– Здравствуйте, Аркадий Яковлевич.
– Привет
– Вы давно здесь? Я просто отходил кухню проверять.
– Нет, не очень.
– Ну и как вам?
– Да все нормально вроде. Скоро начинаем?
– Через пять минут. Ждём, когда основные гости приедут. Как митинг? Вам уже показали записи?
– Показали. Знаешь, Антон, давай на днях все это обсудим.
– Вам что-то не понравилось?
– Да нет… не то, чтобы не понравилось. Просто я хотел с тобой поговорить по поводу твоей работы за последний месяц. Помнишь наш вчерашний телефонный разговор?
– У вас есть какие-то оценки? – осторожно заметил я.
– Да вяловато как-то… Всё то же самое. Новизны нет, понимаешь? Той самой фантазии, о которой мы с тобой давно говорили. В целом есть вопросы.
– Может быть, мы их сейчас обсудим?
– Нет, Антон, не стоит. Давай после. А сейчас я гостей пойду встречать, а ты прессой займись. Да, кстати, ты не знаешь, что за разговоры пошли про финансовый кризис?
– Вы имеете в виду кризис в банке «Зевс», – я удивился тому, как быстро стала распространяться информация из Интернета.
– Ну, вроде с ним.
– Говорят, что у них лицензию отзывают. А я сегодня дал команду масштабировать в СМИ банковский кризис на фоне ситуации с «Зевсом».
– Да? – Вербицкий удивлённо вскинул брови. – Интересно. Ну, дай бог. Дай бог. Завтра расскажешь. Если, в самом деле, есть о чём.
Моё настроение, изрядно испорченное Вадимом, сделалось просто омерзительным. Старый козёл. Фантазии нет. А, блядь, бюджеты под неё есть? Ну, я тебе завтра покажу фантазию. Если выгорят дела с Зайцевым, детьми-бомжами и банком, я тебе такую смету за фантазию выкачу, что оба «Дозора» отдохнут. Я тебе завтра покажу «Дроздиков пикчерз представляет». Фантазии у меня нет. А у него она, значит, есть? Чего же он тогда людей нанимает? Коньяк пить не с кем? Делал бы все сам и не пиздел. Придурок.
Разозлившись, я тем не менее заставил себя улыбнуться, подойти к журналистам и потрещать ни о чём, постоянно поглядывая на часы. До начала банкета оставалось несколько минут.
И вот, когда почти все уже собрались, распахнулись двери в банкетный зал. Мы дружными рядами проходим – журналисты, политологи, аналитики, политтехнологи и прочая медийная шлоебень рангом пониже. За нами степенно движутся банкиры, нефтяники, газовики, просто мильонщики и пара олигархов. Сегодняшний вечер плавно финиширует.
В банкетном зале мильенщики и их жены стоят особняком и мило беседуют о планах на уик-энд, росте биржевых котировок, угрозе потери бизнеса в свете последних действий государства, новом европейском оффшорном законодательстве, отдыхе на Сардинии, Лондонском Экономическом Форуме, небывалых затратах на новогодние корпоративы с приглашёнными звёздами а-ля Кайли Миноуг и прочих важных делах. Когда в разговорах всплывает фамилия Ходорковского, голосовые тональности понижаются. Некоторые из мильонщиков оглядываются или даже отворачиваются. Впрочем, такие разговоры быстро стихают, и беседа возвращается в привычное светское русло. С человеком, поднявшим эту тему, собеседники тут же начинают обсуждать что-то хорошее, например, новое купе от Bentley, делая вид, что упоминание о Хайдере они не заметили. В целом всё выглядит очень по-светски. Так обычно ведут себя хорошо воспитанные люди, когда в их присутствии кто-то пукает. Хотя, безусловно, среди этих милых людей есть и те, кто предпочёл сразу покинуть эту компанию, сославшись на то, что у его жены пустой бокал и ему немедленно нужно отыскать официанта. Реально, в этакой духоте весьма трудно стоять с пустым бокалом. Особенно дамам.
Изредка к «тузам» подкатывают медийщики, интеллектуально-творческая элита и прочие производящие «духовные ценности» люди. Приторно улыбающиеся и быстро говорящие. Подходя ближе, все они как будто уменьшаются в размерах. Даже те из них, кого Бог наградил богатырским ростом, становятся одной высоты или даже меньше самых маленьких пузатых миллионеров, с которыми они разговаривают. Издалека это выглядит настолько чудно, что невольно задумываешься о том, как этим людям удаётся попирать все законы физики, увеличиваясь или уменьшаясь в одну и ту же единицу времени. Людям знающим, безусловно, понятно, что когда речь идёт о финансировании новых проектов, кинофильмов, правозащитных и культурных организаций, физика перестаёт быть такой уж точной наукой. Тут же снуют молоденькие журналистки, на бегу поправляющие декольте, в надежде на интервью с мильонщиками. Впрочем, ближе двух метров они не рискуют приближаться, поскольку жены будущих интервьюируемых ещё недостаточно пьяны. Те же из этих молодых валькирий, кто всё-таки решает достаточно близко подойти к этой компании, встречаются взглядами с ещё трезвыми супругами, немедленно превращаются в мышей и исчезают в паркетных щелях.
