Хибара аристократа не впечатляла убранством. Старая, полуразложившаяся паутина зияла дырами, в которые легко было провалиться. С потолка свисали несколько высушенных трупиков грязнокровок. Я внимательно осмотрел каждого, но ни один не походил на беременную женщину.
— Похоже, Малышки Евы здесь нет, — с облегчением в голосе проговорила Капра.
— Да. Но это не значит, что он не похитил ее для кого-то еще, — задумчиво проговорил я, распутывая один из особенно тугих коконов.
— И что теперь?
— Спрячемся и дождемся хозяев.
Наконец, взрезав рапирой толстый слой паутины, мне удалось раскрыть этот сосуд. В нос тут же ударила невыносимая вонь. Особенно плохо пришлось Капре: тошнить ей было нечем, и теперь она просто выгибалась над полом, высунув широкий розовый язык.
— Это…?
— Да. Сюда он сбрасывает свои нечистоты, все верно, — ответил я, вороша клинком синевато-бурую гущу. — Земная пища для них слишком непривычная. Поэтому половину они частенько отрыгивают.
— И зачем ты это откопал? — от омерзения моя детка совсем позабыла о манерах.
— Здесь, моя дорогая, мы и дождемся прихода похитителя.
Еще один приступ тошноты был мне ответом.
Надушенный платок пришлось отдать Капре, иначе она своими рвотными позывами нарушила бы всю конспирацию. К счастью, долго сидеть в отходах не пришлось. Всего лишь через пятнадцать минут, если верить моим до неприличия заляпанным часам, где-то поблизости раздался настороженный стрекот и недовольное шипение. Хозяин вернулся и явно заметил следы присутствия чужаков. Раздраженно шурша мембранами на щедро усыпанной глазами морде, он повернулся к кокону спиной, и я понял — пора!
Вскочив на ноги, я почти вслепую из-за дряни, залепившей глаза, ткнул рапиру куда-то в переплетение крыльев на спине твари. Разумеется, металл не мог причинить ей значительного вреда, но мне не удалось сдержать свою любовь к красивым жестам и старому этикету.
— Мы, сэр, пришли за моей собственностью, которую, как мне видится, вы изволили у меня умыкнуть! — злорадно провозгласил я. — Где Малышка Ева, уродец?
Я ожидал этого. Ожидал, что он резко развернется, бросившись ко мне, растопырив в стороны покрытые черной шерстью паучьи лапы, широко раскрыв свои влажные от яда педипальпы. Поэтому я уже распахивал заранее расстегнутую сорочку — не хотелось рвать дорогую ткань.
Аристократ быстро среагировал, отпрыгнув к противоположной стенке со всей силы, так что крылья надломились, прорвав в нескольких местах паутину, но спасти его это не могло. Черные чешуйки, капельки слизи, мелкие усики и волоски отрывались от его плоти и улетали прямо ко мне в живот, на котором расположился единственный мой родовой признак — наследие Кеции Мейсон и ее нечестивого любовника, который теперь освещал планету бездонным горнилом своей глотки, пожирая звезды и планеты. Миниатюрная копия этой пасти была моим животом и сейчас жадно поглощала плоть этого опустившегося аристократа — любителя грязнокровок. Когда чистокровный попытался выпрямить все конечности в жесте, взывающем к разуму, я прикрыл живот рукой, и пытка прекратилась.
— Это была лишь демонстрация силы. Я знаю, что ты меня понимаешь. Вздумаешь фокусничать — уничтожу раньше, чем успеешь позвать на помощь, — мои слова гремели, словно падающие листы железа. — А теперь скажи, где моя Малышка?
Кажется, аристократ разразился длинной тирадой, шевеля хелицерами и потрескивая усиками. Проклятие! Ну, конечно, он не мог ответить — даже выучи он хоть одно слово на языках грязнокровок, его речевой аппарат все равно бы не справился. Что же делать? В отчаянии я оглянулся на Капру, и в глаза мне уткнулся обычно пугающий взгляд ее горизонтальных зрачков. На этот раз он не вызвал привычного ощущения жути — в этом взгляде сквозила влюбленность.
— Я могла бы поговорить с ним, Папа, — кротко сказала она, и я осознал, что эта идея пришла ей в голову еще тогда, в «Заведении Мадам Кеции», когда она попросилась со мной.
— Нет! Нет, Капра, об этом не может идти и речи! Я не доверю этому ублюдку даже твою задницу, а твой разум тем более! — я качал головой, внутренне уже соглашаясь на любую жертву, лишь бы вернуть Еву.
— Все хорошо, Папа Мейсон. Мне ничего не угрожает. Он слишком боится и не посмеет причинить вреда, — увещевала меня дщерь черных лесов, а чистокровный, будто поняв, что мы обсуждаем, уже вытянул тонкую розовую трубку в нашу сторону.
— Если ты с ней что-нибудь сделаешь — уничтожу, — злобно прошипел я.
Влажный жгутик нырнул на страшной скорости прямо в горизонтальный зрачок моей девочки. Рогатая голова легонько дрогнула, и Капра застыла, поглощенная разумом аристократа.
— Он говорит, что ничего не знает, Папа Мейсон, — бесцветным голосом проблеяла она.
— Бред! Он лжет!
— Нет. Он показал свои воспоминания. Евы в них нет.
— Тогда почему он так хотел с ней возлечь? Что в ней особенного?
Многочисленные конечности твари возбужденно заскрежетали.
