Один из ярых противников ученого, немецкий врач, кончает жизнь самоубийством, когда, решив доказать опытным путем несостоятельность теории Земмельвейса, получает обратный результат
Когда за ним захлопнулась тяжелая дверь палаты, он осознал, что попал в ловушку, из которой ему никогда не выбраться. Его убеждали, что скоро он будет свободен, назначали обливания холодной водой и горы слабительных препаратов, как это было принято в психиатрии того времени. Истощенный, измученный таким «лечением» и нарастающей лихорадкой, Земмельвейс пытался бежать и был жестоко избит санитарами. 13 августа 1865 года его бездыханное тело было обнаружено дежурным персоналом в углу темной палаты для буйных. Ни коллеги, ни родственники не пришли проводить профессора в последний путь.
Метод Земмельвейса не канул в Лету после его смерти. Нашлось немало акушеров, которые поверили в эффективность профилактики родовой горячки, тайно от начальства внедрили идеи ученого на практике и пришли к поразительным результатам. Английский врач Джозеф Листер через 18 лет после открытия Земмельвейса предложит свой метод антисептической обработки карболовой кислотой, и ему наконец удастся убедить научные круги в важности обеззараживания рук и инструментария врачей. В дальнейшем правила асептики и антисептики станут для медиков одной из основ профессии.
В 1891 году останки великого врача, положившего начало борьбе с больничной инфекцией, Игнаца Земмельвейса были перенесены в Будапешт. В 1906 году состоялось торжественное открытие памятника, установленного на пожертвования врачей со всего света. Уважение и признательность его авторы выразили в короткой надписи на постаменте: «Спасителю матерей».
Уильям Томас Грин Мортон
1819–1868
Ученик Рембрандта, голландский художник XVII века Ян Викторе оставил после себя ряд замечательных полотен. Интересно, что во многих его картинах есть сюжет про пациента, которому удаляют зуб. Не известно, отражал ли художник в своих полотнах собственный опыт расставания с зубами или он был только впечатлительным наблюдателем процесса, но на картинах гениально отражены переживания несчастных, попавших в руки к лекарю или цирюльнику. Вероятно также, что в нас генетически, с самых древних времен, заложен страх перед зубной болью, по сравнению с которой меркнут многие другие страдания. И неудивительно, что авторство в изобретении лекарственного обезболивания (анестезии) принадлежит именно дантисту.
Вклад в медицинскую науку:
• Первое применение эфирного наркоза
Вклад в развитие медицины:
• Анестезиология
• Стоматология
• Хирургия
• Медицинская химия
Бостонские дантисты
В 1844 году на публичной лекции в Хартфорде (штат Коннектикут, США) химик Колтон демонстрировал свойства закиси азота – веселящего газа. От добровольцев, желающих порезвиться, не было отбоя. Пробираясь к сцене, они то и дело задевали серьезного мужчину с густыми бакенбардами, расположившегося у прохода и не сводящего глаз с лектора и его экспоната – мешка с газом. Надышавшись закисью азота, молодые люди начинали громко смеяться, приплясывать, разговаривать и раскачивались, словно пьяные. Один из них неловко упал и серьезно повредил ногу, но при этом продолжал хохотать и гримасничать, будто не замечал боли.
Авторитетный хирург, главный врач Бостонского госпиталя Джон Уоррен приглашает Уэллса продемонстрировать обезболивание на встрече городского медицинского общества
Когда представление закончилось, в комнату, где Колтон собирал реквизит, постучали. На пороге стоял тот серьезный мужчина с бакенбардами. «Хорас Уэллс, дантист», – вежливо представился он и, на секунду замявшись, попросил у химика продать ему пару мешков с газом для научных целей. Уэллс сообщил, что его интересует, как газ влияет на чувствительность, а он, будучи дантистом, ежедневно имеет дело с болью. Колтон не усомнился в том, что закись азота нужна гостю не для того, чтобы смешить гостей, ведь перед ним стоял, как было видно из всего, человек строгих правил и, что еще больше привлекло химика, склонный к науке. И Колтон решился на продажу реквизита: в конце концов, полвека назад англичанин Дэви именно тогда, когда у него самого разболелся зуб, и обнаружил, что закись азота способна утолять боль.
На следующий день в кабинете Уэллса состоялся эксперимент по применению закиси азота в медицинских целях. В нем помимо Уэллса участвовал и его давний друг – дантист Риггс, которому предстояло на фоне действия веселящего газа удалить приятелю подпорченный кариесом зуб. «Как самочувствие?» – после процедуры поинтересовался Риггс у сидящего в кресле Уэллса. Тот, покосившись на лежащий в лотке пожелтевший зуб, ответил: «Так, кольнуло что-то, но, знаешь, боли – никакой!» Сердце Уэллса восторженно стучало, и отнюдь не по причине вдыхания веселящего газа.
В 1842 году Уильям окончил Балтиморский стоматологический колледж.
Уэллс провел еще 15 удалений зубов под действием закиси азота, и все прошли без выраженной боли. Он спешит сообщить о своем открытии на медицинском факультете Бостонского университета. Авторитетный хирург, главный врач Бостонского госпиталя Джон Уоррен приглашает Уэллса продемонстрировать обезболивание на встрече городского медицинского общества. И вот настает заветный момент. Поднося мундштук мешка с газом ко рту пациента, Уэллс предвкушает оглушительную славу, которая вот-вот снизойдет на него, заурядного провинциального дантиста. Пациент открыл рот пошире, как просил врач, закрыл глаза, и Уэллс намертво зажал зуб инструментом. Тот звук, который он услышал через пару секунд, звучал в его памяти дольше и громче, чем последовавшие за этим смешки и реплики из зала. Распахнувший перед ним свою пасть парень противно, по-бабьи взвизгнул.
