Их ждали. На этот раз не было ни слез, ни криков, ни мольбы.
— Бери все золото, — прохрипел рыжебородый дворянин, глава некогда большой семьи. — Я хочу жить.
Суфиан остался в гостином зале. Растер новую порцию порошка. Не спеша вдохнул.
Взяв за руку хозяина дома, доктор осветил их путь. Сегодня он делал это вопреки желанию. Рука так и стремилась выскользнуть из влажной хватки недостойного. Но вот — дорога открыта.
— Что мне делать? — испуганно спросил рыжебородый.
— Будь чистым, — выдохнул доктор. — Отставь прочь злобу, что тебя гнетет.
В безвременье услужливо царила пустота. Нечаянно воздвигались миры и столь же нелепым образом рушились. Перемежались рукотворные судьбы рас, народов, иных пресловутых гоминидов. Творился Хаос, являющийся не чем иным, как разрушенным Порядком, и господствовал Порядок — усмиренный Хаос. Небытие плавно перетекало в скоротечное бытие, чтобы тотчас обратиться вечностью. Во мраке, мгновение назад бывшем ярким светом, мерцали мириады человеческих жизней. Еще мгновение — и больше нет ничего. Лишь соревнующееся с прошлым будущее. И ничтожное настоящее, скромно прозябающее на обочине мимолетной данности.
Всполохи наделенной образами действительности озаряли их лица.
Доктор и его подопечный молча созерцали естественные процессы мироздания.
Распростертая душа чумного больного раскинулась в окружающем пространстве. Безмятежно творился Божий акт.
— Я стал иным. — Голос больного показался доктору комариным писком. — Я всех простил. За все. Молю дать возможность искупить грехи на земле.
Доктор молчал.
Ломались ветки Древа Жизни.
— Я буду творить добро. Я раздам все до последней монеты. Я буду прославлять Господа.
Ствол Древа с треском расщепился пополам.
Доктору стало неловко. Он по-прежнему молчал.
— Буду терпеть любые лишения. Стану смиренным и кротким. Прошу лишь жизнь…
Разрушенное Древо рухнуло совсем рядом. Доктор выдохнул. Так и должно было случиться…
Суфиан склонился над доктором. До сознания долетали отголоски слов слуги. Доктор открыл глаза.
— Ваши приступы участились, мессир. Вам нужен отдых.
Приподнявшись на локтях, доктор посмотрел на тело рыжебородого.
— Он нам уже не заплатит, — сказал Суфиан. — Нужно спешить, мессир.
Повозка остановилась недалеко от рыночной площади.
— Мессир, откажитесь… — упрашивал слуга. — Утром вы были так слабы.
— Не мне решать, Суфиан.
— Я просто обеспокоен.
— Благодарю тебя. Кого мы ждем?
Под порывом ветра затрепетала штора. Доктор выглянул наружу.
Мимо пробежал испуганный паренек со сжатой в руке полудохлой курицей. Вдалеке в переулке послышались озлобленные крики. Из-за угла здания показалась фигура в темной маске. Доктор отпрянул назад. Незнакомец остановился, повел головой, словно принюхивался.
«Абарий, — подумал доктор. — Только не сейчас, когда я истощен».
Суфиан приказал трогаться.
— Это был Падший, — проговорил доктор.
— Тот, кто оставил шрам на вашем лице? Но кто он? Сатана?
— Падший. И больше ничего.
Жизнь человека можно сравнить со вспышкой молнии на небосводе. Ничто-вспышка-ничто. Никогда не повторяется этот ветвистый свет. Как и жизнь человеческая.
Всплывая из небытия, спустя короткий миг человек обреченно опускается туда обратно. Навсегда. Падший может проделать это бесчисленное множество раз. Он усомнился в божественном мироздании и теперь бесцельно блуждает между жизнью и смертью.
Абарий уже был рядом, шагал возле повозки.
— Рад снова увидеть тебя, доктор, — сказал Падший. — С нашей последней встречи минуло достаточно времени, но ведь вспоминаешь меня, глядя в зеркало?
— Боль давно ушла.
— Но гложет месть?
— Всевышний дал мне сил не предаваться низким страстям.
— Всевышний? — усмехнулся Падший. — Все так же следуешь его воле? Даруешь спасение?
— К чему пустые разговоры.
— Открою тебе один секрет, доктор. Ты ведь проводник?
— Если угодно.
— Значит, проводник. — Лицо Абария насмешливо скривилось. — Тогда до встречи. Закончим разговор в ином месте.
— Переулки на окраинах полны мертвецов. Их попросту некому хоронить, — пожаловался трактирщик слуге. — Если так пойдет и дальше, я буду сливать свое пойло в сточную канаву.
— Во всем повинен Папа, — раздался в харчевне голос Падшего.
Глаза слуги испугано перебегали со странного гостя в маске на хозяина.
— У всеми чтимого Папы есть книга об искусстве чародеев, — продолжил Падший. — Однажды двое клевретов вопреки приказанию решили удовлетворить любопытство и раскрыть запретную книгу. Посему они, не помня себя, прочли одно из правил дьявольского искусства. Тотчас явились перед ними ангелы сатаны, вид которых привел юнцов в полное безумие. Они умерли, не проронив ни слова, а сонмы ангелов адовых расползлись по свету. Ведь Папа — и есть посланник сатаны!
