За ночь снег подтаял, хотя еще днем мороз стоял такой, что стальные щиты на бункерах сделались хрупкими, как стекло. В воздухе разливалось нездоровое тепло. Но не это было самым странным. Ночную тьму пронизывало зеленоватое сияние. Его нити переплетались в воздухе, как чернильные разводы в чашке с водой. Опутывали бараки, вышки и крематорий. Источником сияния было ослепительно-зеленое зарево на юге. Это от него, между прочим, и шел неумолчный грохот, который Торглер слышал в своей комнате даже при закрытых окнах. На открытом воздухе грохот стал не громче, а словно бы гуще. Он пробирал тело до костей и был слишком очевидным родственником рокота Убертотен. Дела на Южном фронте шли из рук вон плохо уже последние месяца два, и не надо было обладать обширным опытом Торглера, чтобы догадаться — сегодня дела пойдут плохо уже в самом концлагере Меллерн. Шарфюрер понял это, едва вышел на улицу и увидел зеленые нити в воздухе. Торглер свернул было к порталу. Он знал, что покинет Меллерн когда придет время его покинуть — и вот оно пришло. Но в его душе зашевелился давно знакомый червячок. Торглер подумал о директиве, полученной из канцелярии. Им там, в Берлине, нужен ангел для жертвоприношения. Да поупитаннее…
Торглер еще раз взглянул на огромный зеленый смерч, на черные силуэты военных дирижаблей, суетившихся вокруг него. Смерч неумолимо приближался. Дирижабли вспыхивали, как маленькие летающие факелы, и падали вниз, во тьму. Торглер остановился и некоторое время наблюдал, пытаясь прикинуть скорость движения смерча. По всему выходило, что он как раз успеет выполнить последнюю директиву и убраться из Меллерна. Довольно насвистывая, Торглер направился к пятому корпусу. Он терпеть не мог несделанных дел и был рад, придя к компромиссу с самим собой. Торглер месил ногами подтаявший снег.
«Картина фюрера, подумал он, вспоминая свой сон, — вот где я был».
После внутренней войны с ангелами, блестяще выигранной благодаря гению Гитлера, фюрер отошел от дел. Он уступил бразды правления Отцу Водану, а сам занялся рисованием картин. Как он объяснил нации в своей прощальной речи, ему всегда этого очень хотелось, да раньше все руки не доходили. Но теперь, когда он оставляет страну в самых надежных на свете руках, он спокоен за будущее Германии. А полгода назад Гитлер тихо скончался в своем любимом Волчьем логове на руках у безутешной жены. Торглеры, отец и сын, встретились на выставке картин фюрера через месяц после похорон, на которых рыдала вся Германия. Курт не особенно разбирался в живописи, но настроения картин не почувствовал бы разве что ангел.
С работ последнего рейхсканцлера на зрителей смотрел, светло прощаясь, тот мир, с которым люди расстались навсегда. Тот мир, каким он мог бы стать, но так и остался в нерожденном миге. У картины, названной «Первомайская демонстрация», Торглеры задержались надолго — им нужно было обсудить кое-что непредназначенное для чужих ушей, а картина висела в закутке, куда заходили немногие. Эрнст Торглер работал в департаменте Геббельса и знал о происходящем в мире гораздо больше того, о чем говорилось в новостях. Курт во время разговора поглядывал на картину и поэтому так хорошо запомнил мальчика на ней: крепкий бутуз лет пяти сидел на плечах у отца; малыш держал веревочку красного воздушного шара и счастливо улыбался.
«Сон в руку, что называется», подумал Курт и ускорил шаг.
У двери в пятый корпус стояли двое часовых. Они были абсолютно одинаковыми — одни и те же грязные рыжие завитки, выбивающиеся из-под фуражек, одинаковые курносые носы и пустой взгляд выпученных голубых глаз. Это были уже бойцы нового поколения. «Пупсы» — так их с ненавистью, завистью и презрением называли люди, появившиеся на свет по старинке, а не раскупоренные из бутылей. Проблема была в том, что «настоящих» людей становилось все меньше, а пупсов — все больше. Массовое производство пупсов наладили года за три до того, как жизнь на Земле изменилась бесповоротно и навсегда.
Торглер их терпеть не мог. Разделение новых людей проходило, в том числе, и по росту. Пупсы из низших каст, трудолюбивые как муравьи и примерно в той же степени разумные, были не выше полутора метров, тогда как полубоги-альфа имели строго установленный рост в два метра (плюс-минус пара сантиметров). Торглер же был мужчиной хоть и крепким, но невысоким. Его родители были людьми среднего роста, да и юность, проведенная в советском концлагере, не могла не сказаться. И каждый раз, когда пупсы видели Торглера, носившего знаки отличия «альфы», но при этом бывшего всего на голову выше их — он прямо чувствовал, как с хрустом и скрипом проворачиваются шестеренки в их неповоротливых мозгах.
