— Дженкин? — позвал я.
— И чего ты разнюнился, мямля? — миниатюрное неприятное лицо с торчащими зубами быстренько огляделось и вперилось в меня темными злыми глазками. — Что тут за бардак?
— Некто осквернил дом Мейсонов и уничтожил все, что мне дорого! — горько ответил я, размазывая слезы по лицу. — Помоги!
— Никогда не думал, что буду наблюдать такое жалкое зрелище: смотрите все, внук Кеции Мейсон — самой наложницы Султана Демонов — распустил сопли! — издевательски скрипел голос Дженкина. — Лучше бы я оставался мертвым! О, Нахав, зачем ты меня с ним оставила?
— «Дом неправильных углов»? Где это? — взяв себя в руки, строго спросил я.
— Ты идиот? — грубо и даже как-то раздосадованно спросила маленькая косматая тварь.
— Ответь, что такое «Дом неправильных углов»? — с нажимом произнес я.
— Точно идиот! Ты в нем находишься! Неужели ты даже не притронулся к записям Нахав? Так и не нашел ее тайник?
— Я обыскал весь дом. В подвале ничего не было, — недоуменно ответил я.
— А ты точно Мейсон? У них в роду вроде дураков не было!
— Точно! И ты обязан служить мне, крысеныш! — разозлился я.
— Ага. Припоминаю что-то такое. Я смотрю, талант к геометрии по наследству не передается, да?
— Просто скажи прямо — что такое «Дом неправильных углов»! — выкрикнули.
— Идиот! — Дженкин спрыгнул со стола и побежал в один из углов моего кабинета, тот самый, о который я частенько бился головой. Поднеся ведьмовские глаза поближе, я увидел, что тот и вправду какой-то неправильный. Словно бы за ним скрывалось пространство. Но я точно знал, что никакого чердака не было: мой кабинет находился в мансарде, и надо мной находилась крыша.
Тем временем крысоподобное создание, ловко цепляясь за обрывки обоев, с легкостью добралось до странно тупого угла.
— Проход здесь, позор рода Мейсонов. Тебе нужно лишь слегка подправить угол, и он откроется, — проскрипел Дженкин из темноты.
Не осознавая полностью, что творю, я осторожно взрезал ножом для писем кусок бордовых обоев, усекавших угол. Три плоскости стен и потолка, наконец, сошлись воедино и вдруг раскрылись, подобно цветку, погружая меня в такой знакомый тошнотворный мир непроизносимых цветов и неназываемых форм.
В себя я пришел уже на дощатом полу чердака, которого здесь никак быть не могло. Не было здесь и ведьмовских глаз — вместо них помещение освещала глотка Вечно Жующего, багровые лучи из которой проникали в комнату через огромное панорамное окно. Подняв голову, я увидел ее.
Куртизанка возлежала, раздвинув ноги, на старом жертвенном алтаре прапрабабки — моем наследстве. Белые, будто фарфоровые, бедра были широко разведены, пеньюар задран, обнажая темные набухшие соски, а влажное лоно широко раскрыто, словно голодная пульсирующая пасть в окружении темных жестких волос. Слева от алтаря стояла темная фигура в фиолетовой мантии с полотенцем и хирургическими ножницами в руках.
— Я не ждала тебя так рано. Нашел все-таки, — произнесла Малышка Ева, недовольно надув губки.
Я попытался встать с пола, но невыносимая резь скрутила живот, и я вновь свалился в мусор и пыль. Сверху мне на плечо наступил тяжелый тупоносый ботинок. Из-за спины шагнули еще двое: лица скрывали капюшоны, а на груди болтались странные амулеты с распятой в кругу фигурой.
— Я даже рада, что тебе доведется увидеть первое в этом мире рождение человека, — насмешливо произнесла Ева и тут же застонала. Откуда-то из тьмы возникла рука в черной перчатке и стерла выступивший на лбу куртизанки пот.
— Человека? Какая глупость! Они вымерли столетия назад! — хрипло возразил я и тут же получил каблуком в скулу. Незаметно для остальных я начал убирать ткань сорочки с живота. Сейчас они пожалеют…
— Не старайся. Здесь это не сработает: посмотри на стены! — раздался помноженный натрое голос Вспухшей Дамы из-под капюшонов сектантов.
Подняв взгляд, я увидел бесконечные переплетения символов, составлявших собой какую-то математическую формулу. От их вида меня замутило.
— Как раз против таких грязнокровок, как ты-ы-ы! — Ева сорвалась на крик и тяжело задышала. Я видел, как напрягаются мышцы на ее бедрах, как боль искажает миловидные прежде черты. Пасть меж ее ног раскрылась шире, и из нее показалось что-то круглое и влажное.
— Головка пошла, — отчиталась одна из теней в балахоне голосом старой ведьмы. Под капюшоном поблескивали беспрестанно вращающиеся глаза слуг хозяйки Рыболовного Квартала.
— Зачем? Зачем все это? — спрашивал я, не зная, какого ответа жду.
— Зачем — что? — отвечала Малышка, перемежая свои слова стонами. — Зачем мы прятались годами в бункерах? Зачем меня клонировали из замороженного генетического материала? Ваши мерзкие щупальца добрались и туда. Плоть и разум моих братьев и сестер были осквернены. Лишь мне удалось остаться чистой!
— Чистой от чего?
