Девочка понимала: скоро и она вот так же будет повторять одни и те же фразы, позовет своих сородичей надеть пелерину смерти, отдать свой разум Хозяину могил. Незавидная участь — лежать придавленной тяжелым надгробием и ждать, пока кто-то из вечно голодных соплеменников сжалится и поделится едой.
Она твердо решила уйти. Лучше быть пронзенной гарпуном охотников за мертвецами, лучше быть истерзанной свинопсами, чем провести бессознательную вечность в окружении жестоких и жадных оживших трупов.
Покачиваясь, она поднялась на ноги, юркнула в туннель и растворилась во тьме.
Ее сородичи ничего не заметили. Рассевшись поодаль от костра, они бранились, отбирали друг у друга еду и проклинали тот день, когда смерть позволила им вернуться назад.
Выход занесло снегом, девчонка вялыми гребками освобождала себе путь. Снаружи по-прежнему бушевала метель, теневые сосны, ссутулившиеся под тяжестью снега, клонились к земле.
В такую погоду даже самые жирные снегокрысы предпочитали залечь поглубже в нору, а уж поди поищи того, кто терпит мороз лучше них.
«Вернись, дитя, мы станем едины! Мертвая плоть мертвым мирам принадлежит! Останься и восстань», — голос Хозяина могил креп от часа к часу.
Девочка сделала еще несколько шагов и ее не стало. Голод окончательно сожрал разум.
— Давай возьмем ее, пока не убежала! — прохрипел один из всадников. — Упустим!
— Нет, — отрезал старший. — Видишь — умом тронулась.
Они смотрели, как мертвая девочка кружит на месте, словно бы ищет кого-то. Она вела разговор с невидимым собеседником, раз за разом повторяя одни и те же движения.
— Я видел, когда у них начинает ехать крыша, — сказал старший задумчиво. — Они перестают соображать, но хорошо помнят, где их дом. Подождем! Она может привести нас в логово своих. Нам с одной тощей девчонки пользы мало.
Старший внимательно следил за хрупкой фигуркой, мельтешащей в зеленоватом тусклом свете флуоресцирующих грибов. Девчонка еще немного покружилась, затем встала на четвереньки, проползла с десяток ярдов, нырнула в снег и исчезла.
— Х-ха! — довольно воскликнул старший. — Я же тебе говорил, дери тебя белки гнилые. Обратно домой поползла. Они всегда возвращаются к своей могиле, всегда! Хер его знает зачем, но возвращаются. Там-то их можно и взять.
Молодой наездник, глядя на ликующих Умву и старшего, почему-то злился. Его всегда раздражал этот поучающий тон…
Старший с умным видом почесал небритый подбородок кончиком гарпуна.
— Лезь, — сказал старший.
— Что, почему я? — встрепенулся молодой. — Умва любит ямы! Пускай он и лезет!
— Нет, — покачал головой старший. — Лезь ты. Я слишком стар, чтобы скользить по норам, Умва не может широко открывать рот, он не умеет кричать. Значит, остаешься только ты, дери тебя белки гнилые. Лезь!
Молодой нахмурился, от возмущения у него перехватило дыхание. Он до белых костяшек сжал рукоять своего кремневого пистолета, но так и не решился на выстрел: было жаль тратить порох.
— Вот упрямая гнилая белка! Лезь, говорят же тебе. Вернешься с хорошими новостями, я тебе треть от своей пайки пороха отдам. Идет?
— Половину! — сказал молодой, спрыгивая со свинопса. — И два гарпуна.
— Да и хер с тобой, ладно. Два гарпуна.
Молодой осклабился, обнажив щербатый частокол гнилых зубов. Он что-то пробурчал себе в усы и пошел по следу.
Вернулся он очень скоро, должно быть, не прошло и получаса. Всадник верещал, словно девка под мужиком в первый раз. Молодой зажимал ладонью укушенную рану на шее, между грязных пальцев сочилась юшка. Из норы следом за ним выскочила парочка мертвецов, но увидев всадников невдалеке, они поспешили убраться восвояси.
— Замуруют, гнилые белки! Сопляк их спугнул.
Молодому едва хватило сил добежать до своего свинопса. Как подкошенный, он упал у мохнатых лап зверюги, под его головой снег наливался алым.
— Убери руку, — сказал старший, — дай посмотрю. Ну!
Молодой доверчиво отвел ладонь в сторону, показав круглую с рваными краями рану. Кровь вырывалась толчками, шевеля разгрызенные сухожилия.
— Их там… — хрипел молодой. — Их там не меньше полусотни.
Старший сосредоточенно кивнул. Он достал из-за спины гарпун, размахнулся, и с силой вонзил его в шею молодого.
— Вот так, сынок, — старший сплюнул, глядя на хрипящего и булькающего товарища. — Не думай, что ты умнее всех!
Старший достал из седельной сумы обрывок пергамента и кусочек угля. Быстрыми движениями он набросал несколько строчек.
— Умва, мигом в Ауш! У нас тут крупная добыча, нужна подмога! — Старший передал записку немому наезднику.
Умва пришпорил своего свинопса, и тот понесся бешеным галопом сквозь тяжелую морозную тьму.
Ида, трех штурмовиков легиона Вороны Энки и двух контрабандистов из Дорая сбросили в яму. Они были мертвы, но все еще чувствовали боль; иноки сказали, что нервные окончания потеряют чувствительность лишь через неделю.
