Практическим направлением отличалась «врачевская» деятельность основателя Соловецкого монастыря – Зосимы (XV в.), который в житиях прямо назван «лекарем». Познания в народной медицине им были приобретены еще в миру в молодые годы.
В устье Северной Двины в XV в. прославился как «лечець» основатель Сийского монастыря Антоний. «Двинский крестьянин холоп», как называет его В. О. Ключевский, Антоний был сыном бедняка – выходца из Новгорода, а мать его была «от веси (из села) Кехта от предел Двинския области» и «живяше же оба земледелие творяще»[429].
Имея школьное образование, наученный с детства живописи («иконному письму»), свою подготовку Антоний, однако, был склонен направлять не в область писательства, а в сторону более живого общения с недужными, нуждавшимися в конкретной медицинской помощи. Этому способствовал его физический склад. Антоний, как пишут очевидцы, «бяше крепок и мощен телом зело» и всякую работу делал «за два, за три человека». Все документы единодушно рисуют Антония в молодые его годы завсегдатаем больниц, где им выполняются самые трудные, грязные работы: «Имеяше Антоний таков обычай, еже в больницу ходити часто и посещати немощнейшую братию и служаще им в нужных потребах, и свитки мыяше своим рукама, воду согревая и теплою водою согнившая уды их омывая и смердящия раны обязуя» (перевязывая)[430]. Эта практическая сторона врачевания подчеркнуто выступает и в завещании Антония, оставленном перед смертью, где всем «лечебникам» (т. е. врачам) он предписывает заботиться о выздоровлении больных так же, как поступал он сам. «яко же аз сам делаше». Но в то же время у Антония не оставались в пренебрежении вопросы распознавания болезни, применения некоторых простейших диагностических приемов. На рисунках он изображается как «лечець добрый», внимательный ко всякой мелочи: он тщательно расспрашивает больного о начале болезни, о том, как она протекает, в каком месте ощущается боль, прикладывает ухо к телу больного, ощупывает его «долонью», «перстами». Больница в Сийске пользовалась хорошей славой в XVI–XVII вв. и привлекала многих больных из крестьян, рыболовов, зверобоев со всего Поморья, отплачивавших монастырю трудом или «имением».
Одной из ярких фигур в области народного врачевания на Севере к концу XVII в., с 1682 г., стал Афанасий Холмогорский (до монашества Алексей Артемьевич Любимов), уроженец Тобольска (1641 г.). Образование он получил в Москве при Чудовом монастыре, где была хорошая больница. Лучший ученик Епифания Славинецкого – переводчика на русский язык анатомии Везалия – Любимов воспринял от своего учителя интерес к медицине. В Холмогорах, где Афанасий жил долгие годы, у него была собственная библиотека с медицинскими рукописями, при своем доме он имел нечто вроде лаборатории, где им самим «пропущались» (подвергались дистилляции) некоторые лекарственные травы и корения. Известно было несколько лечебных «водок» его собственного приготовления, которые пользовались славой у северян и «на Москве». П. М. Строев называет Афанасия «мужем ученым, ревнителем намерений Петра Великого». Афанасий пользовался большим уважением Петра I за помощь по снабжению матросов и «работных людей» в Холмогорах. Архангельске лекарственными зелиями. Принадлежащая перу Афанасия медицинская рукопись «Реестр из дохтурских книг, которыя суть к человеческим немощем прилично держать лекарства…» (1695) представляла тщательную выборку медицинских советов из многих книг по разным случаям жизни, отличалась популярностью изложения и поэтому находила долгое время теплый прием у простого народа Севера.
Радужно разукрашенная житиями филантропия монастырских «лечьцов», однако, должна быть оценена по достоинству. Идеологи феодальной власти, руководители монастырей на деле проводили жестокую экономическую политику, всемерно закабаляя и разоряя окрестных крестьян, «работных людей». Слава о «добрых врачах» – монахах, игуменах – нужна была церковникам для того, чтобы искусственно раздуть авторитет монастырей – «оплещий» феодализма – и таким путем еще более подчинить себе простой народ.
Имена светских народных «лечьцов» раннего времени на Севере не сохранились. Есть указание на то, что в конце XVI в. один из лекарей Пермской земли «от Строгановых» настолько искусно сделал на Москве заволоки Борису Годунову и тестю Ивана IV Нагому, что «царь, пораженный мастерством лечьца, в знак особой милости наградил его правом именитых людей – именоваться полным отечеством или «вичем», как только знатнейшие государственные сановники именовались»[431]. Из лично известных Ивану IV двух братьев Строгановых – Григория и Якова, о которых он отзывался как о «людях умелых и знающих», ни один не мог быть «лечьцом», излечившим Годунова и Нагого. Они оба умерли до операции заволоков, которая выполнена была 19 ноября 1581 г. в то время, когда сами братья Строгановы по положению знатных вельмож в государстве никак не могли снизойти до того, чтобы выполнять хлопотливую медицинскую процедуру, требовавшую постоянного пребывания «лечьца» у постели больного в течение не менее 40 дней. Не был ли этот «царский лекарь» одним из безыменных, простых русских «работных людей», хорошо умевших лечить по правилам народной медицины? У Н. М. Карамзина, Л. Ф. Змеева и некоторых других историков в связи с этим упоминается имя Кайбышева, о котором, впрочем, кроме этого одного имени, больше никаких сведений не сообщается, если не считать, что Кайбышеву же приписывается авторство одного из так называемых строгановских лечебников»[432].