— Он говорит, что слухи ходят уже давно. Слухи о чистокровной людского рода, что вышла из подземных глубин. — гулко, точно из глубины колодца, отвечала куртизанка. — Он — позор своего рода. Его фетиш — «бледные сучки». Услышав, что одна такая есть у тебя, он устремился в заведение.
— Это все ведьма? Она его направила ко мне? — переспросил я, невольно вспоминая пророчество Вспухшей Дамы.
— Это правда. Я слышу слова Черного Человека, нашептавшего будущее… Непорочно зачатый, звереныш чистой крови погасит горнило, — тело Капры начало странно подергиваться, — Грядет темный мессия, он вернет Старый Хаос, изгонит Великих, станет патриархом нового рода и изничтожит благословенные тени. Никто больше не будет платить кровью, а лишь презренным металлом… Темные Хозяева уйдут, уступив место новому тирану! О, черная Матерь, Извечная Козлица с тысячей младых! Иа! Иа! Бойся старой крови! Плаинх мланвах икхрааа…
Теперь сотрясалось все тело Капры. Я понял что происходит, но было слишком поздно. Я рубанул рапирой по влажному мостику, соединяющему головы моей девочки и аристократа. Чистокровный отстранился и с омерзительным писком забился в угол. Капра упала навзничь, но ее глаза продолжали бесконечно вращаться, а рот извергал странные, непроизносимые слова, не имевшие смысла:
— Абрхыгрх! Снящий не проснется! Планумх млаванх кгрххра! Ткущий не закончит мост над Бездной! Аы-ы-ы-ых!
Тело куртизанки выгибалось и содрогалось от ужасных картин, заполнявших ее сознание. По лицу моему сами собой текли слезы: злокозненный аристократ не вынес унижения от грязнокровок и отомстил, поглотив ее разум, наполнив ее мысли картинами иных миров и непредставимых созданий, которые окончательно уничтожили личность моей ласковой, бесконечно доброй и преданной Капры.
Застонав, я осел на пол и уставился на лишившееся управления тело: копыта елозили по полу, когти скребли грудь, где между шестью соблазнительными округлостями скрывалось безумно колотящееся сердце. Сдерживая рыдания, я схватился за ее серые рога, которые я так любил ласкать раньше, подтянул голову Капры к себе и сильным резким движением положил конец ее страданиям. Влажный хруст шейных позвонков похоронным набатом отозвался у меня в ушах. Полный ярости, я повернулся к недовольно стрекочущему уродцу.
— Зачем? Зачем, тварь? — закричал я, разрывая рубашку на груди. Сколько чистокровный не тянул руки вверх и вбок, призывая разумное существо к контакту — я его не пощадил. Пасть Слабоумного Бога, чья жалкая, но смертоносная копия располагалась у меня на животе, поглотила его полностью, всосав и расколовшийся на части хитин, и тонкие струйки ихора, и бесконечные глаза, которые до последнего взирали на меня со смесью ненависти и мольбы. Все было кончено.
Возвращался я в Рыболовный Квартал один. Некому было утешить меня в моем горе. По привычке, доведенной до автоматизма, я поливал тени в углах заработанной в борделе кровью, тайно желая, чтобы им этого оказалось мало, и те пожрали меня целиком. Звездный вампир был слишком сыт и ленив, чтобы преследовать меня.
Рыболовный Квартал не затихал ни на минуту, казалось, я никуда и не уходил. Все так же шныряли меж прилавков мальчишки, все так же неразборчиво квакали друг на друга торговцы, все так же светила глотка-горнило Слепого Бога-Идиота в багровых небесах.
А вот с моим заведением что-то было не так. Сначала я даже не понял — что. В глаза бросилась открытая нараспашку дверь и удивительно пустой закоулок, обычно кишащий уличными девками. Сборщики податей сыто дремали в тенях, не предпринимая попыток взять с меня плату за проход. Что произошло, я понял лишь когда обнаружил в канаве испепеленную массу, когда-то бывшую плотью Шоуи. Я ткнул тростью в самую гущу серого жирного пепла, уже понимая, что привычного «Текелили» в ответ не услышу.
Зайдя внутрь, я пожалел, что не позволил аристократу вскипятить мне мозги вместо Капры. Возможно, хоть так я бы смог пережить это зрелище.
Все мои девочки были мертвы. Словно сломанные куклы, они валялись на багровом ковре, который маскировал истекающие из них жизненные соки. Вскрытая вдоль всей длины Йита, свернувшаяся безжизненным клубком. Плоская, потерявшая форму Релея, лежащая на краю дивана, словно выловленный рыбаками кальмар. Пришпиленная острым куском железа к стене, как раздавленное насекомое скрючилась Мерипода. И повсюду жирными пепельными пятнами стекала плоть несчастной Шоуи. Убийцы не пощадили никого.
Мне хватило достоинства подняться в собственный кабинет, чтобы уже там кататься по полу и вопрошать Вседержителя, почему я не прикончил Вспухшую Даму, пока была такая возможность? Чертов эгоист! Рванулся за своей расфуфыренной игрушкой на чужую территорию, поссорился с самой мстительной тварью во всем квартале, оставил девочек без защиты и… все напрасно?
Шкатулка лежала там же, где я ее оставил. Поливая останки Дженкина слезами и кровью, я взывал к своим предкам с мольбами и угрозами. Желтый скелетик быстро оброс плотью, а после и шерстью. Маленькое тельце заворочалось в луже бледной крови аристократа, хлестнул по бархату шкатулки лысый хвост.