Я невольно вздрогнул.
— Соглашайся, Гектор. Вот тебе перемены, если уж ты их так хотел. Или оставайся здесь. Будут тебе и другие миры, какие захочешь.
— «Блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся», — святой отец с просветленным лицом вытер тесак об рясу. Вот уж кто точно не пожалел, что сюда притащился.
А мне вдруг стало легко и спокойно. Даже боль отступила.
— Нет уж, Гильом. Хватит с меня хозяев. Лучше заключим сделку. Зачем искать кого-то в Танториуме, когда у вас рядом есть пастырь без паствы? Святой отец! Как мне кажется, вы отлично сойдетесь с господином Желанником. Он питается мыслями, вы — плотью.
Не смог я удержаться, все-таки. Впрочем, Гурман нисколько не оскорбился.
— Мы все созерцаем так, как сами того желаем. Я, сын мой, вижу перед собой не алчущего демона, но силу, способную даровать покой страждущим уже при жизни. И не ты ли сам этого хочешь?
Тут он меня срезал, конечно.
Гильом медленно кивнул, до боли знакомым жестом потирая подбородок:
— Сгодится, пожалуй. Я всегда говорил, что ты не только мечом горазд махать.
— Значит, договорились. Взамен, как сказал святой отец, я хочу лишь покоя. Устал я, Гильом. Очень устал. Не надо мне ваших снов. Пусть просто все здесь и закончится. Даже если после будет новый Медианн. Пока я просто хочу отдохнуть.
На этом и порешили.
Гурман скинул перчатку и сдавил мою ладонь:
— Прощай, сын мой.
— Бывай, святой отец. И еще — позаботься об этом парне, — я протянул ему тритона.
Я провожал их взглядом, пока сгущающийся туман не скрыл пророка новой религии. Мне показалось, что под конец маленькая фигурка у него на плече обернулась ко мне, взмахнув крошечной лапкой.
ЛЕТОПИСЬ ТЕМНЫХ МИРОВ
Дмитрий Тихонов | Богдан Гонтарь
Благочестивый военный люд
Грохот барабанов мог бы разбудить мертвеца. Сняв шлем, Грач тер свободной рукой виски — вечером явно переборщил, заливая страх вином. Стоявший слева Седьмой улыбался во весь рот, хотя накануне выхлестал ничуть не меньше. Разбойничья натура, что с него возьмешь. Седьмой уверял, будто он колдун. Может, так и есть — седьмой сын седьмого сына принадлежит дьяволу, это всем известно — вот только никаких чудес, кроме небывалой устойчивости к выпивке, от него не дождешься.
Рудольф из Гробенвальда, моложавый и стройный, облаченный в вороненые доспехи, появился перед строем. Ветер развевал яркие павлиньи перья на его берете. У Грача болели глаза от одного взгляда на эти перья. Впрочем, будь он капитаном баталии, одевался бы так же — куда еще тратить безразмерное жалование? Ему вот до сих пор не удалось накопить на новый дублет, красный с черным, с десятью разрезами на каждом рукаве. Придется помирать в старом.
Барабаны смолкли. Рудольф из Гробенвальда выхватил меч — такой же кацбальгер, как у большинства зольднеров — и торжественно воздел его над головой.
— Сейчас начнется, — пробурчал Вдовоеб, стоявший справа от Грача. — Первым делом он обзовет нас благочестивыми…
— Благочестивый военный люд! — воскликнул Рудольф. Голос его заметно дрожал, хотя рука, державшая оружие, оставалась тверда. — Сыны Единой Церкви, покорители лесов! Пришло время исполнить клятвы и вписать наши имена в историю Порохового Пакта! Не поддавайтесь страху, ведь сам Святой Гюнтер, небесный знаменосец, идет с вами в одном ряду! Вперед, братья мои — за победой!
Барабаны застучали снова. Взвыли дудки. Баталия вздрогнула, словно разбуженный зверь, и, бряцая металлом, лениво поползла по полю туда, где на склонах едва видных в утренней дымке далеких холмов ждали проклятые еретики. Самих еретиков пока было не различить. Говорили, будто их почти вдвое меньше, чем наемников в войске Порохового Пакта. Говорили, будто у них неважно с артиллерией. Говорили, будто уже к вечеру они ждут подмогу, идущую от Трайнбурга — и будто бы с этой подмогой превзойдут наступающих в живой силе. А потому у капитанов не оставалось времени на маневры и прочие военные хитрости.
Баталия, в которой Грачу не повезло служить под командованием Рудольфа из Гробенвальда, выдвигалась первой, отдельно от остальных. Задача проще некуда: шумно и красиво ударить противника в правый фланг, отвлечь на себя внимание, пока основные силы — баталии Большого Йенса, Клауса из Нагельбурга и Людвига Растяпы — не подкрадутся слева под покровом тумана, намоленного войсковыми капелланами. Святой Рэв, Облачный Пастырь, услышал мольбы и ответил на них. Или просто повезло с погодой. В последнее время Грач все больше сомневался в том, что святые обязательно должны принимать чью-то сторону в людских сварах. Можно подумать, у них там, на небесах, нет других дел.
— Эй, парни! — зарычал Чистоплюй, шагавший в середине шеренги. — Давайте-ка споем что-нибудь напоследок, а?!
