвать надо и провести тотальную резекцию мозга. Нет в психиатрии вышеприведенных сочетаний терминов, и диагнозов тоже нет. То ли коновал писал, то ли самодеятельный следственный надзиратель.
Марксэн Аверьянович, мудрый наш Мао, уж конечно, не думал вовсе проверять на практике, а что будет, коли в самом деле близнецов взять, да и разделить на расстояние, ну… пускай более пяти метров? (Вообще-то обычно Гридни держались друг дружки, чтобы всегда иметь возможность ухватиться за руки). Главный был именно что главный, но не безумный, потому даже интереса ради не пытался, и прочим иным сотрудникам экспериментов не позволял. Хотя, охотников без того не находилось, надо понимать. С личными отношениями тоже все сложилось гладко – Гридни были парни тихие, дисциплинированные, несмотря на то, что оба могучие здоровяки, однако, беспорядку от них ни на грош не выходило. По-прежнему им приходился по нраву тяжелый физический труд, куда уж лучше для хозяйственного оздоровления стационара, еще любили они нехитрые развлечения. Как то: культовые служения отца Паисия, вечерний просмотр теленовостей, и даже визиты верховного начальства – словно в день праздничный надевали самые нарядные свои рубахи. Вот вроде бы все. За исключением одной, в прошлом незначительной мелочи. Порой с ними о чем-то подолгу беседовал Мотя, не по секрету, а так просто, в сторонке. Никто не обращал специально обостренного внимания: это как раз хорошо, если пациенты взаимно приятны и общаются друг с другом. Наверное, лишь я единственный однажды спросил у несколько смущенных братьев: а чем они так приглянулись Моте? Да, так, ничем особенным, и словно бы замялись. Я подумал еще, что, видно, поставил их в некоторый умственный тупик своим ненужным вопросом. Будто бы они не знали сами, чего хотел от них Мотя. А хотеть он мог, Хулио Иглесиас его ведает, чего. Тут не угадать. Я бы пропустил свое секундное любопытство на их счет напрочь мимо сознания, если бы не влез тогда Конец Света со своими поучениями. Точнее, с научно обоснованными (это он так полагал, не я) выводами о сокровенной сущности наших Гридней.
Начну несколько издалека, дабы задать нужную точку отталкивания. Слыхали вы когда-нибудь о хитрой, выморочной штуке, под названием «парадокс Шредингера»? Вот и я прежде не слыхал. Несмотря на то, что еще в университете делал попытки, некоторые не без успеха, проникнуть в суть физико-математических дисциплин. Минуя, разумеется, стройные частоколы зубодробительных формул, ибо если естественнонаучную доктрину нельзя переложить или пересказать языком философским, то есть в лингвистических понятиях, грош цена такой доктрине, какой бы передовой она ни была. Но вот до «парадокса Шредингера», который на грешную землю заслал не иначе как сам дьявол всевозможным батюшкам в утешение, я, по ряду временных причин, не добрался. И впервые противоречивый смысл сей издевательской задачки я уяснил для себя со слов Сергия Самуэльевича. За просветительский труд, в общем-то ему спасибо, вот только выводы, кои он делал! Однако, стоп. Об этом – несколько погодя. А пока что попробую и я рассказать в доступном русском изложении – тем, кто нуждается в познавательной подмоге, иначе – о парадоксе сем узнал только что исключительно от меня. Остальные, осведомленные, могут погулять в перерыве.