— Что, все так безнадежно? — прервала паузу Ясенева.
— Кто его знает, — откликнулся рассудительный дед Гордей. — Возможно, тут тоже случилась оплошность, как с пожаром на моем сеновале, а мы затеем разбирательства. Зачем надо, чтобы пострадали те, кто не хотел Васькиной смерти?
— А если были такие, что хотели?
— Сомневаюсь я, Даша. Зачем кому-то его убивать и зачем тебе все это надо?
Дарья Петровна непритворно вздохнула, отмахнулась от очередного комара и наклонила голову вниз. Но вот вскинулась, пристально посмотрела на росшие на межи двора и огорода рожи, густо цветущие разными колерами.
— Я еще раз убедилась, что вы человек ответственный и вам можно доверять, — сказала она. — Так вот, я действую по поручению своего дядьки Аркадия Ивкина. Знаете такого?
— Да нас с ним вместе в армию призывали! — дед даже хлопнул себя по колену от такого смешного вопроса. — Только он в Союзе остался, а я загремел под фанфары на войну с империалистической гидрой.
— Ну вот. Тогда вы знаете и то, что он бездетный.
— Да уж знаю, — лениво протянул дед.
— А тут помирать пора. Вот он и поручил мне разыскать его внебрачных детей, чтобы разделить между ними наследство. В ходе поисков мне удалось выяснить, что Вася был его сыном и, значит, являлся одним из наследников. Возможно, чтобы это явилось поводом к убийству? Да, возможно. Поэтому я занимаюсь этим делом.
— Пусть оставит Васину долю его детям, и вся недолга, — сказал дед Гордей, по-стариковски мудро не удивившись услышанной новости. — Причем тут причины его смерти?
— Так-то оно так, — сказала Ясенева. — Но с детьми, наверное, не получится, там есть ограничивающее условие, — пояснила Ясенева, — чтобы после его смерти наследники «досмотрели в комфорте и достатке» его жену Евдокию. Кто согласится взяться за это, на того, видимо, он и составит завещание.
— Узнаю Аркадия, — дед Гордей со значением поднял вверх палец. — Значит, у Дуськи детей нет и положить ее старость даже при больших деньгах не на кого. Вот он, паразит, и вспомнил о своих. Итак, завещание с условием… Молодец! Так все-таки причем тут причины Васиной смерти? Ищи остальных дядькиных наследников.
— Вы же вот сами говорите, что у дядьки могут быть и другие дети. Следовательно, Васю они просто могли убрать как конкурента. В таком случае виновные должны быть наказаны, хотя бы лишены наследства, это же убийство.
— С чего ты взяла про убийство?
— Дело в том, что дядька совершил один неосторожный, вернее, простодушный шаг — сначала обратился со своей просьбой не ко мне, а в сельскую администрацию к Денису Драчу. Понимаете? Разгласил свои намерения.
— И если Денис проболтался кому-то, то… — дед Гордей показал руками, как можно было свернуть шею Бердяеву.
— Именно так.
— Надо проверить и самого Дениса, — решил дед. — Он по возрасту подходит. И еще знаешь кого? Я его не знаю, но он ездит на черной машине с дугами на крыше.
— Кто он?
— Что-то они с Драчом на парочку замышляли, я видел, когда приходил в сельскую администрацию на прием. Как бы он не приезжим был, да-а, тогда выстрел мимо. А Дениса проверь обязательно. Дядька назвал тебе, от кого у него могут быть дети?
— Где там! Все перезабыл, да и что с него взять — ему память уже отказывает. Но я кое-как провернулась и составила список его возможных пассий. Во всяком случае, Васю Бердяева я нашла именно по этому списку.
— Давай его сюда! — загорелся дед Гордей. — Сейчас изучим всех и каждую в нем особу оком рабселькора.
Ясенева раскрыла свои записи и прочитала из них имена, которые установила в результате долгого поиска дядьковых сверстниц. Дед Гордей слушал внимательно, иногда переспрашивал что-то, потом, почмокав губами, попросил прочитать еще раз.
