Все кончилось. Яркий свет и образ желанного мужчины без лица завращались и превратились в крохотного щеночка. Он забавно тявкал, словно приглашал поиграть. Ксиня рассмеялась. Она гладила щенка, целовала его и присюсюкивала. Она нашла то, что так давно искала. И ей было хорошо. Летучие мыши страха парили где-то далеко. Ксиня чувствовала защиту и покой. Она хотела остаться тут навечно. Новый друг повизгивал и смеялся, как смеялся тот, затерянный где-то в прошлом мужчина без лица. Тот, кто был ее отцом.
Черный появился внезапно. Возник, как возникает молния. Ксиня обняла щенка. Летучие мыши почуяли добычу и теперь кружились над головой. Старик вытащил из-за пояса короткий кривой нож.
— Убей, — приказал он.
— Нет! — Ксиня в ужасе прижала щенка к груди, — нет, нет, нет!
Летучие мыши озверели. Они бросались на жертву, кусали руки, голову, зарывались в волосах. Ксиня кричала, одной рукой отбиваясь от мышей, другой прижимая к себе щенка.
— Убей, — сказала женщина без лица.
— Убей, — сказал раскрашенный.
— Убей, — хрюкнул человек-свин.
Десятки страшных людей без лиц, десятки мучителей окружили Ксиню и твердили только одно слово. А старик молчал, протягивая нож. Ксиня почувствовала, как ее шрамы булькают, трескаются, как горячая кровь капает вниз.
Детский крик утонул в хоре голосов. Ксиня не выдержала и взяла нож. Щенок преданно заглядывал в глаза и вилял хвостиком. Он хотел играть, он хотел всегда быть рядом, он ЛЮБИЛ ее. Единственный за всю ее недолгую жизнь.
— Прости, — прошептала Ксиня и воткнула нож ему в живот. Щенок заскулил, дернулся и обмяк.
Взрыв света отбросил все. Стерлись люди, исчез Черный, растворились летучие мыши. А вместе с ними ушло что-то, что всегда было частью Ксини. То, что заставляло ее жить тогда, когда хотелось умереть, то, что еще согревало, когда совсем не было тепла. Ушла надежда на то, что когда-нибудь все измениться. Но потеряв надежду, Ксиня получила новый дар — она прозрела! Теперь она могла по-другому взглянуть на порядок вещей в мире и на саму жизнь.
Ксиня резко дернулась и… очнулась в лачуге колдуна. Она вернулась, но принесла с собой последнее, что было необходимо для ритуала — свободную от прошлого душу.
Она уже не плакала. Тонкие мокрые дорожки медленно подсыхали на впалых щеках. Боль потери слегка притупилась. Ксине понадобилось время, чтобы прийти в себя, а потом… она стала видеть!
Поначалу каждую мелочь, каждый уголок в доме, а после деревья, траву и листья. Она видела дорогу, пыль, движения лапок насекомых. Видела колыхание на ветру сохнущей одежды в ближайшей деревне.
Видела хозяйку одежды, которая залпом выпила молоко, а затем вытерла губы тыльной стороной ладони. Видела скрипучие экипажи и быстрые коляски, видела город вдали и сутолоку людей. Слышала шум ветра, воды и голоса. Ксиня заглянула в окна второго этажа одного из домов, увидела там счастливую семью за столом, а потом заглянула в каждого по отдельности. Увидела их желания и мечты, их настроение и то, что они скрывали ото всех, вспоминая только по ночам.
А потом Ксиня посмотрела на Черного и осознала его многолетнее одиночество. Сердце его не источало злости или ненависти, скорее грусть и тоску по давно утерянному прошлому.
Близилось время ритуала. В небе сквозь облака уже мелькали лучи полной луны. Еще немного, и она войдет в нужную фазу. Три испытания пройдены, условности соблюдены, жертва готова. Несколько часов Черный возносил молитвы и песнопения стражам, прежде чем впал в транс и предстал перед Повелителем. Зло, исходящее от призрачной фигуры, было настолько физически ощущаемо, что, кажется, его можно было потрогать. Смрад заставил старика затаить дыхание, впрочем, божество это скорее забавляло, чем раздражало.
Их разговор не был таковым в обычном смысле слова. Восприятие шло на каком-то ином, непостижимом для большинства уровне. А после божество кивнуло и ушло. Черный очнулся на полу комнаты, его трясло, а зловоние, казалось, впиталось в стены убогой лачуги. Так было каждый раз.
Черный выдохнул и поднялся. Настало время ритуала, и темный бог уже ждал подношение.
— Пора, — старик поманил за собой.
Ксиня безропотно пошла следом. Она шагала легко, словно парящая в небе птица, что радовалась новому теплому дню. Подошла к столу, забралась наверх и позволила старику связать руки и ноги. Рядом лежал младенец. От него сильно пахло разложением, землей и чем-то сладковато-пряным. Трупные пятна покрывали маленькие ручки и ножки, один глаз скосило в сторону, а из приоткрытого ротика показывался синий язычок.
— Великий Темный, твой раб взывает к тебе, — начал молитву старик, — приди на мой зов.
— Она была похожа на меня? — поинтересовалась Ксиня.
Старик осекся, бросил недовольный взгляд на жертву и продолжил:
— Как даровал ты свою кровь, так и я дарую ее этому ножу, — старик вытащил зазубренный нож и окунул в чашу.
— Сколько ей было? Твоей дочери. Восемь? Девять?