Им сбросили оружие. Ид даже немного обрадовался, ощутив привычную тяжесть табельных пистолета-пулемета и гладиуса. Это было ЕГО оружие, с которым он прошел через множество передряг и вот — оно снова с ним.
Кто-то из иноков сбросил в яму и снаряженные магазины; мертвые легионеры и дорайцы поспешили зарядить свое оружие, но иноки успели скрыться за край ямы — долой с линии огня.
— Вот ведь как забавно, мои друзья. — Один из контрабандистов заговорил на штейе, языке торговцев. — Легионеры Клыка Анубиса несколько раз чуть не убили меня, когда я вез товар через границу. А теперь мы тут все вместе, в одной яме.
— Приказы не обсуждаются, — сказал Ид с сильным медианнским акцентом. — Для нас вы были… преступниками. Теперь это уже не важно.
Контрабандист сосредоточенно кивнул. Кажется, его устроил такой ответ.
Из-за края ямы показалась шипастая голова. Все пятеро вскинули оружие, но никто не выстрелил: каждый из них знал, что Сын Свинца не боится пуль.
Глядя на встревоженных мертвецов, полудемон басовито расхохотался. Звук его хохота отражался от стен грота и пугал мелкую, почти невидимую живность.
— Поглядим на это представление. Впускайте! — крикнул полудемон на нижне-общем.
С другой стороны ямы, отбивая неровный ритм, шагали мертвецы. Они не были похожи на Ида и его товарищей по несчастью, казалось, само зло свернулось клубочком в их иссушенных телах. Пустые глазницы мертвецов горели серебристым пламенем, словно рыбы, выброшенные на берег, они хватали ртами холодный воздух.
Первый из них шагнул за край ямы и камнем рухнул вниз, следом второй, третий, четвертый. С глухим стуком они ударялись о мерзлую почву.
— Храни нас Изида, — прошептал Ид и лязгнул затвором автомата.
Первыми открыли огонь штурмовики: их тяжелые дробовики изрыгали злую, кусачую картечь. Свинец трепал одежду врага, раздирал кожу, но не приносил заметного вреда. Казалось, пули и картечь растворяются в их телах, становятся частью их самих.
Ид и его товарищи по несчастью поняли, что обречены.
Штурмовики достали топоры, контрабандисты обнажили рапиры, Ид крепче сжал верный гладиус.
Бой врукопашную оказался безнадежным: уколы и рубящие удары оставляли лишь поверхностные раны, которые тут же затягивала свинцовая корка. Рапира одного из контрабандистов так и застряла в руке врага.
Освинцованные умертвия окружали свою добычу, утробно урча. Их руки были сильными и тяжелыми. Все кончилось очень быстро: голодная стая разорвала пятерых сопротивленцев словно тряпичные куклы. Иду не повезло: ему оторвали голову и отшвырнули в сторону. Отделенная от тела, голова все никак не хотела умирать; с ужасом и омерзением легионер наблюдал, как его собственное тело — кусочек за кусочком — исчезает в ненастных утробах.
— Старания прошли не зря, — глубокий бас полудемона раздался откуда-то издалека. — Спускайте лестницы, доставайте их оттуда.
— Сию минуту, милорд, — отозвался кто-то из иноков.
— У меня достаточно сыновей, их крови хватит на целую армию! Мы пойдем войной на другие кланы. Живо! Магиологов в мои покои, скажите, что работенки у них привалило.
Становилось все жарче. С потолка капало, дым постепенно заполнял все пространство пещеры; если бы местные обитатели нуждались в воздухе, они давно бы задохнулись.
— Нам конец, старая тварь! — процедил сквозь зубы мертвец. — Я буду умирать во второй раз, и все из-за тебя, сука! Тебе было жалко покормить девчонку?
Держа за руки и ноги, старуху подняли над костром; под настойчивыми языками пламени гнилое мясо отваливалось кусками.
— Я думала, ее схватят! — выла старуха. — Я думала, ее отдадут свинопсам!
— А теперь свинопсам достанемся мы! Но прежде ты превратишься жаркое.
В пещере воцарился хаос. Кто-то метался из стороны в сторону, кто-то замер на месте и смотрел в одну точку, многие, обхватив колени руками, раскачивались словно маятники.
Снаружи слышался треск костров. В единственный лаз с завидной настойчивостью пихали горящие бревна. Наст, утрамбованный почти до каменной прочности, трескался от жара, и в эти расщелины люди Клана Свинца совали новые бревна. Приглушенный шум сменился вполне различимыми голосами: охотники переговаривались. Это была их излюбленная тактика — выкуривать мертвецов наружу: знали, сволочи, как умертвия ненавидят тепло.
— Давайте прощаться, друзья, — сказал благообразного вида мужчина; его погребальные одежды чудом сохранили первозданную белизну. — Кажется, это конец. Нам не спастись!
Что-то зашуршало со стороны покинутого кладбища: это был замшелый старик, о котором все уже давно позабыли.
— Придите ко мне, братья и сестры во смерти. Пустите меня в свои мысли! Я вас спасу, я унесу вас в кромешную тьму, в прохладу вечной гибели!
Его слова разливались многоголосым эхом, они звучали чертовски убедительно. Каждый из воскресших слышал Хозяина могил, каждый знал, что его сила всегда была рядом.