– Ага. Генка ещё «флеш-мобы» там свои мутил со студентами.
– Вот. Наш с Сашкой бывший сокурсник, Костя Угольников, стал ответственным за экономику в «Коммерсанте». Позвоню ему сегодня. Если «Коммерс» поддержит статьёй, мы сможем развить тему «Завтра кризис». А это уже серьёзно. Мы тут такую панику устроим – все в банки побегут деньги свои забирать.
– Слушай, это тема. Ты с ним встречаться будешь сегодня?
– Попробую. Да, чую я, Вадик, что Вербицкий станет нас с тобой на руках скоро носить. Два проекта, и оба ломовые.
День начался просто невероятно. Темы проектов били наотмашь. Я ощущал себя настоящим модератором. Последний раз такая лёгкость мысли была у меня в первые годы работы фриланса – эпоху региональных выборов. Мы ехали молча, и, видимо, каждый радовался за себя. И вдруг, ни с того ни с сего, Вадим отчётливо произнёс:
– Жалко мне этого дурака.
– Ты про кого? Про Костю? Я тебе скажу, он совсем не дурак.
– Нет, я про Зайцева. Разводим дурачка совершенно втёмную. Его же потом с землёй сравняют.
– А не надо было автоматы из части пиздить. Знаешь, Вадим, виноватых без вины не бывает.
– Да знаю я. Просто чего-то совестно стало. Может, зря мы все это замутили?
В этот момент мы встаём на светофоре. Я отворачиваюсь от Вадима, поражённый неожиданной вспышкой его совести, и думаю, что ему ответить. Мой взгляд упирается в стену, испещрённую граффити. Я читаю надписи, потом трогаю за плечо Вадима и указываю ему на стену:
ЗАСУНЬ В ЖОПУ СОВЕСТЬ.
ЭТО РЕАЛЬНОСТЬ!
– Вот, Вадик, читай на стене – глас народа, между прочим. А ты говоришь совесть. Это медиа, коллега. Мы занимаемся реальными вещами. Здесь задачи посложнее организации банкетов и вечеринок. Понимаешь?
– Это точно, – откликается Вадим, разглядывая стену.
Весь оставшийся путь мы ехали молча.
Приехав на работу, мы идём в мой кабинет, я прошу две чашки кофе и коньяку, мы разваливаемся в креслах и несколько минут болтаем о всякой чепухе. Телках, новых фильмах, зарплатах в конкурентных организациях, летнем отдыхе и шмотках. Когда речь заходит о том, что будет, если Путин всё-таки останется на третий срок, Вадим осекается и спрашивает меня:
– Так что мы с Зайцевым-то будем дальше делать?
– С прапором? Дальше все просто. Начинаем готовить СМИ.
– Как именно?
– Скажи, Вадик, а ты «тёмники» когда-нибудь писал?
– Я? Нет. Мне пару раз Вербицкий показывал, и один раз Генке нашему слили «тёмник» из Администрации. Ну, помнишь? Который он в Интернет, в «Лайв-Джорнал» выкладывал?
– Это был фуфловый «тёмник». Генка его, скорее всего, сам и сварганил.
– Ну, не знаю. За что купил, за то продаю.
– А ты знаешь, за сколько он его купил?
– В смысле? – Вадим несколько напрягается.
– Шучу, шучу. В общем, буду тебя учить, как надо готовить информационную среду. Бери бумагу, записывай. Начать стоит c…
Сегодняшним утром, перед встречей с Зайцевым, я предусмотрительно дёрнул из своего тайника в подъезде черновик «тёмника», который мы писали вместе с парой копирайтеров несколько лет назад, в ФЭПе. Поскольку черновик был недописанный, то относительно начала «тёмника» у меня вопросов не было. А вот относительно конца…
Впрочем, интуиция и талант всегда победят инструкцию и бездарность. Тем более, что тренироваться нам предстояло вдвоём. А две головы медийщиков – это практически четверть Останкинской Башни.
– Начать стоит, собственно говоря, с самого события. «Произошло то-то». Затем даётся справка по теме, где приводится хроника аналогичных событий, сведения о жертвах. Делается промежуточный вывод. Записал?
– Угу, – кивает Вадим, не отрываясь от бумаги.
– Так. После этого ставятся задачи проекта. «Цели медийного реагирования». Это основа документа. Здесь нужно указать, как должно быть использовано данное событие, для возбуждения реакции аудитории на процессы, прямо или косвенно связанные с событием, указать виновных и сделать ещё пару выводов. Причём процессы, упоминаемые в связи с событием, могут быть хоть за уши притянуты и поражать обывателя неожиданной простотой выводов.
– Это как? – морщит лоб Вадим.
– Условно говоря, я хочу, чтобы уволили главную бухгалтершу колхоза. Что мне для этого нужно сделать?
– Кого? – ржёт Вадим. – Главбуха колхоза? Ну, для этого тебе нужно, как минимум, в бухучете разбираться, чтобы отловить косяки бухгалтера.
– Глупость какая. Для этого нужно событие. Допустим, я спиздил корову вчера, а механика Пупкина сегодня видели на рынке, торгующим какими-то железками.
Вадим прикрывает лицо рукой и тоненько хихикает:
– Спиздил корову. Механик, хи, хи, хи. Какая связь-то?
