Тамара, кряхтя, ворочалась в постели с боку на бок. Мочевой пузырь чуть ли не лопался, но она терпела, не хотелось вставать и тащить тяжелое оплывшее тело по темным коридорам через весь дом. Наконец, сдалась, с трудом встала. Оправила безразмерную ночнушку, сунула ноги в стоптанные тапки, двинулась в сторону отхожего места. Проходя мимо комнаты мужа, услышала из-за двери приглушенные звуки. Смех и стоны удовольствия. Тамара улыбнулась. Сама она уже не искала близости, с возрастом ее лоно высохло и зачерствело. Но сейчас она порадовалась, что Михась все еще силен по мужской части. Видимо, зашла к нему на часок одна из жен. Ленка, скорее всего, самая молоденькая, вертлявая и смешливая, стройная, как березка. Ох, и горело у девки между ног! Через ночь прыгала она в постель к мужу. Тамара любила других жен как дочерей, была для них наставницей и старшей подругой. Те, что помоложе, даже называли ее мамой или бабушкой. Хорошие девочки, умные, ласковые, работящие.
Женщина постояла с секунду, прислушиваясь к звукам из комнаты. Осенила себя магическим знаком, пожелала любовникам удовольствий и здорового потомства. Собираясь продолжить путь, она услышала из-за дверей короткий крик и приглушенное испуганное мычание. Это был голос Михася. Тамара приоткрыла дверь, ругая про себя Ленку. Вот дура мелкая! Осторожней надо с мужем. Хоть он и осенен любовью божьей, так ведь и не мальчик уже. Девчонки эти насмотрятся срамных картинок, что из экспедиций привозят, и давай с мужиками повторять.
Войдя в комнату, она увидела полуголого Михася. Бездыханный худой старик, жилистый как канат, сидел в кровати, запрокинув голову. Сверху на него взгромоздилась темная фигура. Это не могла быть ни Ленка, ни кто-то еще из жен. Над фигурой с шуршанием поднялась широкая тень, в которой слабо мерцали в живые огоньки. Крылья с тысячей глаз. Длинноногий.
Тамара завизжала, прикрывая рот руками. Мочевой пузырь, не выдержав, опорожнился. По ляжкам потекла горячая пахучая влага. Лицо мужа по велению демона повернулось к перепуганной женщине. У него не было глаз. По щекам струились темные ручейки крови, пачкая седую бороду, скатываясь на впалую грудь. Лицо улыбнулось. Старшая жена бросилась бежать по коридору, как могла, задыхаясь от страха и усталости, неуклюже переваливаясь на коротких толстых ногах. Тень бросилась за ней. В два шага догнала, больно ударила в спину. Тамара шлепнулась на живот, не в силах подняться. От грохота проснулись другие обитатели дома. Женщины выглядывали из дверей. Кричали в страхе, мчались на улицу, звали людей. Длинноногий не обратил на них внимания, дал уйти. Тамара пыталась ползти, но чудовище прижало ее к полу сильной трехпалой лапой. Без труда перевернуло на спину, как маленького зверька, нависло над ней, широко разведя крылья. На женщину смотрели тысячи глаз, два из которых совсем недавно принадлежали ее мужу. Она кричала, не переставая, когда тяжелый острый клюв ткнулся ей в лицо.
Вещательница Соня больше не могла ходить. Суд над грешниками дался ей очень тяжело. Только услышав о гибели Михася и его старшей жены, девочка ненадолго пришла в себя, вырвавшись их глубин лихорадки.
— Отнесите меня туда! — громко повелела она людям, пришедшим за советом к Лягушачьему Богу.
Андрей, командир Зеленых повязок, поднял на руки почти невесомое измученное тельце и понес девочку к дому старейшины. Вокруг здания собралась толпа, его оцепили солдаты, не пуская никого внутрь. Овдовевшие жены Михася горько плакали, обнявшись. Убитые горем, они все еще стояли на улице в одном лишь исподнем.
Вещательница хмуро осмотрела собравшихся людей, которые тут же умолкли. Тишину нарушали только всхлипы рыдающих женщин.
— Скверна, — тихо сказала Соня, а потом громче, срываясь на оглушительный крик, — Зараза! Болезнь идет! Никого не хоронить, предать огню все, к чему прикасался Динноногий! Быстро! Быстро, я сказал! Слушайте голос вашего бога!
Толпа вздрогнула. В руках у людей появились канистры с горючим. Жидкость с тяжелым запахом покрывала стены жилища. Кто-то бросил факел. Дом старейшины вспыхнул, как спичечный.
— Этих сучек туда же! — вещательница подняла худую иссохшую руку и показала пальцем на плачущих жен. — Порченные они, заразные! Не будет им жизни среди чистых людей! Не уберегли они избранника моего, пророка. Совратили, пустили заразу в дом его.
Зеленые повязки, божьи воины, оглушали женщин ударами по голове и бесчувственных забрасывали через окна в горящее здание. Люди молча наблюдали за пожаром. Никто не смотрел на Соню.
Худое измученное лицо вещательницы исказила кривая усмешка. Глядя на огонь, она улыбалась, растянув высохшие бледные губы.
Вскоре людей поразила болезнь. Тела начали покрываться желтой сыпью. Кожа страшно зудела и чесалась. Больные до крови раздирали себя. Болезнь передавалась почти мгновенно, от малейшего контакта с зараженным. Через несколько дней в Тихих водах не осталось здоровых людей. Болезнь забирала последние силы. Люди мучились жаром и лихорадкой. Зараза передавалась скоту, начался мор. Раздувшиеся смердящие тела животных лежали на земле зловонными кучами.