— Предлагаю про Марту и ее Бездонную Пизду, — отозвался Книжник дрожащим от страха и дерзости голосом. — Мы ж маршируем прямиком туда.
— В пизду Бездонную Пизду! — рявкнул Черный Ульф. — Давайте Пьяную Смерть.
— Принимается, — согласился Чистоплюй. — Заводи!
Черный Ульф откашлялся, харкнул в траву и затянул надсадным, но на удивление хорошо поставленным басом:
Пусть течет вино, красное вино!
Горячо оно, солоно оно!
И подруга-смерть пусть сегодня пьет —
Для нее одной вышли мы в поход…
Остальные подхватили — вразнобой, сиплыми похмельными голосами:
Для нее одной будет этот пир!
Так наделай же в человеке дыр —
Разбивай кувшины и бутылки бей.
С пьяной смертью, братцы, дохнуть веселей!
Прервавшись на мгновение, барабаны подхватили ритм, а дудки — мелодию. Такова традиция: во время наступления первая, безнадежная шеренга поет любые песни, и никто — ни капитан, ни капелланы — не имеет права эти песни прервать, какими бы непотребными те ни были. Даже епископ, случись он на поле боя, вынужден будет их слушать. От этой мысли Грач, оравший во всю глотку, вдруг повеселел и перестал бояться.
Основу безнадежной шеренги составляют доппельзольднеры, бывалые и отчаянные рубаки на двойном жаловании — такие как Чистоплюй, Черный Ульф или Вдовоеб. Но подобных смельчаков всегда мало, а потому плечом к плечу с ними обычно идут пойманные дезертиры, воры и богохульники вроде Седьмого или Жонглера. А когда и проштрафившихся не хватает, остаток добирают с помощью жребия.
Вчера во время жеребьевки в числе прочих не повезло Грачу. Тощий, длинноногий, с тонкой шеей и острым носом, он и вправду походил на облезлую птицу и никак не годился для первых рядов. Но небеса рассудили иначе, а командиры не стали им перечить.
Грач не сомневался, что погибнет. Чтобы утешиться, основательно надрался в компании Седьмого и Книжника. Едва держась на ногах, они среди ночи заявились к маркитантам и стали требовать у торговца амулетами ссудить им самые действенные. Хотя бы парочку. Всего лишь до завтра. А ну заткнись, сука, и давай сюда побрякушки, пока я тебе яйца не оторвал! Когда их прогнали, Грач вроде бы даже всплакнул от жалости к себе. А проснувшись, все утро едва дышал, едва шевелился — мешал густой ужас, наполнявший грудь, выступавший на лбу холодным, липким потом.
И только сейчас, горланя песню про Пьяную Смерть, он почувствовал, как этот ужас растворяется в закипевшей крови. Нет, никаких надежд у него не появилось. Просто то, что ждало впереди, на другой стороне залитого туманом поля, больше не казалось противоестественным. Это был конец веселого и славного пути, полного шумных попоек, дешевых шлюх и сгоревших деревень. Грач, которого тогда звали иначе, сам выбрал этот путь полтора года назад, нанимаясь в баталию. С тех пор он потерял немало соратников, и ни одна из этих смертей его всерьез не тронула. Так стоило ли расстраиваться из-за очередной?
Бочки маршируют, полные вина,
Смерти мы поможем выпить их до дна!
Не жалей, не жадничай, не переживай —
Дома уже зреет новый урожай!
Пела вся шеренга, вся баталия. Только Вдовоеб молчал. Грач осторожно покосился на него. Вдовоеб шагал без шлема, позволив нечесаным, серым от ранней седины волосам рассыпаться по плечам. Вспыльчивый и мрачный, острый на язык, он пользовался среди наемников дурной славой, но считался одним из самых грозных бойцов отряда. Во владении двуручным мечом ему не было равных. Даже Черный Ульф предпочитал не связываться с Вдовоебом. Что касается прозвания, то оно взялось не с потолка — он действительно интересовался лишь женщинами, потерявшими мужей, каким-то особым чутьем выделяя их среди обозных шлюх и маркитанток. Если таковых не находилось, мог месяцами жить монахом. На вражеских землях проще — нет ничего сложного в том, чтобы сделать вдовой приглянувшуюся местную бабу. Обычно оно получается само собой, если вваливаешься в дом, хозяин которого тебе не рад.
Как бы то ни было, эта особенность Вдовоеба уже давно никого не удивляла. Мало ли у людей странностей? Книжник, например, умеет читать. Чистоплюй не пьет вина и не притрагивается к картам, а со шлюхами разговаривает так, будто они по меньшей мере королевские фрейлины. И никто над ним не потешается. В отряде каждый человек волен жить по собственным правилам. Главное — чтобы в строю стоял намертво.
Песня подходила к завершению. Трижды проорав последний куплет, бойцы смолкли. Вместе с ними стихли и дудки. Барабаны продолжали выбивать бравый ритм «Пьяной смерти», словно желая заставить баталию спеть ее снова. Это они зря. Ничего не вернуть, все кончается.
Ветер, стылый и влажный, внезапно усилился. Туман в мгновение ока поредел. Стали видны холмы впереди и выстроившиеся на их склонах еретики. Сплошная стена из кирас и шлемов, из пестрых рукавов и длинных пик. Сталь не сверкала на солнце. Не сбавляя шага, Грач задрал голову. Солнца не было и в помине. Его закрыли плотные серые тучи.