— Где мой сын? — проскрипел противный голос. — Где?! Когда он придет?
— Отпусти. — Острие сабли Якова коснулось лица нападавшего. Тот помедлил, и клинок оставил кровавую борозду на его щеке.
Балаж почувствовал, что снова может дышать. Он закашлялся, голова закружилась, и, чтобы не упасть, он оперся рукой о стену.
Встревоженный старый горбун заглянул в дом, но стражник отмахнулся, мол, выйди.
— Ну, к-курва, — кашлянул Балаж и повернулся к врагу. — Щас я тебе…
Он замолчал на полуслове, как и Яков, с любопытством разглядывающий незнакомца. А поглядеть было на что.
Из полутьмы на стражников таращились пустые глазницы. Отшельник выглядел жутко: длиннющие руки в струпьях, торчащие ребра, гнойные нарывы на бедрах и лобке. Но больше всего пугали жуткие шрамы вокруг глазниц.
— Сын, — твердил старик. — Он придет? Я скучаю.
Нагой мужчина дрожал от холода. Единственное, что хоть как-то его спасало — стоптанные кожаные сапоги, должно быть, бывшие когда-то форменной обувью стражников.
— Ты и одежду у него спер? — бросил Яков дежурившему у входа деду.
Тот многозначительно цокнул.
— Где мой сын? Куда он ушел? — снова спросил отшельник.
— Заткнись, — просипел Балаж. — За нападение на стражника и непотребный внешний вид. — Он запнулся, откашлялся и продолжил — Мы отведем тебя в тюрьму Чизмеграда для дальнейшего разбирательства.
Отшельник вздохнул, опустил голову и издал похожий на рыдание звук. По его щеке скатилась одинокая капля гноя.
— Я не могу, — заканючил он. — Сын скоро придет, мы пойдем на охоту! Наверное, он снова заплачет, когда я убью зайца или лису.
Следующие несколько мгновений впитали в себя слишком много событий. Во-первых, отшельник продолжал говорить, хоть из его рта и вылетело несколько зубов. Во-вторых, Яков не ограничился одним ударом, а продолжил бить упавшего старика ногами. В-третьих, в дом снова заглянул горбатый старик-забойщик, который тут же исчез под матюги Балажа.
— Ну, и где твой сын? — спросил Яков, прижав отшельника ногой к полу. — Где? Пусть явится, спасет папочку.
— Забери тебя болото, да успокойся уже! — крикнул Балаж.
— Он придет, увидите, придет, — прохрипел отшельник, тщетно пытаясь сдвинуть с живота ногу стражника. — И мы пойдем на охо…
На этот раз он не договорил: Яков наклонился и надавил сапогом на ребра. Пока отшельник извивался и натужно хрипел под ногой великана, стражник чуть приподнял брови и расплылся в улыбке.
— Яков, хватит! — сказал Балаж. — Отведем его в тюрьму.
— А какая разница, покалеченного или живого? — бросил через плечо великан. — Или хочешь вместо него лечь?
— Прекрати! Ты же стражник…
Яков обнажил саблю. Балаж не успел среагировать и нелепо замер, когда лезвие почти коснулось его шеи.
— Никто. Никуда. Не пойдет, — отчеканил Яков. — Зови этого горбатого сюда! И саблю мне отдай, быстро!
Балаж подчинился. Ничего, вот повернется напарник спиной.
Горбатому старику заходить в дом очень не хотелось, но Балаж силой затолкал его внутрь. Яков сел на корточки возле отшельника. Бродяга вертел головой по сторонам, разбитые губы настойчиво шептали о сыне.
Яков взял ладонь старика и парой резких движений сломал ему по очереди три пальца. Отшельник взвыл.
— Тише, пан, тише, — произнес Яков со смешинкой в голосе. Бродяга тихонечко заскулил. Яков провел ладонью по остаткам седых волос на его макушке, посмотрел на старого горбуна и добавил: — Зажми ему рот. Живо.
Старик молча исполнил приказ. Яков сел бродяге на живот и коленями прижал его руки к полу. Отшельник захрипел.
— Пожалей его, пан стражник. — Пот лился по лицу старичка, а язык заплетался как от нескольких рюмок самогона. — Зачем с ним проблемы наживать?
— Сам нас позвал, — невинно развел руками Яков и оглянулся на Балажа. — Раз он так легко расстался с двумя монетами, значит, где-то прячет и остальные.
Балаж схватился за голову: ну чем он заслужил такого напарника?! Великан с упоением ломал нетронутые пальцы отшельника. Крик был настолько громким, что Балаж не удивился бы, если за порогом вдруг собралась толпа зевак.
— Дурак! — зашипел Яков. — Я же сказал — зажми рот!
— Он. — горбун поднес к лицу окровавленную ладонь, — он кусается!
— Шын, Шын, Шын, — без остановки твердил отшельник.
— Где золото? — спросил у него Яков. — Обещаю, мы сразу уйдем.
— Шын, шын, шын..
— Где монеты, пан? Последний раз спрашиваю.
— Шын убьет тебя, — рассмеялся бродяга. — Он шильный, он.
Хохот перешел в жуткий крик боли. Балаж почувствовал, как вибрируют барабанные перепонки: он и представить не мог, как громко умеют орать люди.
А Яков давил и давил на жуткие шрамы, на месте которых когда-то были глаза.
Крик старика пробивался сквозь шум дождя и окровавленные ладони горбатого старика. Яков безмятежно улыбнулся и приложил бродягу головой об пол. В секунду тишины между воплями отшельника Балажу показалось, что он слышит чьи-то шаги совсем близко.