Среди находившихся в зале был и выпускник Гарвардской медицинской школы Уильям Мортон. Когда его соседи вскакивали с мест с криками «Позор!», «Обман!», он испытывал огорчение, жалость, растерянность – все что угодно, кроме злорадства. Ведь Хорас Уэллс некогда был его учителем и компаньоном – совладельцем мелкой стоматологической клиники. В 1842 году они пытались открыть новое дело в Бостоне – устанавливать пациентам протезы конструкции самого Мортона. Однако процедура обработки корней зубов перед протезированием была очень болезненной, и новый метод не прижился. Вскоре распался и деловой союз двух дантистов.
Его отец мечтал, чтобы сын стал врачом, и всячески поощрял его игры в доктора даже тогда, когда чадо чуть не отравило самодельной «микстурой» собственную сестру
Уильям Мортон был родом из Чарлтона (штат Массачусетс). Его отец, владелец лавки и небольшой фермы, мечтал, чтобы сын стал врачом, и всячески поощрял его игры в доктора даже тогда, когда чадо чуть не отравило самодельной «микстурой» собственную сестру. В 1842 году Уильям окончил Балтиморский стоматологический колледж. И хотя лишать сограждан больных зубов было делом доходным, тщеславному Мортону оно казалось слишком мелким. Потому, возможно, он и изобретает оригинальную конструкцию зубного протеза и вскоре знакомится с Уэллсом, опытным дантистом, также помышляющим о быстрой славе. Дела у учрежденной ими клиники на лад так и не пошли, и в 1843 году пути компаньонов расходятся. Отныне методы обезболивания при стоматологических манипуляциях каждому из них предстоит искать самостоятельно. Но фиаско Уэллса в 1844 году надолго выбивает того из седла, а Мортон вынужден искать другие анестезирующие вещества помимо закиси азота.
Почему важно слушать учителя
Ученый Чарльз Джексон был по образованию врачом, но большую часть времени посвящал изучению химии и минералогии, которые он преподавал в Гарвардской медицинской школе. Предметом его интереса с некоторого времени был эфир, обезболивающие и усыпляющие свойства которого описали еще Парацельс и Фарадей.
«Знакомство» Джексона с эфиром произошло случайно – он использовал пары эфира как составную часть противоядия, когда во время очередного опыта отравился парами хлора. Под действием эфира боль в обожженном горле стихла и наступило приятное расслабление. На следующий день Чарльз обложился книгами, в которых были описаны эфир и его свойства, и принялся делать выписки из них.
30 сентября 1846 года Мортон впервые опробовал пары эфира на своем пациенте Эбене Фросте, чудовищно боявшемся боли при удалении зуба.
У Джексона не было возможности проводить испытания на пациентах, потому что врачебную практику он забросил без сожаления. Как-то в разговоре ему между делом пришлось поведать о чудесных свойствах эфира своему другу и ученику по Гарвардской медицинской школе дантисту Уильяму Мортону, молодому, но весьма деловитому и целеустремленному. И в голове у того сразу же возник привлекательный план: а не есть ли эфир то самое вещество, которое он до сих пор тщетно искал для обезболивания? Проверку своего предположения Мортон решил не откладывать в долгий ящик.
Поначалу Мортон проводит испытания на своих собаках. В первый раз дело закончилось тем, что питомцы, пришедшие в беспокойство от непривычного состояния, опрокинули бутылку с жидкостью на пол. Спустя некоторое время мать Уильяма, зашедшая проведать сына, увидела его мирно посапывающим на полу рядом с тряпкой, которой он вытирал образовавшуюся лужу. Для продолжения опытов Мортон через несколько дней изобрел простейший ингалятор в виде непромокаемого мешка. С его помощью удалось так глубоко усыпить собак, что те теряли болевую реакцию.
Он изобретает оригинальную конструкцию зубного протеза и вскоре знакомится с Уэллсом, опытным дантистом, также помышляющим о быстрой славе
Джексон по-прежнему дружески делится с Мортоном новыми выявленными им данными о свойствах эфира и способах его применения. Тогда Уильям решается на проведение опыта на себе самом. Вот как он описывает это в мемуарах: «Я приобрел эфир фирмы Барнетта, взял бутылку с трубкой, заперся в комнате, уселся в операционное кресло и начал вдыхать пары. Эфир оказался настолько крепким, что я чуть было не задохнулся. Однако желаемый эффект не наступил. Тогда я намочил носовой платок и поднес его к носу. Я взглянул на часы и вскоре потерял сознание. Очнувшись, я почувствовал себя словно в сказочном мире. Все части тела будто онемели. Я отрекся бы от мира, если бы кто пришел в эту минуту и разбудил меня. В следующий момент я верил, что, видимо, умру в этом состоянии, а мир встретит известие об этой моей глупости лишь с ироническим сочувствием. Наконец, я почувствовал легкое щекотание в фаланге третьего пальца, после чего попытался дотронуться до него большим пальцем, но не смог. При второй попытке мне удалось это сделать, но палец казался совершенно онемевшим. Мало-помалу я смог поднять руку и ущипнуть ногу, причем убедился, что почти не чувствую этого. Попытавшись подняться со стула, я вновь упал на него. Лишь постепенно я опять обрел контроль над частями тела, а с ним и полное сознание. Я тотчас же взглянул на часы и обнаружил, что в течение семи-восьми минут был лишен восприимчивости».