Пупсов не учили думать — их учили следовать приказам и правилам. И когда два правила конфликтовали друг с другом, пупсы мучились невероятно. Была еще одна причина, по которой Торглер ненавидел пупсов — по крайней мере тех, что работали в концлагерях особого назначения. Отец Водан одобрил производство воинов, поставленное на поток, и добавил немного своей магии в бутыли с зародышами. Из-под фуражек пупсов выглядывали не только грязные волосы, но и небольшие рожки тускло-стального цвета. Пупсам не нужно было вставлять в голову громоздкий ключ для некросканирования; они всегда были на связи. Канцелярия могла отдавать им приказы непосредственно, в любой момент. Торглер подозревал так же, что путешествия по пространству Убертотен пупсы переносят гораздо легче, чем он. И, возможно, даже испытывают при этом удовольствие.
— Откройте дверь, — приказал Торглер.
Часовые выполнили приказ. Тяжелая стальная дверь с грубо намалеванными на ней рунами Отца Водана, которые и удерживали обитателей пятого корпуса за ней, с приглушенным лязгом отъехала в сторону. Торглер вошел. Сталь снова задребезжала за его спиной — часовые закрывали дверь. Торглер вдохнул привычную смесь запахов — прокисшая баланда, сырая кожа и нечеловеческий, резкий запах ангелов. Он улыбнулся.
Когда-то с этим запахом он связывал все самое ужасное, что только есть на свете, а теперь это был один из его самых любимых запахов.
Запах отчаяния, боли и страха тех, чьи крылья однажды затмили Солнце — так много их спускалось с небес.
В тот день Торглер не стоял вместе с остальными под разверзшимися небесами и не смотрел, как ангелы падают из-за облаков словно дождь грязного конфетти. Пакт Гитлера-Сталина выдернул Торглера из промерзлой тундры, в которой он провел последние два года. Курт возвращался в Берлин в комфортабельном купейном вагоне. Он спал, разомлев от необычной сытости и тепла, а главное — от непривычно приятных мыслей. Отец обещал встретить его прямо на вокзале. Теперь все будет хорошо. Эрнст пообещал найти сыну какую-нибудь работу. «Сейчас в Великом Рейхе много работы, — сказал он в письме, — и как раз по твоему профилю, милый Курт». Торглер умел только драться на баррикадах и копать могилы. Для лесоповала он был еще слишком молод, но тогда он не задумался над словами отца. Он спал под мерное постукивание колес, а ангелы летели вниз и кружились, словно огромные осенние листья, уже бурые и тронутые разложением.
Торглер проснулся в тот момент, когда поезд пошел под откос. Курт оказался среди обезумевших от страха людей. Пассажиры метались в огне среди искореженных стальных вагонов. Серые тени налетали подобно урагану, хватали и рвали людей на куски. И запах маслянистых, словно бы уже гниющих тел ангелов Торглер запомнил навсегда.
Уже потом отец по секрету сказал ему, что медиумы Анненербе ошибись, когда составляли заклинание. Они хотели вызвать Отца Водана — его помощь пришлась бы очень кстати в предстоящей войне. Но вместо Отца Водана с небес обрушились ангелы. Не сияющие благостью и кротостью посланники небес, а кровожадные, свирепые и жестокие от отчаяния твари. Церковь встала на сторону ангелов, приняв их за долгожданных вестников Царствия Небесного. Многие истинно верующие католики сражались в гражданской войне вместе с ангелами против людей.
Вера сгорела вместе с теми, кто верил, вместе с городами, выжженными ангельским пламенем дотла. После не оставалось даже руин. Торглер попал на Восточный фронт. Он видел, как проклятые человекообразные вороны отрывали куски мяса от трупов своими грязными, заляпанными кровью пальцами. Видел много перепончатых крыльев, на которых человеческой кровью были нанесены магические руны. И запах, да, запах. Первые выпускники Репродукционных Центров, которых фюрер готовил к походу на Запад и Восток, почти все полегли в сражениях с крылатыми тварями. Тогда и состоялась демонстрация, которую назвали «Берлинским усомнением». Единственная демонстрация из всех, в которых участвовал Курт, которая закончилась спокойно и мирно. Эрнст Торглер объяснил потом сыну, что Гитлер дал разрешение тем медиумам, кого еще не успели сжечь, провести новый ритуал. И Отец Водан, наконец, пришел и умиротворил всех.
Легенды людей, над которыми смеялись ангелы, ошиблись и здесь. Отец Водан явился в облике не могучего воина, но огромного черного козла. Отец Водан привел с собой не эйнхериев, как ожидалось, но свой Легион Юных. Порядок в Германии был восстановлен. Ангелов осталось немного. Все они теперь находились в концлагерях особого назначения, где над крылатыми пришельцами ставили различные опыты. Мир и спокойствие недолго царили на измученной Земле. Оказалось, что вместе с Отцом Воданом в мир пришли и другие боги.
Боги, которые последний раз были здесь так давно, что люди уже не помнили их имен. В Ватикан, например, явился огненный столб и назвался архангелом Гавриилом. Папа римский сделал правильный выбор. Десять лет архангел Гавриил устами каждого каноника католической церкви склонял итальянцев отомстить немцам за безвинно павших ангелов. За страшное кощунство, что Германия позволила себе — вызвать дьявола и поклоняться ему, убивая посланников небес во славу сатаны. «Неужели вы не знаете, люди, кто приходит в облике черного козла?» — спрашивал архангел Гавриил