– А вот какая. Я в деревне разогреваю молву, что торговал он не только железками, но и мясом. И это есть форменное безобразие! Он уже и так полколхоза унёс, так то – железки. А теперь он и до скотины добрался. А покрывает его в этом главбухша, к которой он (а люди видели!) ходит по субботам типа на чай. А сам с ней водку пьёт и сами понимате, что делает. И поэтому у нас, граждане, в колхозе беда. Один ворует, а другая – любовница его, покрывает. В бумагах у ней бардак, деньги из-за этого народу не плотят. А теперь ещё и скотину нашу воруют безнаказанно. Врубаешься?
Вадим, как зачарованный, смотрит на меня:
– Антон, а ты… ты и в колхозных делах сечёшь? Когда ты успел-то. Я поражён просто…
– Да не был я ни в каких колхозах. В юности только. «На картошке». Главное тут – понимание сути крестьянина. Главное – упомянуть основные слова-раздражители: «механик вор», «люди видели», «водка», «любовница-бухгалтерша», «деньги не плотит людям». Вывод – все воры!
Вадим чертит на бумаге какие-то квадратики, проводит от одного к другому стрелочки, что-то надписывает над ними, потом останавливается и спрашивает:
– А если, фигурально выражаясь, несмотря на народный гнев, бухгалтершу не уволят, что тогда?
– А ничего, – я на секунду задумываюсь, стараясь понять, что же будет, если эту гипотетическую бухгалтершу не уволят. И тут ответ приходит сам собой.
– А ничего не будет. Нам-то какая разница, Вадик? Корову-то я уже спиздил…
– Гениально… бля буду.
– Спасибо. С целями разобрались. Далее идут… В общем, ты пиши пока эти пункты, а я тебе потом дальше расскажу. Я должен несколько звонков сделать. Только быстрее, нам ещё утвердить всё нужно.
Вадим уходит, я остаюсь один и начинаю традиционный обзвон начальников департаментов. Получив информацию о текущем состоянии дел, я звоню режиссёру фильма о беспризорниках, предупреждая о своём визите на студию, затем допиваю кофе, собираюсь с мыслями и набираю номер редакции «Коммерсанта». Пробившись через нескольких секретарей, пару каких-то левых журналистов, с которыми меня по ошибке соединили, я, наконец, попадаю на Угольникова:
– Здравствуйте, Константин, как поживаете? – бодрым голосом начинаю я.
– А кто это? – довольно хмуро отвечает собеседник.
– Хуй в пальто! Ты, старый, совсем зазнался, бывших сокурсников не узнаешь? Это Антоха Дроздиков!
– А! Дрозд!
– Сам ты Дрозд! Бля, знаешь же, что ненавижу эту кличку.
– Ладно, ладно. Вырвалось. Как сам-то?
– Да ништяк. Вот звоню тебя поздравить с новым постом. Уважаю, мужчина.
– Спасибо, – самодовольно гудит Костя, – быстро ты узнал.
– Я же твой коллега, мне по долгу службы надо в курсе быть.
– Коллега. Чего-то я тебя не слышал года четыре, коллега. – Костя меняет тон на укоризненный.
– Да понимаешь, повода не было, – я стараюсь быть предельно извиняющимся, – у самого дела шли не очень. А тут вижу – новость. Дай, думаю, сокурсника поздравлю.
– Ты работу ищешь, что ли?
– Да нет, с работой у меня все ОК. Просто так звоню.
– Антох, не еби мозги, ты просто так никогда в жизни не наберёшь.
– И ты… Костян, я честно, от души. Просто так. Вот пообедать тебе предложить хочу. Выпить. Столько не виделись.
– От души, говоришь? Ну, ладно. Когда обедать-то хочешь?
– А хоть сегодня. У тебя сегодня как со временем?
– Да вроде ничего. Как раз компьютер мне устанавливают, мебель в кабинет заносят. Можно и сегодня.
– Давай часа в два?
– Где?
– А давай в «Гудмане» на Новинском? Там мясо хорошее.
– Давай.
– Ну, вот и договорились. Значит, до встречи?
– До встречи, – Костя начинает смеяться, – Дрозд!
– Бля, я тебе в лоб дам! – хохочу я.
– Все, все. Я не буду больше. Увидимся.
«Великолепно». Я откидываюсь в кресле, включаю компьютер и начинаю лазить по новостям. Так проходит минут сорок. Когда я уже думаю о том, что «тёмник» Вадим, судя по всему, не потянет, раздаётся стук в дверь.
– Занят? – Вадим просовывает голову в приоткрывшуюся дверь.
– Написал? Заходи.
– Ну… вот как-то набросал. Вроде неплохо.
– Читай, читай. Сейчас вместе поправим.
Вадим откашлялся и начал читать, с практически левитановской интонацией:
Главная тема: Армейский произвол.
Событие: прапорщик Зайцев, вынуждаемый старшими офицерами торговать оружием и боеприпасами, сбежал из воинской части, для того, чтобы сдаться сотрудникам милиции. Двое суток он шёл через снежный буран, из-за чего получил обморожение ног.
– «Двое суток через снежный буран» – это хорошо. Вот только про обморожение мне не нравится. Не сильно цепляет, – комментирую я.
– Как это? Человек ноги обморозил. Это разве не сильно?
Я утыкаюсь в подбородок кулаком и думаю над тем, как усилить акцент:
– Так, так, так. Ноги… обморозил ноги… Бегал зайчик по дорожке и ему… Во! Пиши: «Двое суток он шёл через снежный буран, из-за чего получил обморожение ног и в результате развившейся гангрены потерял ногу».
Вадим начинает было записывать, тут же останавливается и спрашивает:
– Антон, у него же ноги целы. Как ты собираешься его ног-то лишить? Это же чистый пиздеж.
– А то, что его старшие офицеры заставляли автоматами торговать, это что? Чистая правда, по-твоему?