— Да, повыходили наши девки замуж за каких-то незнакомых парней, — подытожил он. — Тогда время такое было. К нам сюда из западной части нанесло рвани, что грязи, — приехали отъедаться после свободной Европы. И давай проникать в местные семьи: жениться, выходить замуж — прямо как только их тута и ждали, чтобы осчастливиться. Я бы с ними и на одном поле не присел, а другие, что ж, — разбору не имели, велись на эту экспансию. Но и подсказать тебе кое-что могу.
— Я уже пишу, — обрадовалась слушательница, пропустив мимо ушей остальные дедовы сентенции.
— Итак, Галина Овраг — это была моя соседка, она вышла замуж в соседнее село, в Михайловку, за Алексея Ермака. Там в Михайловке этих Ермаков полно и Алексеев — тоже. Но ты же знаешь, какие годы спрашивать. Найдешь. Далее возьмем Нинку Беленко, мою одноклассницу. Она выехала в Запорожье и тама вышла замуж за сталевара. Хвастовства было ужас сколько, он ведь деньжищи загребал нешуточные, а она в магазине работала.
— Она до сих пор там живет? Как теперь ее фамилия?
— Да, там обретается, фамилии я не знаю. Но в прошлом годе муж ее умер, и она забрала к себе сестру Людку, тоже вдовую, что за Валентином Мусиенко была. Да ты о них можешь спросить у Людкиной дочери Лидии — Лидии Валентиновны Сулимы, а она как раз секретарствует у Драча.
— Да-а!? — Ясенева с живостью отреагировала на последнюю фразу. — Это уже становится интересным. Еще кого-то знаете?
— Сейчас, не спеши. Кто у нас остался? Ага, — вращал шариками дед Гордей, — Зинка Король. Ну, эту можешь вычеркнуть совсем.
— Почему?
— Да нет у нее детей. Два раза замуж выходила и не родила. Последний муж ее, Игнат Антонович, хорошей души человек был и жили они в ладу, а вот… Впрочем, она воспитывала Игнатову дочь от первого брака, сейчас с правнуками возится, но это же не то. Правильно?
— Конечно.
— Меня беспокоит Мария Фунтикова. Вот что-то знакомое, а не ухвачу. Как бы не она была дочерью нашего убойщика. Они жили за мостиком через Осокоревку, что к кирпичному ставку ведет. У них хороший каменный домина был, большой. А отец ее, хромой Оська, забивал скотину дома и кровь в ручей спускал. Сейчас там чужие люди живут, но спросить-то можно. За кого же она вышла? Да рябая вся, — рассердился дед, — кому она могла глянуться, тьху!
— Каждой твари…
— Не говори, — согласился дед Гордей. — Ты вот что, — он подозрительно замялся, а потом продолжил: — Не знаю, как она туда попала… Это… Мою-то благоверную тоже вычеркни.
— Вашу благоверную? — растерялась Ясенева, не подумав о таком повороте дела. — Это жену что ли? А кто она тут?
— Да Нюрка! Ну, вот, — дед наобум ткнул пальцем в записки Дарьи Петровны, — Анна Викторовна Бадыль. Я, конечно, извиняюсь, но вышла она за меня девицей, да и дети у нас получились поздние, твой дядька-кобель уже давно был женат. А он с теткой Дунькой жил душа в душу и после женитьбы не грешил. Правда, поколачивал Дуньку крепко. Так она зарабатывала, я такую вообще убил бы. А блудить не блудил, не было этого, разве, может, с замужними, так тут уж концы спрятаны навечно, не найдешь. Короче, я к чему веду — моя покойница чиста.
— Да я же составила список не по каким-то подозрениям, а по описанию дядьковых симпатий. Выбирала из общего списка, который взяла в школе, маленьких, светленьких. Поняли?
