Роланд расхохотался, словно последний безумец. Сон повторялся наяву.
…Вот только во сне не нашлось места для Беатрикс, а здесь она была рядом. Резко дернув Роланда за плащ, она вытащила воителя из-под ответного удара старшего Сангвинаро. Когтистая лапа высекла тучу искр из мостовой.
— К Собору! Что бы там ни было, вряд ли оно обрадуется вторжению!
Плохое решение — тоже решение. Особенно, когда позади обезумевшая от жажды крови тварь.
Поток воздуха едва не сбил с ног. Роланд и Беатрикс едва успели пригнуться, ускользнув от острых как бритвы когтей. Не сумев затормозить, князь-демон с грохотом врезался в колоннаду храма. Псалмы (или заклинания?) зазвучали громче. Или это только показалось?
— В сторону! — бросившись в разные стороны, воитель и наемница избежали очередной атаки переродившегося Сангвинаро. Теперь демон оказался куда ближе к главным вратам Собора Всех Святых.
«Если что-то тут и обитает, ему самое время явить себя», — успел подумать Роланд прежде, чем тварь атаковала снова. Едва заметный взмах и…
Беатрикс вскрикнула и, словно марионетка с подрезанными нитями, упала на ступени Собора.
— Нет! — Роланд не верил, не хотел верить своим глазам. Тварь была слишком далеко, она не могла ее достать… Да и сама Беатрикс… Она ловкая, быстрая, она — та нить, что удерживала его в человеческом облике, она…
— … мертва, червь! А теперь ты последуешь за ней, — демон глумливо расхохотался.
И в это самое мгновение то, что спало три столетия, явило себя миру. Пение превратилось в колеблющийся на одной ноте вой, тяжелые двери, окованные бронзой, оказались отброшены прочь, словно невесомые деревяшки, а из черноты портала показалось… Наверное, больше всего это было похоже на щупальца спрута. Или на множество извивающихся древесных змей, обитающих в теплых болотах на юге. Если, конечно, бывают щупальца и змеи, толщиной в добрые двадцать футов. Плоть этих змей-щупалец пульсировала и видоизменялась, на долю мгновения выпуская на поверхность искаженные гримасами страданий лица. А где-то в глубинах храма в неверных отсветах колдовского пламени промелькнул раздувшийся донельзя труп в истлевших одеяниях Иерофанта.
Все это Роланд успел разглядеть за те несколько мгновений, прежде чем то, что обитало в Соборе Всех Святых, обрушилось на князя-демона. А потом, не давая себе передумать, он метнулся к безжизненному телу Беатрикс, подхватил ее на руки и, не оборачиваясь, бросился прочь. Туда, куда указывала пульсирующая глобула. К упавшему с Небес ангелу.
Ангел. Последняя надежда. Беатрикс еще дышала и розовая кровь пузырилась на ее губах. На рану Роланд старался не смотреть: цветастые одежды Вольных Рот — не та защита, которая способна остановить обсидианово-черный коготь демона.
— Вот увидишь, все будет хорошо. Все будет хорошо, обещаю, — Роланд шептал эти слова как заклинания, прогоняя от себя давний призрак прошлого, когда он шептал точно такие же слова своей матери, а в замке бесновалась сущность, в которую переродился старый герцог Корнелий.
Крипты. Базилики. Часовни. Глобула вела Роланда вперед, и он шел, оставляя за собой кровавые следы. Вот — взломанная дверь. Спуск в катакомбы. Странное место для ангела… Впрочем, весь Брунре — странное место для того, кто живет в вечном свете.
Ангел оказался женщиной. Она сидела, привалившись к резному камню гробницы кого-то из многочисленных святых. Черные волосы, чуть смуглая кожа и едва заметное сияние, которое окружало все ее тело. Рядом валялись наполненные серым прахом ковчежцы, ковчеги и ладанки: очевидно, чтобы хоть как-то поддержать себя в этом месте, посланница Небес забирала те крохи святости, что еще сохранялись в этом месте. То, что ей пришлось несладко, было видно с первого взгляда: иссеченные в бою доспехи, покрытый зазубринами клинок, ворох осыпавшихся с крыльев перьев.
— Мы дошли, — прошептал Роланд. — Рикард ошибался. А я верил. Я был прав. Мы дошли.
Глаза ангела широко распахнулись, и Роланд невольно вздрогнул: на него смотрело усыпанное звездами небо.
— Я… Мы не враги. Это сложно объяснить, но… — слова терялись, смысл ускользал. — Я и моя спутница. Мы искали тебя. Хотели вырваться из этого мира. Биться за Небеса в Бесконечной Войне. Ад и его владыки не могли дать нам выбора, и мы сделали его сами. И теперь… Мне… нам… Нам нужна твоя помощь. Беатрикс… Она умирает.
— Мне нужна твоя помощь, — эхом повторила ангел. — Нет сил. Нужна кровь.
— Кровь? Возьми мою. Только спаси…
Крылатая женщина покачала головой.
— Скверна. Грязь. Твоя кровь не годится. Печать.
— Ты сможешь ее спасти? Сможешь?
— Нужна кровь, — тихо повторила посланница Небес.
У ангела оказались неожиданно острые, больше похожие на стилеты клыки. Аккуратно прокусив кожу, создание припало к шее умирающей наемницы.
— Пей. Пей сколько тебе нужно. Только спаси ее!
…А потом Роланд услышал тихий вздох. И понял, что для рыжеволосой наемницы, по имени Беатрикс он был последний. Чуда не случилось.