Неподалёку стоят политтехнологи, сидящие «на проектах», некоторые со своими боссами. По нашей манере отпивать из бокала можно определить настроение и степень удачливости каждого. Мои улыбающиеся и кивающие головой коллеги стоят с полными бокалами, довольно внимая словам начальников. Мы же стоим рядом с молчащим Вербицким. Гена, Вадим и ваш покорный слуга. Мы часто прикладываемся к шампанскому, невежливо окрикиваем официантов, проносящихся с полными подносами, и переговариваемся друг с другом. Ибо делишки наши идут не совсем хорошо. Хуево просто, если честно.
Рядом находится гражданский клуб «Ум, честь и совесть», члены которого, седые и тучные политологи, которых пускают сюда в зачёт за былые, уже не ведомые никому из присутствующих заслуги, раскатисто басят что-то о «идеальном мире Солженицына», «Сахарове, опередившем время» и прочих столпах русской общественной мысли. Судя по тому, с какой частотой в их базарах проскакивают словечки «Русь святая», «Православие», «сука журналистская», «иудушка Глебушка» и «блядь питерская», они уже основательно поддатые.
На другом конце зала идут пьяные братания «непримиримых» аналитиков, придерживающихся диаметрально противоположных взглядов на демократический путь России, но тем не менее получающих зарплату от одних и тех же людей.
У самой стены, подобно декорации к нашему «обществу спектакля», сидит перезрелая красотка пышных форм, в белом бальном платье, которая играет на арфе, дабы услаждать слух присутствующих. Она подслеповато зырит на всех из-под полусонных век и перебирает струны. Возможно, эта её манера смотреть, возможно, клубы сигаретного дыма, от которых она периодически чихает, отворачиваясь куда-то в область подмышки, делают её похожей на большого говорящего попугая, который хочет спать, но не может из-за припозднившихся в хозяйском доме гостей. Кажется, вот-вот она встанет, прекратит играть и громко выругается матом, которому научилась пять минут назад от пьяных людей. И тут кто-то из домашних подойдёт, мило хихикнет и прикроет клетку тканевым колпаком, чтобы попугай мог уснуть.
В момент, когда я об этом думаю, действительно открывается дверь, и в зал входит девушка неземной красоты, с подносом, накрытым колпаком. Вечер подошёл к концу. Сейчас все дожрут и допьют, и все мы, соратники по борьбе, наконец, сделаем то, ради чего, собственно, и собрались – займёмся благотворительностью!
Под людской гомон, пьяные слюнявые поцелуи, звук бокалов, обсуждение новых концепций, столкновение дискурсов и арфу, девушка шествует по залу, подходя к разрозненным группам гостей и приподнимая колпак. Под него следует складывать пожертвования детям-сиротам, «которым в это непростое для России время, как никогда раньше, требуется наша помощь», как написано в приглашении на вечер. Кто именно эти дети и почему помощь им требуется «как никогда раньше», в тексте приглашения не уточняется. Видимо, публика тут собралась понимающая и не нуждающаяся в дополнительных комментариях. Хотя я лично отрубил бы креативщику, составлявшему текст приглашения, руки по локоть. А заодно и ноги, чтобы клавиатуру уже нечем было держать.
Отметив нетрезвым глазом траекторию её маршрута, первыми съебывают журналисты, кажется, один из них бросает что-то типа «вечеринка умерла». Члены клуба «Ум, честь…» продолжают бухать, даже не удосуживаясь прерваться, когда девушка подходит к ним. Братающиеся аналитики и творческая элита каким-то хитрым образом перемещаются в тот конец зала, который девушка уже миновала.
Когда она доходит до нас, я кладу на поднос пятьдесят долларов, хочу убрать портмоне в карман, но через секунду раскрываю его и кладу ещё пятьдесят. На правах организатора, так сказать. Следом наша компания политтехнологов также аккуратно кладёт свои сложенные пополам купюры на поднос. Из чувства цеховой солидарности, не иначе.
Апофеоз нашего благотворительного ужина наступает, когда девушка подходит к группе «тузов». Настал тот момент, ради чего, собственно, все и заряжалось. Тут же выясняется, что у некоторых нет с собой кошельков, потому что они находятся у водителей, кто-то, пьяно смеясь, говорит: «А что делать!» – и лезет во внутренний карман, один из гостей, чуть пошатываясь, тут же на подносе выписывает чек, роняя на лежащие купюры пепел своей сигары. Некоторых под локоть выводят супруги, некоторые слиняли ещё раньше. Мужики вроде упираются, но их благоразумные и человечные жёнушки шепчут им на ухо: «У тебя свои дети дома, лучше больше им внимания уделяй». Но в целом тем или иным образом оставшиеся «аллигаторы» были девушкой окучены.
После того, как все гости разъезжаются, я выхожу на улицу. Закрыв глаза, я втягиваю прохладный воздух ночной Москвы. Для этого времени очень тихо. Даже машин не слышно. Вдруг где-то вдалеке слышится цоканье каблуков по асфальту. Я схожу по ступеням и вглядываюсь в ночь. Через дорогу быстрыми шажками переходят телки, оставленные мной в кладовой. Они оглядываются по сторонам, неестественно переступают, аккуратно выставляя ноги в туфлях-платформах для стриптиза. Реально они выглядят, как неизвестно откуда взявшиеся страусихи. Я засовываю пальцы в рот и разрезаю тишину своим свистом. Телки бросаются бежать, одна из них спотыкается, но ухитряется не упасть.