— А-а, методом отбора? — сообразил дед. — Так бы сразу и сказала, а я напрягся да все время вычисляю, как оно могло получиться. Ну, слава Богу, камень с души. Вишь, дело прошлое, а зело борзо забирает, — подтрунил над собою старик. — Кажется, там еще Дорка Никтошиха фигурирувает?
— Да, есть такая, Федора Александровна Никто.
— Так она уехала отседа. Не так, чтобы далеко, говорят, в Синельниково осела, но о ней ни слуху ни духу не слыхать. А про ту, которая последней осталась, ничего не скажу, не помню ее.
— Елена Николаевна Петренчук, — произнесла Ясенева.
— Да, фамилия-то нездешняя, как раз из пришлых, может, за своего и вышла. Вот мы с тобой и поработали, Даша. А ты сомневалась, — с довольным видом потер ладони дед Гордей.
— Я вам очень признательна. Даже не гадала такую помощь получить. Но о том вечере, когда погиб Бердяев, вы мне разговор замяли, деда. Вот партизан!
— Доложу, доложу, — успокоил Дарью Петровну дед Гордей. — Слушай. Дело было уже совсем под вечер. Да, смотрю, опять едут наши голубки — Севка с Валентиной. Он ее еще на той стороне ставка подобрал, как раз под ракитой, которая в стороне от остальных растет. А мне-то отсюда как на ладони видать! Я и смотрю дальше. После них промчался этот неизвестный, о котором я тебе говорил. Далее проехал Бердяев на велосипеде, видно, уставший был или расстроенный, ехал медленно, как-то совсем вяло. И следом за ним, прижав ушки, не отставали двое сусликов, только велосипеды у них были новее и такие, знаешь, с вывернутыми рулями.
— Спортивные?
— Может и спортивные, черт их знает. Ехали чада легко, играючи. Я и подумал — что это за вереница такая? Но коль они проехали туда, то должны и домой возвращаться. Верно? Ладно, решил я, подожду обратного порядка событий. Спешить мне некуда, и чтобы ничего не пропустить, я взял стульчик и сел в огороде, отамочки под кукурузой, — дед Гордей показал рукой, где у него был наблюдательный пункт. — И что же оказалося? Был я прав. Первыми покатили, просто сломя голову, дорогие деточки, это где-то около полдвенадцатого было. Как их только не настиг этот, что на машине ехал?! Тогда, боюсь, было бы еще два трупа. Ага, так он проехал минутой позже, суслики уже успели скрыться. А Севку с Валентиной я до начала четвертого дожидался, но убедился, что и они возвернулись домой. А вот Василий остался тама. Я утром услыхал и обмер — все понял.
— Когда вы услыхали?
— Часов в девять, точнее не скажу — время в голове перепуталось. Спать-то мне не пришлось, только в обед лег вздремнуть.
— А что вы поняли? И кто были эти дети? Вы узнали их?
— Сусликов? Да, узнал. Я же почти рядом сидел. Только меня за стеблями кукурузки с дороги не видно было. Вадимка Зябликов да Ларка Форис, не девка — огонь, не удивлюсь, если это она все затеяла. Я понял так, что Прудников с Нильской просто ездили, как всегда, покувыркаться где-нибудь на безлюдье. А вот тот, что на машине с дугами, явно хотел опередить Бердяева, чтобы встретить его где-то в глухом месте. Я ведь не дурак, не только наблюдать умею, но и кумекать, что к чему, научен. Так вот дети, зачем-то преследовавшие Васю, скорее всего, стали свидетелями убийства, испугались и драпанули назад. А наши влюбленные задержались, ибо могли наткнуться на Васю уже после всего. Может, он был еще живой и они пытались спасти его? Но они помалкивают, оберегая свою личную тайну. Вот если бы они видели само преступление, то молчать не стали бы, голову на отруб даю. Значит, не видели, но задержались из-за этого события, как пить дать. Вальку свою поспрошай, подругу!