С XVII в. в городах Севера практиковали среди народа костоправы. В период польско-шляхтской интервенции (1609 г.) у каргополян, вологжан (на Вологде) такие хирурги назывались «балберами», «балверами». Они происходили из стрельцов; раненых и больных внутренними болезнями иногда лечили у себя на дому, взимая за услугу немалые деньги[433]. Еще до открытия первой русской Московской медицинской школы (1654 г.) в Вологде на положении полкового лекаря служил костоправ Степан Дорофеев. То же было и во многих других городах. Иногда в далеких северных местностях доброй волей оставались русские «лечьцы», прибывавшие сюда из Москвы со служебными поручениями, и занимались здесь врачеванием. Это имело место и в Архангельске (1663 г.) и в Соловках в третьей четверти XVII в.
Оживленная торговая и культурная связь приморских городов Севера с Западной Европой способствовала общению северян с медициной других стран. В Архангельск, начиная со второй половины XVI в., наезжало много западноевропейских врачей, аптекарей и по вызову и «без царского указу» с детьми, слугами, со многими лекарствами. Нередко медики эти сами состояли в штате каких-либо знатных иностранцев. В октябре 1615 г. в Поморье, например, прибыл знатный англичанин, у которого среди «людей дворовых» оказался «Ян Снап, лекарь, родом шляхтичь»[434]. Архангельские воеводы вызывали таких лекарей на съезжую избу и там их «доправшивали». Судя по характеру допросов, русские дьяки, подьячие, переводчики были в курсе постановки медицинского образования за границей, знали, что врач должен был иметь «грамоту свидетельственую» (диплом), уметь определять болезнь по «урине» (по моче) и по «биению жилному» (по пульсу). За время переписки Архангельска с Москвою, куда врачи, в конечном счете, направлялись, они иногда были вынуждены долгое время пребывать в Архангельском порту, за это время получая «корм», квартиру, денежное содержание и оплату обратного проезда, потому что Москва с середины XVII в. стала отказываться от их услуг, мотивируя тем, что «у нас де на Москве своих докторов не мало». Тогда иноземцы-врачи выпрашивали себе другую службу, «города строить», «проводить воду» и т. п., переезжали в Холмогоры, Устюг, стремясь закрепиться там на частной практике. Некий Индрис Кувманс (первая четверть XVII столетия), невзирая на указание из Москвы выехать «до дому», закрепился в Архангельске, развернул широкую практику, взялся лечить воеводу, определив у него «огневую». Скопляясь иногда в значительном числе на Севере, иноземные врачи часто интриговали друг против друга. Так, врач Квирен Бремборх говорил и писал об Индрисе Кувмансе, что он медицины не знает, распознать болезнь у воеводы Архангельска не сумел и лечил его неправильно.
От Бремборха осталось большое письмо в прекрасном русском переводе от 1628 г., оно напечатано в VIII томе Русской исторической библиотеки. Письмо голландского врача Бремборха наполнено самовосхвалением: он излечивает многие болезни, которые после Гиппократа никто еще не мог излечивать, в родословной Гиппократа он, однако, путает были с небылицей. Но, с другой стороны, в письме немало сведений, оказавшихся не бесполезными для русских «лечьцов». Это – мысли о необходимости изучения анатомии, советы и указания о правилах анатомирования трупов, об операциях на черепе, о трепанации трубчатых костей и пр. В записке Бремборха впервые выдвигается представление о «лекарях-корабельщиках», медицинских книгах, необходимых «корабелным людем, еже по морям ходят», и о книге, называемой «фадемекум». Все это не только говорит в пользу некоторых специальных познаний Бремборха, но и характеризует уровень медицинских представлений у русских северян. Надо полагать, что уровень знаний архангелогородцев, холмогорцев к первой половине XVII в. был настолько высок, что ими легко воспринимались отвлеченные вопросы медицины, не чужды были им и некоторые положения организации народного здравоохранения. К тому времени Архангельск стал важнейшим портом Русского государства, центром активной торговли с Западом, Китаем, Средней Азией, здесь сближались культурные интересы русских людей с народами многих стран мира.