— Она все равно бы умерла. Рана слишком тяжелая. Чтобы исцелить ее мне пришлось бы пожертвовать большей частью собственной силы. Неприемлемо. Нерационально.
Голос ангела был одновременно и мелодичным, и безжизненным. Полностью лишенным всяких эмоций.
— Я не из Великих. Так или иначе, не могу взять с собой двоих. Ты — воин. Ты отмечен демоном. Если приложить усилия — ты будешь великим воителем Небес. Бессмертным воителем. Тем, кто переломит ход войны. Это правильно. Это — верный выбор.
В наполненных звездами глазах не отражалось никаких эмоций. И Роланд вдруг понял, что нет никакой разницы между Адом и Небесами. Нет добра и зла там, за гранью. Есть только выгода. Расчет. Стратегия. Вот только вместо игровой доски — целый мир. А вместо безымянных фигур — думающие и живущие своей жизнью люди. Люди, которых подчиняют, чтобы использовать в своих интересах. Одни подчиняют силой. Другие — красивыми словами и надежд ой… Что хуже? Что лучше?
«Как бы далеко ты не убежал, твое чудовище будет всегда с тобой».
Роланд горько рассмеялся. Да, его чудовище всегда с ним. И от него никуда не скрыться. Какой бы выбор он сейчас ни сделал.
— Ты огорчен, человек. Чувствуешь горечь утраты. Это нормально с точки зрения смертных. После того, как ты шагнешь со мной в Обетованное, места для чувств и эмоций не останется. Так что отбрось все, что было с тобой здесь. Дай мне руку. Дай мне руку, и я покажу тебе…
«Твое чудовище будет всегда с тобой».
Рот ангела искривился, рука метнулась к мечу, но копеш оказался быстрее. Брызги бесцветной крови, стук покатившийся по полу головы и гаснущее звездное небо в глазах.
…и следом — знакомая боль грядущего изменения. Роланд отчетливо понимал, что все это время он был прав и сохранить свою сущность, получив дар демонического бессмертия, он не сможет. Но сейчас бывший герцог был только рад этому.
— Да, отец. Ты был прав. Мое чудовище всегда со мной.
Копеш со звоном упал на землю. И Роланд ди Спатар, превозмогая боль в изменяющемся теле, зашагал к выходу из катакомб. Его ждала Бесконечная Война. И, так или иначе, но он сделал свой выбор.
Алексей ЖарковВ ШАГЕ ОТ ВЕРЫ
Тесная яма пахла глиной. Тонкие белесые корешки, обрезанные кое-где острой лопатой, извивались в неровных блестящих стенах. От земли тянуло сыростью и холодом.
Федор не знал, почему он здесь, почему у него винтовка за спиной и пистолет на поясе. Не знал, куда и зачем идет. И не мог вспомнить, когда все это началось и чем должно закончиться. Возможно, его приложило осколком или ударило по голове во время одной из атак. А может, ему просто нельзя было знать то, чего он не должен. Единственное, в чем Федор был уверен наверняка — он выживет. Просунув руку вниз, он нащупал пистолет и положил перед собой. Так спокойнее.
Всю ночь Федор провел в яме и проснулся только под утро, когда за холмом уже светлело небо. Еще немного и поднимется солнце — теплое, яркое. Там, на холме вокруг небольшой церкви, стояли деревенские домики. Из труб тянулся смуглый дым.
Выбравшись из ночного укрытия, Федор заправил в кобуру пистолет, отряхнулся, поправил пояс, проверил винтовку и направился в деревню.
Его всегда удивляло, как по-разному воспринимается война. Взять, например, эту деревню. На улицах все мирно и спокойно: девчонки бегали за собакой, мальчишки пускали кораблики в весенних ручьях, бабы хлопотали с бельем, мужики дымили папиросками и точили косы. Из общего жизнерадостного быта выбивались только пара-тройка домов. Обычно они торчали на улице, как гнилые зубы. Некрашеные стены, серые залатанные крыши и пьяные, шатающиеся заборы. Их двери исцарапаны дикими тварями, блуждающими по ночам, а живущие в них люди всегда ходили с оружием.
Но остальные этого не замечали (или делали вид, что не замечали). Будто и не было вокруг иного дома самодельной колючей проволоки с засохшими лоскутами плоти, не торчали под окнами заточенные, почерневшие от крови колья, и не обсыпан битыми стеклами смоляной конек на крыше. Будто они не готовились (в отличие от других, удивлявших Федора своей безрассудной открытостью), самым тщательным образом, чтобы дать отпор яростному, беспощадному врагу.
Тем не менее, заходя в деревню, он никогда не останавливался в таких «цитаделях», предпочитая им светлые и ухоженные неукрепленные жилища. Там он забывал про войну, успокаивался и мог отдохнуть.
Федор подошел к мужику, курившему у разобранной телеги, и спросил, у кого можно поесть. Тот недоверчиво осмотрел незнакомца и, почесавшись, показал на дом с синей крышей на другой стороне улицы. Там жила вдова. Федор разулся, вошел в дом и, перешагнув через высокий порог, едва не ударился головой о косяк. Сев за стол, он попросил поесть и сказал, что заплатит. Вдова от денег отказалась, пообещала принести кашу и ушла. Федор осмотрелся: дети играли во дворе, а в доме стояла теплая спокойная тишина, пахло сеном и гречкой. Пыльными лучами освещая стены, в комнату п