На озере всплывали трупы водного народа и раскачивались на слабых волнах. Ни у кого уже не было сил доставать их и хоронить. Вода пропиталась трупной гнилью, кровью и гноем, сделалась мутной и вонючей. Даже источник, из которого поколениями люди добывали чистейшую питьевую воду, превратился в зловонную выгребную яму. Тела мертвых лягушатников, болотников и рыболюдей медленно разлагались, покачиваясь в студенистой темной жиже. Иногда волны выбрасывали их на берег, где одиноко стояли уже забытые всеми жертвенные столбы. Некоторые из водного народа были еще живы, но продолжали гнить. Солдаты, еще способные держать в руках оружие, не подходили к ним. Из милосердия стреляли издалека. Тихие воды разделились на два лагеря. Большинство впало в уныние. Они готовились к смерти и верили, что Лягушачий Бог оставил их. Они запирались в домах, опасаясь заразы. Не подпускали никого к себе, окна жилищ ощетинились стволами ружей. Другие считали их еретиками и отступниками. Малочисленные, злые и непреклонные, каждый день ходили они по поселку, пели песни, выкрикивали молитвы и заклинания. С каждым днем их становилось все меньше, пока, в конце концов, не осталось только трое.
В последний день Тихих вод вдоль кромки озера, мимо покосившихся жертвенных столбов, шествовал отец Дмитрий. Болезнь забирала у него последние силы. Он тяжело дышал и харкал кровью. Лицо и голову священника покрывали вздувшиеся нарывы, которые пульсировали и лопались. Кровь и гной засыхали на коже твердой коркой. Дмитрий медленно двигался от столба к столбу, опираясь на крепкую крючковатую палку, севшим голосом шептал молитвы. За ним шел Андрей, командир зеленых повязок, единственный из них, кто мог уверенно передвигаться на своих двоих. На первый взгляд казалось, что болезнь почти не тронула крепкого сильного мужчину, но зеленоватая от природы кожа побледнела, покрылась едва видимой желтой сыпью. Он часто украдкой вытирал со лба холодный пот, а каждый новый шаг давался ему тяжелее предыдущего. Он тащил на себе объемный заплечный мешок, в котором восседала маленькая Соня, вещательница воли Лягушачьего Бога. Родители и все близкие девочки умерли от болезней и голода, сама она превратилась в маленькую старушку, иссохшую древнюю мумию, в которой по какой-то нелепой ошибке все еще теплились остатки жизни. Уже долгое время она пребывала на грани между сознанием и бредом, мучилась жаром и страшными видениям. Сидя за спиной Андрея, она только слабо шевелилась и иногда шептала что-то тоненьким голоском.
— Хватит, — плакала она, — отстань от меня… не могу больше… хватит…
Отец Дмитрий продолжал молитвы, время от времени в надежде оглядываясь назад, на вещательницу. Он никак не мог поверить, что всемогущее божество, их спаситель и заступник, оставил своих верных слуг.
На прибрежном песке тут и там лежали останки водного народа. Тела разлагались, обнажая кости и зловонные внутренности, становясь добычей жадных злобных птиц, прихвостней Длинноногого. Водяные существа без сил выползали на берег, надеясь на помощь людей. Тех, для кого они сами должны были быть защитниками. Не найдя помощи, они уже не могли ни вернуться обратно в спасительную воду, ни уйти умирать в свои заповедные места. Там же — на берегу — лежали и тела людей. Люди из санитарных отрядов — те, что занимались утилизацией тел, замертво падали прямо во время работы. Некоторые, отчаявшиеся от жажды и голода, безрассудно пили из отравленного источника. Затем в муках корчились, умирали и оставались лежать там же, на берегу, среди тел своих собратьев и полубогов. Как только началась эпидемия, питьевую воду фильтровали много раз, очищали, кипятили, освящали молитвами и заклинаниями, каждый день выдавали жителям по строгой норме. Когда смертность превысила все возможные пределы, заниматься этим уже было некому. Водяная электростанция не работала уже неделю. Ее турбины были забиты фрагментами тел людей и водного народа. Без еды, воды и энергии Тихие воды были обречены на вымирание.
Несмотря на это, священная процессия из трех человек продолжала путь вдоль берега. Они шли упорно и обреченно. Отец Дмитрий устало прислонился к жертвенному столбу и закашлял, выплевывая кровь и густую мокроту. Будто в ответ на его стоны, с озера послышался громкий протяжный рев, полный боли и ярости. Мутная вода вздыбилась в десятке метров от берега, как будто кто-то большой резко выдохнул в ее толще. Люди на берегу остановились и повернулись к источнику шума.
Из воды выросла исполинская зелено-коричневая голова без носа и ушей, с двумя огромными глазами, которые внимательно смотрели перед собой. Вслед за головой из воды показались массивные плечи, и покрытый водорослями и ракушками торс. Опираясь о дно на длинные передние конечности, существо стало двигаться к берегу. Отец Дмитрий выпустил из рук свой тяжелый посох и сделал несколько шагов навстречу. Он улыбался, изъеденные болезнью губы обнажили покрытые язвами десны, в которых еще держалось несколько зубов. Жрец в молитвенном жесте поднял руки.