— Чистой от вашей космической скверны! Первый человеческий ребенок, рожденный в вашем мире — это первая печать на клетке твоих богохульных повелителей! — с торжеством выплевывала слова моя куколка с искаженным болью лицом, которое уже не казалось красивым.
— Но почему здесь? Почему в моем заведении? — отчаянно возопил я, ощущая не меньшую боль в животе, чем Ева. Словно я сам приносил ребенка в мир. Запоздало я понял, что это корчились в агонии мои родовые признаки, истребляемые искаженной, неправильной математикой Старого Мира.
Малышка завизжала на пределе легких, после чего нашла в себе силы ответить:
— Твой бордель — самое безопасное место в городе, даже ведьмы сюда не суются. Шершавая и соленая дрянь во рту пару раз в неделю — не самая большая плата за спокойствие, пока зреет священное дитя.
— А ты? Ты, старая мразь, тебе все это зачем? Ты понимаешь, что без богов от тебя останется лишь лужа дерьма? — вскричал я в гневе.
— О, нет! — раздались голоса Вспухшей Дамы из перекошенных ртов. — Я буду жить! Я приму в себя человеческую плоть и останусь свободной от воли богов!
— Нахав бы так никогда не поступил! — мотнул я головой от досады.
— Твоя бабка — глупая фанатичка! Она никогда не умела жить для себя! — гневно плевались слюной рты слуг. — Никогда не думала о будущем. Что ты думаешь, будет с нами, когда этот мир доедят? А я тебе скажу — от нас не останется ничего. Мы все станем частью Жующего Хаоса. Это не входит в мои планы. И это дитя поможет нам восстановить Старый Мир!
— Но от кого… — мне не удалось договорить — новый приступ боли скрутил внутренности.
— Это все наши далекие предки. Они предвидели катастрофу и заморозили генетический материал. Дама помогла мне…Она весьма умелая во всем, что касается плоти. Ребенок зачат непорочно. — Ева неожиданно рассмеялась, попеременно охая от боли. — Я практически новая Мария!
Божество в небе грохотало. Я проваливался в беспамятство от бесконечной боли, разрывавшей теперь не только мой живот, но и все тело, словно сам окружающий мир становился враждебным.
Вскоре раздался крик. И он принадлежал не Еве. С трудом разлепив глаза, я смог увидеть, как той на руки передают что-то лиловое.
— Скажи, ты любила меня? Хоть немного? — спросил я, в отчаянии теряя остатки рассудка.
— Тебя я ненавидела больше всех! — отвечала Ева, затыкая младенцу рот темным соском.
Мир рушился на глазах. Высоко в небесах сжималось, усыхало и слабело такое бесконечное раньше и такое жалкое теперь тело нашего бога. Посередине его прожигал адски яркий, горящий оранжевый глаз, разгоняя тени по комнате, обдавая лицо странно теплыми лучами. Я чувствовал, как мои родовые признаки растекаются под животом склизкой лужей, выпуская наружу кишки, но не мог оторвать взгляд от омерзительно прекрасной картины — как Ева торжествующе смотрит на меня, прижимая к груди ребенка.
Неожиданно перед глазами возникло темно-багровое пятно. Оно растеклось мрачной кляксой на испачканном слизью белом пеньюаре девушки. Кровь потекла по рукам Малышки Евы, скатываясь по округлому животу на бедра и застывая рубиновыми капельками на волосах между ног. Ева опустила голову и завизжала в ужасе, словно взглянула в глаза своим самым чудовищным кошмарам. Из-под ее локтя вынырнул комочек бурой шерсти. Не в силах произнести ни слова, девушка горестно воздела младенца, и мне удалось различить окровавленную дыру с рваными краями в шее маленького человечка.
Где-то на периферии зрения, прямо на полу возникло маленькое лицо в обрамлении темной гривы; острые крысиные зубки и крошечное личико перепачкано кровью.
— Не за что! — бросил, убегая прочь, Бурый Дженкин.
Кирилл ТокаревНАДЕЖДА НА НЕВОЗМОЖНОЕ
Я так не могу жить!
Тени дарить.
Понять не успеваю.
Я — жизнь. Я — смерть.
Там-то все уже знают.
Песчаный скат издыхал. Тяжелый хвост, усаженный острыми шипами, лоснящимися от яда, бессильно бил по земле, вздымая тучи мелкой пыли. Подергивались мощные крылья-плавники, сухо и страшно щелкали хитиновые отростки, заменяющие скату зубы, но все это уже ничего не значило. С разрубленным вдоль брюхом, с вываленными на землю мотками кишок не живут. И правило это непреложно и для человекоподобных, и для самой разной нечисти, коей в избытке расплодилось за последние три столетия.
Поразивший тварь сидел, привалившись спиной к теплой поверхности одинокого валуна. Острые черты лица и иссиня-черные волосы выдавали в нем уроженца северных равнин Йоно-Шу — места, где никогда не стихают войны. Он тоже был мертв и прекрасно знал об этом: ядовитый шип песчаного ската рассек кольчужный чулок чуть выше колена, и теперь отрава медленно, но верно делала свое дело.
— Глупо, правда? — победитель песчаного ската виновато усмехнулся. — Если б я не бросился наперерез гадине, а ударил сбоку…
— То скат бы снес голову Беатрикс. Или достал бы Козмо. Или убил бы их обоих, — воин в тяжелом пластинчатом доспехе тяжело вздохнул. — Выбора не было. И ты все сделал правильно, Рикард.