К нападающим присоединились люди кардинала Колонны, и выяснилось, что теперь они численно превосходят защитников города. Сами же горожане при виде того, как враг уже взял стены, впали в панику и ринулись в сторону Сан-Анджело. Возник хаос, в результате которого многие просто были затоптаны насмерть у моста через Тибр, который в сложившихся обстоятельствах взорвать было невозможно, а ведь это был единственный способ остановить солдат, рвущихся в центр города. В то время как народ осаждал Сан-Анджело, какого-то последнего кардинала тащили в корзине вверх по стене. Челлини с товарищами скатились с городских стен и, с трудом пробиваясь через толпу, принялись прокладывать себе путь к Сан-Анджело. «Сделать это, — вспоминает он, — было нелегко, потому что наши командиры хватали и расстреливали каждого, кто бежал от стен, у которых продолжался бой. Враг уже прорвался в город и уже буквально дышал в спину, когда мы все же добрались до ворот замка. К счастью, привратник, опуская решетку крепостных ворот, немного рассеял толпу, так что четверым из нас удалось в последний момент протиснуться внутрь».
Как ни поразительно, Климент VII все еще молился в часовне папского дворца, куда время от времени заходили его приближенные, уговаривая его перейти в замок и сообщая последние новости. Услышав о гибели герцога Бурбонского, он приободрился и, приняв приличествующий сану вид, поднялся на папский трон и еще раз заявил, что встретит врага, как некогда встретил его Бонифаций VIII. А снаружи как раз внезапно раздались громкие крики — враг-то и появился и начал прорубаться сквозь улицы, на которых толпились, окружая папский дворец, испуганные римляне. Климент VII разрыдался и впал в прострацию; в последний момент его все же удалось убедить перейти в замок, соединенный с его дворцом длинным каменным коридором (предусмотрительно пробитым в свое время папой Александром VI Борджиа). При помощи обслуги, поддерживающей сзади, чтобы ускорить шаг, его платье понтифика, он вышел на улицу, меж тем как сквозь проемы в стенах было видно, как ландскнехты, орудуя своими алебардами, избивают священников и обыкновенный люд. В этот момент, вспоминает папский историк Паоло Джиово, находившийся рядом с Климентом, «я накинул на него, закрыв голову и плечи, собственный алый плащ, чтобы какой-нибудь варвар внизу не узнал папу в окне по его белому стихарю и не выстрелил ненароком». В общем, в конце концов Клименту VII удалось укрыться за мощными стенами замка Сан-Анджело.
К концу дня город был полностью захвачен, восемь тысяч жителей убиты. Но это было только начало: утром началось Великое разграбление Рима. Подогретые ночной попойкой, ландскнехты врывались в церкви, унося все, что только можно, насиловали монашенок в монастырях. Испанцы подвергали беспомощные жертвы жестоким пыткам, а бедняки из отрядов, набранных в Южной Италии, не брезговали ничем, даже горшки и гвозди выносили из рыбацких лачуг. По другим сведениям, священные реликвии использовались в качестве мишеней для стрельбы, горы древних рукописей — как подстилка для лошадей, на одной из фресок Рафаэля наконечником копья большими буквами было нацарапано имя Мартина Лютера. Солдатня врывалась в дворцы кардиналов и видных лиц города, крушила все вокруг, насиловала женщин, догола раздевала хозяев, подвергая их всяческим издевательствам, а затем требовала выкуп как за заложников. Тем же, за кого выкупа не давали, можно сказать, повезло, что умерли. По словам одного очевидца, «ад — это ничто в сравнении с картиной, которую являет собой ныне Рим».
Челлини рассказывает, что один мужчина, стоявший рядом с ним на крепостном валу Сан-Анджело, рыдал, охваченный горем, расцарапывал себе кожу в кровь, видя, как солдаты внизу выволакивают из дома членов его семьи. На таком фоне похвальба Челлини, будто он метким выстрелом из мортиры «разрезал надвое одним ядром какого-то испанского офицера», кажется даже симпатичной. А вот еще один фрагмент воспоминаний: «Я стрелял из аркебузы, сея вокруг смерть и разрушение. Я уложил принца Оранского, которого тут же унесли...» Правда, последний чудесным образом остался жив, ибо, как увидим, продолжал весьма энергично командовать армией Священной Римской империи.
В «Автобиографии» повествуется также о том, что Климент VII не жалел комплиментов, то и дело выражая восхищение выдающимися подвигами автора: «Папа был чрезвычайно доволен (мной)... Папа послал за мной, мы заперлись вдвоем, и он спросил меня, что делать с папскими сокровищами... всячески одобрял мои действия... Тепло благодарил» — и так далее. На самом же деле папа пребывал в ужасном состоянии; он вставал на рассвете и выхаживал по крепостному валу, всматриваясь куда-то на север, в надежде увидеть французские войска, якобы поспешающие к нему на выручку.
