«Сжатие»! Вот сейчас! Крови столько, что можно весь мир поднять на воздух. Всего одна формула, и с этим будет покончено. Простая формула… Чир начал шептать. и остановился. Он понял, что не может этого сделать. Не может! Так вот что значит — перешагнуть через человека внутри себя. Взять и убить. Мой учитель! Перешагнуть через человека. Произнести формулу и уничтожить часть себя, убить того, которого я. того, который меня воспитал, который был мне вместо отца. Старый Маг. Перешагнуть. Да, он помнил, как был счастлив, изучая азы магии, как трепетало сердце, когда он постигал Неведомое, и рука старика вела через открытия и тайны, через ущелья теней и луга солнечных бликов к сладкому, желанному источнику Силы; как седой Маг излучал добрую улыбку, когда перед Чиром открывался Великий Путь. Перешагнуть через человека.
— Нет, — прошептал Чир одними губами. — Не сейчас. Когда-нибудь, но не сейчас. В другое время.
Погруженный в скорбь, в бездну своих страданий, не видя ничего вокруг, он прошел мимо ослепленного Мага, сворачивающего шею старому ворону; прошел меж зеленых смерчей, закручивающих в воронку Силы Четырех Стихий; окунулся в холодную дымку утреннего леса, где нетерпеливо топтались кони, и где-то далеко-далеко звучал заунывный волчий вой.
Уже слабее горит зеленый огонь. Уже опустились изумрудные смерчи, и Нечто, поднявшееся из глубины, слизало кровь с плит и брошенных клинков.
Слепой старый Маг сидел в углу и шарил по полу сухими ладонями.
— Беги, Чир, беги, — шептал он. — Твой час еще не пробил. Ты вернешься. Такие как ты всегда возвращаются. Не бойся, стать чудовищем тебе не грозит — ты подошел слишком близко к черте, подпитался энергией. У тебя есть время, много времени… Сопливый юнец. Ха-ха! Безрукий ученик слепого учителя. Чир! Эти раны — ничто; мы залечим их быстро. Придет время, и ты вернешься. И я явиться не замедлю. Мы схлестнемся. О! Что это будет за битва! — Старик нащупал хрупкие птичьи кости — обугленный скелет. Он поднял его и отшвырнул со злостью. — Я превращу твою жизнь в пустыню боли! Я оболью тебя смолой агонии и страха! Страдание! Страдание будет твоей жизнью, сопливый червяк! Да, ты — лучший из всех! Лучший из тысяч, из миллионов! И поэтому, только поэтому я буду уничтожать тебя медленно. Да, сопливый юнец — лучший из учеников! Я буду уничтожать тебя — каждая твоя клетка будет кричать от боли!
Александр Агафонцев
И ВСЕ СМОЕТ ДОЖДЬ
Пора, ловкач, — кто-то из надзирателей ненавязчиво похлопал его по плечу. Лезвием кинжала, разумеется. Никто не должен касаться тенебрата без острой на то необходимости. Варду, впрочем, на это было давно плевать.
Он неторопливо выпрямился, не открывая глаз. Уверенными движениями затянул кожаные ремни на затылке, закрепляя набитый тлеющими травами намордник. Горький дым проник в легкие, растворился в крови. Последние отголоски эмоций вспыхнули мотыльками в огне, чтобы исчезнуть без следа. Осталась лишь цель.
Вард заставил себя разлепить веки и медленно огляделся. Он все еще здесь, у подножья заросшего редким кустарником холма. За ним грохотали выстрелы, иногда ветер доносил крики идущих в атаку солдат и рев ездовых ящеров. Надзиратели то и дел поглядывали туда, затягивая подпруги и проверяя оружие. Старший, Берг, поймал его взгляд и тут же подошел, словно невзначай кинув ладонь на эфес сабли. Дурман скрадывал краски, делая картину блеклой, но необычайно четкой. Варду казалось, что он видел каждое движение мышц под черным камзолом, стянутым ремнями перевязи.
— Эй, ловкач, ты еще с нами? — Берг пощелкал пальцами, привлекая внимание. — Там артиллерию подтянули, но цель прежняя — твои коллеги из южан. И не забывай держать дистанцию… По лошадям, парни!
Последнее, само собой, к нему отношения не имело. Вард ушел во Мреть.
Со стороны это выглядело как антрацитовый провал, втянувший в себя расплющивающуюся фигуру в серой мантии. «Сделать сцепку», как говорят тенебраты…
Даже сквозь дурман пробивался восторг разума, скинувшего оковы плоти. Он словно был везде и нигде. Непроглядная чернота вне времени и пространства успокаивала, позволяла раствориться в себе. Остаться здесь навсегда. Но его выдрессированный разум уже искал выход на поле боя.
За краткий миг перехода Вард успел оценить обстановку, хотя после успокаивающего мрака уследить за множеством деталей было непросто. Кавалерия южан пытались разбить каре пехоты, ощетинившееся штыками. Шеренги стрелков сходились, выкашивая друг друга слаженными залпам. Пушечная картечь рвала в клочья солдатское мясо.
Две фигурки в бурых хламидах. Несколько пульсирующих комков сорвались с их ладоней быстрее пули. Достигнув егерей, наступающих рассыпным строем, они взорвались, щедро забрызгав все вокруг. Истошные вопли солдат перекрывали даже артиллерийскую канонаду. На то есть веская причина: плоть слезала с костей целыми кусками, внутренности вываливались наружу. Кто-то еще успел сделать несколько шагов, оставляя кровавый след, прежде чем упасть в грязь.