— Как сила, дарующая смерть и отнимающая жизнь, я заклинаю тебя вернуть из тьмы то, что мертво.
— Она болела? — Ксиня сочувственно вздохнула. — Наверное, ты страдал.
— Кровь за кровь, душа за душу, — старик чувствовал, что его голос предательски дрожит.
Нельзя сейчас отступать. Другие тоже говорили. Они проникали в самую душу, находя уязвимые места. Темный бог не простит обмана и если не получит жертву, то сила, связывающая жизнь и смерть, распадется. Младенец не проживет и дня. А не получив жертву, Повелитель придет за колдуном. И нигде нельзя будет скрыться от его гнева.
— Поэтому ты стал… таким, — Ксиня понимающе посмотрела на старика. — Ты пытался ее вернуть, но прошло слишком много времени. Ты правильно поступил, что не пошел за ее душой. И все же. тебе очень одиноко.
Черный обмазал младенца кровью из чаши. Минут пять собирался с мыслями, прежде чем продолжить:
— Наполни сей сосуд своей силой, верни утраченное.
— Никогда бы не подумала, что Шестиглазый раньше был котом, — Ксиня хихикнула, — а ведь и правда похож. Жаль, что он уже забыл каково это. быть другим.
— И властью твоей я заклинаю.
— Но даже верный друг не спас от одиночества.
Старик стиснул зубы и воткнул нож в грудь младенца. Смрад стал почти невыносим. По столу растеклась темно-коричневая лужа, тяжелые капли падали на пол. Черный сжал голову младенца так сильно, что послышался хруст, а затем. маленькие пальчики вдруг зашевелились. Младенец издал хрип и заскулил, словно побитый щенок. Старик выдернул нож, обошел стол и навис над жертвой.
— Почему ты дал мне отвар? — Ксиня смотрела прямо в глаза Черному. — Я напоминаю тебе ее, да?
— Заткнись! — не выдержал старик и еще крепче стиснул зубы. — О, ты, что даруешь жизнь, перенеси ее соки и сущность в этого младенца.
Ксиня улыбалась и молчала. Молчала, но продолжала говорить в голове у старика. Про одиночество и давно умершую дочь, про то, чем колдун пожертвовал и скольких загубил, принеся клятву, которую нельзя нарушить. Говорила о том, что бремя обретенной силы можно разделить, говорила о помощи, что прощает и жалеет старого колдуна. Она говорила много, а Черный все смотрел на худенькую жертву в легкой, покрытой пятнами застарелой крови, ночной рубашке. Смотрел, а по лицу текли дорожки слез.
Старик дрожащей рукой занес нож, а затем резко опустил, словно вложил в удар все, что накопилось в душе за последние десятки лет.
— Он так и должен вонять? — Елена Ивановна брезгливо держала сверток.
Младенец засунул в рот большой палец и с интересом поглядывал на «мать».
— Запах пройдет через пару дней, — буркнул старик, — как и пятна. Но он не будет таким как прежде.
— Плевать. Он точно не сдохнет, после того как я уйду? — Она подозрительно прищурилась.
— Ты смеешь сомневаться…
— Смею.
Черный оскалился, сжал кулаки, потом выдохнул и снял с шеи серебряный медальон.
— Эта вещь мне очень дорога… считай это моим словом. Я заберу медальон, когда ты умрешь.
— Долго будешь ждать, — хохотнула Елена Ивановна и добавила, — а если ты первый помрешь, я выгодно продам твое. «слово».
Последнее слово она сказала с особой издевкой. Потом повернулась и вышла прочь.
— Ты была права, — сказал старик пустой комнате, листая страницы старой книжки, — она все сделала так, как ты сказала.
— Что это?
— Потерянные заклинания. Кто-то записал их сюда, — Черный потряс книжкой, — не очень умело, правда, но кое-что нужное я нашел.
— А монета?
Старик вытащил из кармана темную монету. Повертел ее в пальцах, поднялся и подошел к стене. Вытащил одну из досок и достал из ниши маленький кованый сундучок. Старик бросил внутрь монету и убрал сундучок на место.
— Она уехала, можешь выходить.
Ксиня вышла на свет. После ритуала она казалась гораздо старше, на лбу появились морщинки, пальцами левой руки девочка осторожно гладила грязную повязку на правой ладони.
Колдун старался не смотреть на рану, словно стыдился ее.
— Сколько ты собрал?
— У нас мало времени, — проигнорировал вопрос старик, — я даровал младенцу часть твоих жизненных сил, но надолго этого не хватит. Ты можешь управлять им_ если еще не передумала. Повелитель ждет свою жертву.
— Черный, — Ксиня ласково положила руку ему на плечо, — сколько уже?
— Двести девяносто, — отрывисто бросил старик и дернул плечом, — вернее двести девяносто одна.
— А нужно?
— Тысяча, — Черный одарил девочку злобным взглядом и вышел за дверь.
Ксиня покачала головой. Бедный колдун. Он все еще не бросил попытки найти душу дочери в загробном мире. Вот только плата у паромщика безмерно велика…
Елена Ивановна третий раз омыла руки, тщательно вытерла и придирчиво осмотрела пальцы. Полчаса назад она открыла медальон колдуна. Не успели половинки раскрыться, как из украшения вытекла вязкая смердящая жидкость. С трудом сдержав рвотный позыв, графиня бросила медальон в угол и позвала девку-прислугу.