Разграбление Рима сильно повлияло на сам характер Климента VII. На место прежней открытости пришла неисправимая подозрительность, теперь он не доверял никому; нерешительность сохранилась, но ныне за ней скрывался ум лукавый и расчетливый, а не сострадательный, как прежде. Никогда еще папа римский не был так унижен. Слухи о происшедшем быстро распространились по всей Европе, которая не видела ничего подобного за последнюю тысячу лет, с темных веков и вторжения вандалов и вестготов. Карл V лицемерно объявил при дворе траур; Лютер увидел в происшедшем знак гнева Божьего, обрушившегося на бездуховный и погрязший в пороке Вечный Город; у Эразма появился повод заметить: «Право, в развалинах лежит не один лишь город, но целый мир».
Осада замка Сан-Анджело продолжалась пять недель, обитатели его, включая Климента VII, страдали от духоты, которая становилась все более нестерпимой, и сильного недоедания. Лишь 7 июня император Карл V распорядился снять осаду, но перед этим Клименту VII пришлось подписать договор, по которому Папская область несла крупные территориальные потери, от Чивиттавекьи и Остии на побережье до Пармы, Модены и Пьяченцы на севере. Одним росчерком пера папские земли усохли до небольшой части их прежней площади, был потерян выход к морю, от земель по ту сторону Апеннин не осталось почти ничего.
Но даже после этого Клименту VII не позволяли покинуть Сан-Анджело, где он жил фактически в положении узника, в то время как римляне в своих разоренных домах пребывали в нищете, страдая от голода и чумы. В небе над руинами кружили, чуя запах падали, вороны, и даже остатки армии победителей, окружающей Сан-Анджело, начали впадать в уныние по мере того, как жаркое лето переходило в осень. С приходом зимы немецкие ландскнехты и испанские наемники, которые летом мародерствовали в долинах Романьи, вернулись в Рим. Своих денег они еще не получили и теперь выдвинули ультиматум: если им не заплатят, они ворвутся в Сан-Анджело и убьют папу.
На рассвете 7 декабря папе была предоставлена возможность бегства. Переодетый в слугу, Климент VII и его приближенные двинулись на север; в подкладках одежды были спрятаны золотые цепочки, изготовленные Челлини из переплавленных папских сокровищ. После нескольких дней изнурительного пути папская свита достигла наконец незаметной тропы, которой обычно перегоняют мулов в горы Умбрии; то была единственная дорога, ведущая к уединенному и покинутому епископскому дворцу в Орвьето. Здесь папа наконец оказался в безопасности — по крайней мере от врагов, чего не скажешь о стихиях, ибо, как свидетельствуют очевидцы, дворец «находился в полуразрушенном состоянии» и, чтобы добраться до личных покоев папы, приходилось миновать три больших комнаты, «с голыми стенами и без потолков». Отчасти, чтобы было не так холодно, но главным образом выдавая подавленность и перемены в характере, Климент отрастил усы и бороду. Человек, который при восшествии на папский престол считался самым красивым из всех понтификов, ныне превратился в призрак со зловещей черной бородой. Теперь у него явственно выдавались фамильные тяжелые веки, какие были и у Козимо Pater Patriae, и у Лоренцо Великолепного; но Климента VII они заставляли выглядеть то ли постоянно полусонным, то ли что-то прикидывающим.
В Орвьето Климент VII пытался продолжать заниматься делами понтификата и вскоре столкнулся с очередной политической проблемой. Из Англии прибыла делегация на предмет получения папского благословения на развод Генриха VIII и Екатерины Арагонской. Папа оказался в чрезвычайно щекотливом положении: с одной стороны, он не хотел ссориться со своим английским союзником, с другой — Екатерина была теткой императора Карла V, от которого теперь зависела сама будущность понтификата. Папа завилял и в конце концов не принял никакого решения. Английская делегация вернулась домой, получив самые безрадостные впечатления от условий, в которых живет папа: «Все здесь находится в состоянии самом жалком и ничтожном». Далее говорится о «голоде, нищете, ужасных жилищных условиях, спертом воздухе», о том, что в комнатах обрушились потолки и бродят по ним всякие сомнительные типы, которые непонятно что здесь делают. Что же до покоев самого папы, вся обстановка, кровать и так далее, не стоит и семи фунтов». Описание этого убожества возымеет тяжелые последствия: брошены первые семена недоверия, король Генрих VIII засомневался в силе человека, с которым он имеет дело.
Мало того что Климент VII потерял обширные территории, он еще утратил опору Медичи во Флоренции. После избрания он послал туда кардинала Пассерини, который должен был не только править от его имени Флоренцией, но и готовить к исполнению государственных обязанностей двух подростков из семьи Медичи — Ипполито и Алессандро. Оба они были детьми незаконнорожденными; первый — сын покойного Джулиано, герцога Немюрского, второй, официально, — сыном Лоренцо, герцога Урбино, тоже ныне покойного. Но на деле смуглолицый, неловкий Алессандро был почти наверняка незаконнорожденным сыном самого Климента VII, плодом его давней, относящейся еще ко времени, когда он жил во дворце Медичи во Флоренции, связи с одной мавританской рабыней. Единственной же законной наследницей была Екатерина де Медичи, дочь герцога Урбино и кузины Франциска I, принцессы Мадлен де ля Тур д'Овернь, — первый из отпрысков Медичи, в чьих жилах текла королевская кровь. С самого начала своего понтификата Климент VII вынашивал насчет Екатерины планы, выходящие далеко за пределы Флоренции. Как нам предстоит увидеть, даже оказавшись в критическом поло