Одновременно с этим один из тенебратов прощупывает Мреть. Наверное, считает себя умелым и выдержанным. Словно опытный лекарь, распознающий присутствие губительной опухоли одной лишь пальпацией. Но для Варда он подобен скорее островному примату, бьющему палкой по озерной глади — эманации от его манипуляций расходятся, как круги по воде. Недоверие к своим коллегам, страх перед Мретью — они сами возделывают почву, на которой взойдут плоды поражения.
Вард легко обошел их ловушки, появившись прямо перед оторопевшими южанами; он сделал несколько изящных пассов, и ткань вокруг ближайшего тенебрата закрутилась губительным смерчем. Вард слегка поморщился — ошметки разлетелись едва ли не на полет стрелы. Впрочем, результат удовлетворительный.
До уцелевшего южанина дошло, что у него на шее болтаются кишки напарника, а к крови на одежде вскоре может примешаться и его собственная. Он торопливо открыл сцепку, начиная проваливаться в нее, будто в болото. Вард помедлил — все это было нелогично и смахивало на ловушку. Но потом вспомнил, что для этих людей страх и растерянность не просто бесполезные эмоции. Усилием воли Вард закрыл сцепку: аккуратно срезанная верхняя половина тенебрата с хлюпом рухнула на землю, да так и осталась стоять торчмя. Он взмахнул руками, пытаясь что-то сделать, но лишь проблевался кровью и завалился на бок.
К Варду уже бежали горцы — звериные шкуры и зазубренные клинки. Раздался клич:
— Свобода или смерть!
Нет, уважаемые, сегодня никаких «или». Вард достал нож. и начал кромсать собственную плоть. Горцы замедлили бег, удивленно переглядываясь. А из ран тенебрата уже вырвались серые, под стать мантии, щупальца. Новообретенные гибкие конечности уперлась в землю, подняв Варда над окружающей толпой; серая плоть металась во все стороны, отрывая головы, выдергивая конечности из суставов, ломая кости. А откуда-то справа пробивались надзиратели, давя уцелевших лошадиными копытами и кромсая саблями.
Щупальца втянулись обратно, и Вард тяжело припал на колено. Надзиратели уже окружили его с пистолетами наизготовку, провожая убегающих горцев редкими выстрелами. Поле вокруг было завалено окровавленными телами и кусками такой слабой, ненадежной плоти. Вонь вывалившихся внутренностей и порохового дыма пробивалась даже через намордник. Все было кончено. Но Мреть еще звала.
Вард посмотрел на спины в черных камзолах. Их разделать так же просто, как и горцев, хватит и пары минут. А потом — Мреть и истинная свобода. И плевать на кураторов! Но в мыслях вдруг возникло девичье лицо с непослушной челкой над добрыми зелеными глазами.
Задыхаясь, он сорвал намордник.
— Берг!
Старший надзиратель обернулся. Он все еще был разгорячен боем, его лицо забрызгала чужая кровь.
— Ранен? — это была не забота, а лишь проявление ответственности за доверенное имущество Империи.
— Нет, — слова с трудом продирались через глотку. Как всегда, после Мрети собственная плоть казалась чужой. — Слушай. Я должен увидеть Грету. Как можно скорее.
Не дожидаясь ответа, тенебрат развернулся и двинулся прочь, спотыкаясь о трупы. Открыть сцепку до лагеря он так и не решился.
Провожаю ловкача взглядом и не знаю, чего мне хочется больше — разрядить оба пистолета ему вслед или прижать ствол к виску и покончить со всем разом. К счастью, как и в любой трудной ситуации, на помощь мне приходит устав, согласно которому — я лишь шестеренка в военном механизме Империи, а Вард — одно из самых опасных орудий возмездия для ее врагов. И посему я должен всячески его оберегать и позабыть, что Грета когда-то была моей невестой.
Ушла от имперского офицера к тенебрату. Ну и кто в это поверит? Смех, да и только. Парни начинают коситься — вид у меня, должно быть, малость растерянный.
— Чего встали? — голос не подводит, звучит ровно. — Трое с ловкачом — остальным прочесывать местность.
Сражение подходило к концу: южане дрогнули и отступление уже успело перерасти в паническое бегство. Наша славная бронеящерная кавалерия приняла в этом самое активное участие, оставив трупов аж до самого горного хребта на горизонте. Но какой-нибудь фанатик с ружьем вполне мог затаиться по пути к лагерю. А я еще не терял ни одного подконтрольного тенебрата и портить статистику не собираюсь. Всех подопечных я устраняю лично.
Ладно, это все лирика. Значит, Вард и Грета. Формально я могу ему отказать, полномочия позволяют. Но я достаточно пообщался с мречной братией, чтобы понимать: Грета — это последнее, что держит его в нашем мире.
«С ней я чувствую себя почти живым.» — из уст ловкача такое редко услышишь.
Без нее пришлось бы нашего Варда списать, пока он в свою Мреть не свалил. Или пока крышу у него не сорвало по-черному. Хотя для меня это был бы не самый худший вариант.
Тряхнув головой, отгоняю вредные мысли. Если личные желания идут вразрез с интересами Империи, их надо устранить.