Молчание нарушил порыв ветра, хлопнувший дверью.
— Где он… — Слуга обвел взглядом харчевню. — Исчез. Кто-то глухо засмеялся в потемках зала. Тут же умолк.
В дверях стояла старуха. Она протягивала руки и тихо стонала. Лицо трактирщика исказил страх. Он пошатнулся, кружка упала на пол и разбилась. Слуга перекрестился и отпрянул в сторону. Старуха с воем бросилась вперед и, поймав изуродованными руками трактирщика, выдохнула на него миазмы черной смерти…
— Спроси ее о враче! — сказали.
Леруа попытался. Закованная в чумные колодки (папская булла обязывала выставлять их на каждой улице) старуха смеялась и сыпала сдобренными слюной бессмысленными словами.
— Ачих чурум хайм, — произнес беззубый рот.
— Кто-нибудь понимает, о чем толкует эта курва? — спросил я.
— Нише сагат рууд.
— На каком языке она треплется?
Леруа пожал плечами, хотя я был уверен, что он понимает даже жабье кваканье.
Мистик, все это время изучавший старуху, прикрыл ладонью глаза и закричал:
— Я вижу! Она — ведьма!
Я сел на приставленную к стене трактира пустую бочку. Усталость и раздражение давили на глазные яблоки изнутри. Меня уже тошнило от этого города и его тайн.
Чумной доктор ускользал от меня и моих людей уже дважды. Мы потеряли его след у церкви Сен-Пьер, в другой раз — он просто вошел в здание суда и исчез. Всегда на дюжину шагов впереди, не человек — отражение, которое пытаешься схватить в зеркале. Его удачу, неуловимость можно было назвать чудом — или объяснить собственным проклятием.
— Ведьма! Выкидыш Ада!
Я поднял взгляд на сухое изломанное тело, извивающееся в колодках. Кровавая мокрота, отеки размером с апельсин под мышками и на шее. Иссушающая боль и жар.
Так угасал бы Бедар, не упокой его в лесу Венсан. Изошел бы кровью, потерял бы в весе фунтов сорок — словно топором отхватили ногу.
— Она просто сумасшедшая, — сказал я. — Полумертвая сумасшедшая старуха.
— Нет, — оскалился мистик. — Она больна не только телом… В ней поселилась тьма!
— К чертям, — пробормотал я. — От жара у нее путается сознание.
«Ведьма» перестала смеяться, обратила ко мне свое сморщенное лицо и произнесла на французском:
— Меня поцеловал Падший. Теперь я его невеста! Пляшите!
— Господин… — позвал Богэ, сжимая в руке нож. Он ждал приказа.
Я же ждал слов мистика. Если бы тот сказал что-нибудь о проклятии небес, если бы начал уверять, что ведьму надобно немедленно придать огню, вырезать сердце или что-то еще, я бы… приказал отпустить старуху.
Но чертов фигляр молчал. Смотрел на женщину в колодках деланно испуганными глазами.
«Одной больше — одной меньше…»
Я кивнул Богэ, коснулся своего горла, провел под адамовым яблоком линию.
Солдат кивнул в ответ, двинулся к старухе. Пламя костра на секунду превратило лезвие его ножа в длинный оранжевый язык.
Туман с Роны, поднимаясь, растекался по улицам. Можно было подумать, что сонмы душ дезертируют из отравленных вод. В таком нетрудно заблудиться, потерять дорогу, вернуться к заваленной трупами набережной вместо того, чтобы бежать как можно дальше…
Они — генеральный инквизитор Маланфан, воины Богэ, Венсан, Леруа, Монетт, хирург Оже и мистик Шамэ — ввалились в очередной коридор меж опустевших домов в надежде приблизиться к постоянно ускользающему чумному доктору хоть на несколько шагов.
Теплый и сырой смог висел над Авиньоном.
Маланфан, тяжело дыша, осмотрел улицу. Ни Денгана, нырнувшего сюда несколько минут назад, ни бронзовой маски с клювом не было видно. Зато появилась другая маска — кожаный чехол с прорезями для глаз и рта.
Незнакомец вышел из подворотни, остановился и повел закованной в кожу головой, словно принюхиваясь. Затем он резко повернул лицо в ту сторону, куда, судя по всему, ушел преследуемый Денганом врач, и двинулся «по следу» быстрым шагом. Его и Маланфана разделяло расстояние в десяток строений.
— Эй! — крикнул инквизитор, делая Богэ знак.
Абарий, кем без сомнений являлось существо в котарди с набивным рисунком и маске-шлеме, не повернулся, не остановился.
— Стой! Именем инквизиции!
Ничего.
По правую руку от Маланфана оказалась короткая улочка — оттуда появился Абарий минутой ранее.
В конце проулка на размокшей земле лежало что-то похожее на огромную кучу объедков: серо-красное, с осколками костей, покрытое мухами и крысами.
Инквизитор осознал, что смотрит на останки Денгана. Мороз подрал по коже, к глазам прилила кровь.
— Останови суку, — приказал Маланфан.
Богэ наложил на тетиву стрелу, поднял лук, прицелился.
Стрела попала в подколенную ямку и вышла через колено. Абарий пошатнулся, почти упал, потом развернулся к инквизитору и его поредевшей свите.
— Ты убил Денгана! — выкрикнул инквизитор, беспомощно, непонятно зачем, будто бы убийца не знал этого.