— Остановись, — он подбежал к Якову. — Сюда кто-то идет!
Балаж понял, что совершил ошибку, почувствовав, как под ним заскрипели трухлявые доски. Он перекатился набок. Боли не было, но голова кружилась так сильно, будто он перебрал в трактире и его вот-вот стошнит. Рот наполнился кровью и какими-то острыми камушками. Спустя мгновение Балаж понял, что это его зубы. Медленно и аккуратно он сплюнул их себе в ладошку. Это оказалось не так просто: рука почему-то дрогнула, и один из зубов юркнул в щель между половицами. Сам не понимая, зачем, Балаж схватил фонарь и посветил туда, где исчез зуб.
— Яков, — дрожащим голосом позвал он. — Яков!
Великан рассказывал горбуну, что означает умение хранить секреты. К своим наставлениям Яков добавлял резкие звуки, изображая хруст сломанных конечностей.
— Яков! — снова крикнул Балаж. — Сюда!
— Не хватило тебе, коротышка?
Громила вразвалочку подошел к сослуживцу. Балаж указал пальцем на щель между половицами. Яков улыбнулся, поднял стражника на ноги и стряхнул с него пыль точно с тряпичной куклы.
— Признаю, что был неправ, когда приказывал идти домой. Давай, и раз, и два…
Они поддели одну из половиц и резко рванули вверх. Доска с хрустом вырвалась из пола, взметнулось облако пыли. Внизу на грязной тряпочке лежала горсть золотых монет. Даже при беглом взгляде было ясно, что их хватит на пару лет безбедной жизни. «Во всяком случае, Якову, — подумал Балаж. — С женой и ребенком трат явно больше будет».
— Они ведь наши? — с надеждой спросил Балаж у Якова. Ему было горько от того, что в их дуэте он больше не главный.
— Почти. — Громила перестал улыбаться и достал саблю. Балаж отпрыгнул назад и вытащил свою.
— Поверил в себя? — Холод в глазах Якова пугал сильнее, чем острие сабли. — Думаешь, убью тебя?
— П-попробуй.
— В другой раз, — рассмеялся великан.
Яков отрубил голову старому горбуну одним ударом далеко не лучшей чизмеградской сабли. Пожалуй, старику повезло: он умер быстро, это можно назвать милосердием. Когда громила отвернулся, шальная мысль скользнула в голову Балажа: что если бы он промолчал про золото? Ведь оно могло достаться только ему.
Но когда-то давно отец говорил Балажу, что сослуживцам врать не стоит. «Особенно тем, кто может переломать тебе все пальцы, — подумал Балаж. — Пожалуй, я даже не ударил в грязь лицом. Ну, может, совсем немножко».
— А почему про монетки молчал? — Тон Яков был издевательски-вежливым.
— Шын. — рявкнул отшельник.
— Для шына, значит, берег? — передразнил Яков. — Ничего, мы ему все отдадим. А труп ты спрячь, иначе шын не придет.
— Не придет?
— Ну а кому мертвец в доме понравится? И про нас не болтай, хорошо? Иначе я тебя вместо шына проведаю.
Пока отшельник соображал с ответом, Яков поднял его ногу и со всей силы дернул лодыжку вбок. Бродяга закричал, но стражник мыском сапога надавил ему на горло.
— Жди сына, жди, — нараспев сказал он. — А я буду навещать тебя, как худший из кошмаров. И если хочешь, чтоб часто не снился, молчи.
Яков убрал ногу с горла. Отшельник вяло кивнул и громко закашлял. Великан шутливо отдал честь и показал Балажу на выход. На улице они укрылись за углом, где Яков поделил золото на две одинаковые кучки. Балаж молчал: он был уверен, что сослуживец обманет его. Словно прочитав его мысли, громила усмехнулся:
— Бери и радуйся, коротышка. Славный караул вышел, верно?
— Спасибо, — только и ответил Балаж. — Может, убьем отшельника?
— За него не переживай: во-первых, он слепой, во-вторых, ну кто ему поверит?
— А бабка, которая.
— Монетки у покойного деда свистнула? Ей радоваться надо: не каждый под старость богатеет. Да и куда она нажалуется?
— Ну, вдруг слышала чего.
— Отдай мне золото, если боишься, — хмыкнул Яков, пока Балаж безуспешно пытался впихнуть в набитый кисет еще несколько монет. — Шлепай домой, но о деньгах ни слова. Тогда, может, и проживешь пару лет в счастье.
— А ты куда пойдешь?
— О, мне еще пальцы Любославу переломать надо.
— Хорош брехать, а.
— Ты о собаках-то помалкивай. А то смотри, и о тебе набрешу!
На прощание они крепко пожали друг другу руки. Настолько крепко, что по дороге в бордель Балаж сжимал и разжимал кулак, чтобы унять боль. Стражник до сих пор не верил, что разбогател, но звон монет в кисете победным маршем разливался в душе. Теперь он и лекарства дочке купит, и долг Любославу отдаст. Но первым делом — чернявая девица из борделя. Все-таки ночка была не из легких, да и грех такой приработок не отметить!
Об отшельнике и убитом старике Балаж не думал. Слепому бродяге золото не нужно, а дед, видит Небо, сам свою гибель нашел.
Когда Балаж подошел к борделю, из окна как по волшебству высунулась чернявая курва.
— Куда путь держишь, пан стражник? — улыбнулась она.
Балаж почувствовал приятное тепло внизу живота, стер с лица кровь мокрой от дождя ладонью и улыбнулся: