Адриан пришел в себя только к обеду. Он с искренним удивлением заглянул в глаза степняка, пока тот обнимал его своими ручищами.
— Мыреш, — просипел капитан. — Я из-под тебя не вылезу. Пусти, будь другом.
Степняк развел в стороны могучие руки, и капитан пулей выскочил из палатки. Он спешно натянул портки и начал собирать одежду, развешанную на ветках.
В голове у капитана гудело, в горле — будто песка наглотался, каждая косточка болит. Но он все же был цел, а главное — были силы идти.
Кряхтя, капитан оделся, проверил портупею с револьверами и накинул форменную шинель.
— Спасибо, Мыреш, поставил на ноги. Но больше такого не надо. Я и в аду бы не хотел валяться с голым мужиком в одном спальнике.
Все прыснули со смеху. Степняк слабо улыбнулся.
— Собираемся. Нечего землю зазря греть. Доставай свой шар, отец поднебный. Надеюсь, в этот раз он куда надо выведет.
Пахло подгнившим деревом, легкий ветерок приятно обдувал коротко стриженую голову. Слепец понял, что его держат в каком-то сарае. Вездесущая солома лишь подтвердила эту догадку.
Калека осторожно встал. Вытянув руки, он сделал несколько шагов и уперся в холодную металлическую сетку.
— Я не хочу делать тебе больно, сынок, — сказал человек по ту сторону клетки. Голос его не был знакомым, говорил он с сильным чизмеградским «оканьем». — Лучше тебе отдать то, что она просит. Ты же знаешь правило: только по добровольному согласию.
— Нет!
— Подумай, мальчик. В моих силах выправить тебе гражданство Чизмеграда. У тебя будет свой дом, ты ни в чем не будешь нуждаться. Просто отдай свои руки! Клянусь, ты испытаешь великую радость, избавившись от них! Просто представь: больше не увидишь чужую смерть.
— Нет! Не будет лучше. Вы хотите приручить смерть, вы хотите стереть города в пыль! Я это чувствую… Вижу…
Послышалось возмущенное сопение, человеку стоило большого труда сдерживать гнев.
— Ты будешь умолять, чтобы мы отняли у тебя руки. И твои… ноги нам в этом помогут.
Слепец вскрикнул: ступни обожгло. В кожаные сапоги будто лавы залили. Больно!
Ремешки до хруста затянулись на щиколотках, кто-то начал выкручивать сапоги в разные стороны, но кости каким-то чудом оставались целыми. Было невообразимо, чудовищно, адски больно!
— Пожалуйста, прекратите меня мучить. Лучше убейте… Умоляю!
— Н-е-е-т, братец. Смерть или жизнь — только в обмен на твои руки! Отдавай по доброй воле, и все закончится сразу же.
Боль немного притупляла сознание, но слепой степняк все же слышал, как невдалеке затопали маленькие ножки.
— Дедушка! — раздался звонкий детский голосочек. — Они идут сюда! Они убили Черное щупальце. Дедушка, нам страшно!
— Не бойтесь, мои милые, — человек горько и искренне вздохнул, — тяжело нам придется без сторожа болот, но Хозяйка его оживит, как только сила к ней перейдет. Обязательно оживит.
На какое-то время воцарилась тишина. Слепец прислушался: ветер играет на щелях промеж досок, как на пастушьей флейте.
— Мне не нужно, чтобы ты сдох, мальчишка. И я сделаю все, чтобы ты жил. Отдыхай! Но вскоре я вернусь, и ты пожалеешь, что родился на свет. Советую подумать над моим предложением.
Слепец громко охнул, когда его ноги упруго хрустнули, приняв привычное положение. Пожалуй, в большем дерьме он еще не оказывался.
Слободан с недовольным видом прощупывал почву под снегом. Про себя Адриан отметил, что, должно быть, акробату неудобно, да и неприятно идти по земле пешком.
Отец Васимар едва-едва переставлял ноги. Привычная стать куда-то подевалась, в этой сутулой и дряхлой развалине сейчас с трудом угадывался тот мощный старик, что еще пару дней назад одной молитвой мог обратить в бегство целую стаю бесов.
— Солнце к закату клонится, — Мыреш глянул на багровеющий огненный диск, — пора разбивать лагерь.
Пока молодые ставили палатки, архижрец уселся на сваленный ствол сосны — перевести дух. На чистом куске белой парусины он разложил охранные обереги и стал молиться.
— Сбереги нас, о, высоко небо! Да защити от гнева лукавого, да от твари кровожадной… — неторопливо бормотал отец поднебный.
Уставшие, голодные, не спавшие вдоволь несколько дней, путники ослабили бдительность. Сиречь привыкли, что при свете дня болотные твари не нападают. Каждый размеренно занимался своим делом, и никто не заметил, как аляповатая фигурка о двух туловах притаилась за сугробом, как беззвучно вытянулся шипастый хобот из сочленений на уродливой шее.
Болотная гончая припала к земле, бесшумно перебирая всеми восемью конечностями. Прыжок!
Тварь напала на старика со спины: отец Васимар лицом вниз полетел в груду оберегов.
Зашипело. Морозный воздух мгновенно наполнился запахом паленого мяса; на шее архижреца висела целая гирлянда старинных оберегов, которые, к счастью хозяина, сработали мгновенно.
— Курва! Ай-кош, ай! — Мыреш метнул топор в гончую, но промазал. Степняк в два прыжка сократил расстояние между ним и гончей, и одним точным, выверенным ударом перерубил твари шею.
Отец Васимар с трудом перевернулся на спину. Он был невредим, но испуг выбил из него последние силы. Старик кашлянул, в уголках губ проступила алая пена: плохо дело.
— Нутром пенишься… — холодным голосом сказал Мыреш. — Сердцу, значит, уже все… Стало быть, прощаемся, отец Васимар.
Степняк присел рядом и положил голову архижреца себе на колени.
— Простите меня, — привычный густой бас старика «высох» до едва различимого сипения — Подвел! Еще ночь обереги продержатся, а уж потом — не поминайте лихом. Шар берегите, тут недалече осталось идти-то. Даст Небо — тот демон! Чую, что тот… Ну, братцы, ТАМ увидимся, в вышине…
Глаза старика остекленели, из уголка рта по бороде побежала кровавая слюна. Отец Васимар последний раз выдохнул и затих. Возлюбленное Небо отражалось в его стекленеющих очах.
Ночь прошла беспокойно: нечистые твари осмелели, и посреди темноты кто-то обязательно вскрикивал, напоровшись на непроходимый барьер. Чудовища неусыпно следили за каждым шагом чужаков, за каждым шагом нелепых и слабых существ, что без зубов и когтей умудрились отвоевать себе место в этом неприветливом мире.
Наутро, по чизмеградской традиции, отца Васимара похоронили в болоте. Слободан нашел незамерзший клочок топи, и тело клирика бросили с силой в самую глотку болота, в самый омут! Постояли — подождали, пока пузыри не перестанут бугриться на черной глади. Если перестало бурлить, значит, душа уже на Небе и можно навсегда прощаться.
— В воздух! — крикнул капитан.
— В воздух, — тихо прошептал акробат.
— В воздух… — нехотя повторил степняк-иноверец.
Голубой шар все разгорался, лихая троица прибавила шагу и не останавливалась на привал добрые сутки, пока в воздухе не стало заметно теплеть.
— Демоново это! — тараторил акробат испуганно. — От него жар! Его нутро огнем горит.
И прав был Слободан: еще пять или шесть верст, и стало видно, как рваный край ковра, сплетенного из дерна, корней и валежника, шевелится, будто брюхо исполинской улитки.
— Я дальше не иду, пан капитан, — глаза Слободана округлились от ужаса. Ему была противна сама мысль — ступить вот на ЭТО. — Теперь вы сами. Прости, но я долг свой отдал, я брата потерял! Не могу я туда идти, не могу, прости!
С этими словами Слободан побросал торбы, одним прыжком сиганул на одну из верхних веток сосны, а затем исчез в кронах.
— Трус… — Адриан сплюнул себе под ноги. — Не станешь ты атаманом с таким слабым хребтом! Катись ко всем чертям, пацан! Слышишь? Уноси ноги!
Еще несколько мгновений капитан орал в пустоту. Слободан по-обезьяньи прыгал с ветки на ветку и вскоре скрылся из виду.
Буульбааз медленно полз чуть поодаль. Адриану и Мырешу удалось его нагнать в несколько прыжков и забраться на хвост. Ветки, сухие листья и снег: все было как у настоящей топи, только эта почему-то двигалась сама собой.
— Давай, смотри в оба! Сейчас вот совсем не время подыхать.
Мыреша уже достали постоянные разговоры о смерти. И часа не проходило, чтобы Дьекимович не ляпнул что-нибудь про то, что они не вернутся в город. Степняк и так это знал, но совершенно не понимал — зачем размусоливать очевидную истину?
Чем дальше заходили стражники, тем жарче становилось. Спустя примерно версту пешего хода Мыреш и Адриан сбросили с себя шинели и шапки с зелеными кокардами.
Снег растаял, земля высохла и растрескалась. В воздухе витал едва уловимый запах серы. Демон неторопливо полз сквозь Гнилов лес; его гибкое и пластичное тело каким-то чудом огибало встречные деревья. Ложные веточки, чешуйки, похожие на опавшую листву, бугорки в виде шишек: все это ходило ходуном — демон дышал.
На горизонте, словно отмороженный палец покойника, вырастала черная башня. Обереги под гимнастерками шевелились и глухо потрескивали: должно быть, отец Васимар был прав. Шанс и вправду есть. Ведь дошли же! Осталось немного поднажать. Осталось самую малость…
— Ты не обязан этого делать, Адриан.
Капитан чуть не подпрыгнул от неожиданности, когда буквально из ниоткуда возник Ене Радищлош, старший шоршеткалок.
— Отец наш… — в голосе капитана смешались уважение, страх и ненависть. — Ты? Здесь!? А… Кажется, я начинаю понимать.
Мыреш достал свои топоры и приготовился к бою.
— Мыреш! Ручной степняк нашего бравого командира. Опусти топоры, соломеннобородый. Я не хочу причинять тебе боль.
Мыреш сделал рывок и тут же упал: его голени с сухим треском крутанулись в разные стороны.
— Обувь! Наше мастерство — навык филигранной работы и волшба. Нам подвластны пути и судьбы. Неужели ты думал, что можешь всю жизнь править в Чизмеграде единолично, капитан?
— О чем ты, Радищлош? — Адриан нарочно не стал говорить «отец наш». Какой же он — «наш», мерзкий выродок, защитник ведьм?! — Я только и делал всю жизнь, что поддерживал порядок в городе, передавал преступников в крепость совета — вашим мастерам-палачам. Я пахал, как раб-каторжанин. О какой власти ты говоришь, предатель?