Довольно рано, уже в XI веке, в некоторых регионах Западной Европы возникают специализированные «богадельни»[175]. Чаще всего их строили для слепых и слабовидящих. Излечить их средствами средневековой медицины было невозможно, но в этих приютах люди получали бытовой уход и защиту, а это уже немало. Но историк Эдвард Уитли считает, что у этих милосердных инициатив есть страшная изнанка. Несколько приютов для слепых работало во Франции, а после нормандского завоевания Англии в 1066 году эти заведения появились и там. Уитли связывает это с тем, что нормандские аристократы часто ослепляли своих врагов и политических оппонентов[176]. Так часто поступал с врагами Вильгельм, прозванный позже Завоевателем. Нормандцы, считает Уитли, привезли эту практику в Англию. Например, уже в 1087 году были ослеплены горожане Кентербери, которые выступали против назначения настоятеля-нормандца в аббатство Святого Августина[177].
В середине XIII века Людовик IX Святой открывает для слепых знаменитую богадельню Кенз-Вен в Париже[178]. Ее старые здания давно снесены, но на ее месте до сих пор работает офтальмологический центр. Название в переводе означает «пятнадцать по двадцать». Предполагают, что в ней действительно могли разместиться триста жителей, хотя обычно их было от ста до ста пятидесяти. Это был не госпиталь в современном смысле слова, а, скорее, коммуна, где незрячие постояльцы жили вместесо своими родственниками. Жильцы сообща решали многие вопросы – от административных до тех, что касались работы на общих огородах. Может быть, хотя бы благочестивый Людовик имел добрые намерения без двойного дна? Скорее всего, так и было, король и впрямь был набожным. Но у его решения были и сугубо практические цели[179]. За два года до открытия Кенз-Вен Людовик изгоняет из Парижа попрошаек. Главной причиной назвали постоянный обман со стороны нищих. Многие из них лишь притворялись больными и слепыми, чтобы вызвать сочувствие у добросердечных горожан и получить побольше монет. Обитатели Кенз-Вен тоже собирали милостыню, но теперь все было легально. Во-первых, они носили некое подобие униформы: возможно, так Людовик давал им возможность показать, что их статус подтвержден властями. Во-вторых, папа римский Климент IV выдал им разрешение просить подаяния в парижских и пригородных церквях. В начале XIV века это право на какое-то время осталось только у постояльцев Кенз-Вен, что страшно возмущало жителей других богаделен.
Глава 4. Эпоха эпидемий. Массовые заболевания Средних веков
Когда речь заходит о болезнях Средневековья, об эпидемиях вспоминают в первую очередь. Множество известных образов этого периода связаны с моровыми поветриями. Это и знаменитый «чумной доктор», и сюжет пляски смерти, и мотивы бегства из зараженной местности. О том, что считали причинами эпидемий, мы говорили в первой главе книги, а о том, как пытались предотвратить заражение, – во второй. Здесь я расскажу о том, как люди жили, пока вокруг разворачивался мор. Как эпидемия отражалась на их семье и работе? Какое поведение они считали подобающим и насколько на самом деле придерживались этих норм? Наконец, какие последствия ждали тех, кто выжил?
Средневековье выдержало несколько масштабных эпидемий, затрагивающих огромную сеть взаимосвязанных регионов. Прежде всего это первая и вторая пандемии чумы. Началом первой считают Юстинианову чуму. Она началась в 541 году в Египте, быстро перекинулась на Константинополь, а оттуда по торговым путям распространилась на огромную территорию. Погибли десятки миллионов человек в разных регионах. Последующие вспышки были не такими страшными, но с перерывами продолжались до середины VIII века. Началом второй пандемии стала печально известная «черная смерть». Пути ее распространения сейчас активно исследуют историки и микробиологи. Обычно считается, что эпидемия началась в Китае в 1330-е годы. В середине 1340-х она добралась до Малой Азии, Северной Африки и Европы. Число жертв эпидемии не могут точно оценить до сих пор, но оно было поистине огромным. Ко второй пандемии относят около 25 крупных вспышек болезни и множество мелких. Они продолжались вплоть до XIX века.
Многие средневековые эпидемии в источниках называются «чумой». Однако далеко не всегда за этим термином скрывается болезнь, вызываемая чумной палочкой (бактерия Yersinia pestis). Масштабов морового поветрия достигали и вспышки других болезней: оспы, туберкулеза, сибирской язвы. Средневековые врачи, ставшие свидетелями «мора», не стремились точно определить диагноз. Они старались лишь как можно точнее описать проявления болезни, чтобы будущий читатель их работ смог опознать хворь, если она вернется. Это было вполне оправданно. Заболевания проявлялись в разных своих формах, и четко разграничить их – сложная задача. Иногда формы одной и той же болезни совсем не похожи друг на друга. Например, иногда легочную и бубонную чуму воспринимали как отдельные заболевания. Древнерусский летописец, рассказывая о поветрии, которое задело запад и юг Руси в 1092 году, говорит, что тогда множество людей «оумираху различнымÏ недугы»[180]. Историки считают, что болезнь в таких случаях была одна, но проявлялась в разных формах.
Эпидемия всегда шокировала, вызывала ощущение ужаса и безысходности. Вот как описывает «черную смерть» Ги де Шолиак (1298–1368), хирург, личный врач папы римского Климента VI. В Авиньон, где тогда находился папский двор, болезнь пришла в 1348 году.
© Wellcome Images
Иллюстрация к «Большой хирургии» Ги де Шолиака: вскрытие тела женщины. (Montpellier, Bibliothèque Universitaire, Ms. fr. 184)
«Болезнь началась у нас в январе и продолжалась семь месяцев. Она была двух видов. Первый длился два месяца, он отличался продолжающейся лихорадкой и кровохарканием, и люди умирали от нее за три дня. Второй длился все остальное время, он тоже сопровождался продолжающейся лихорадкой, нарывами и карбункулами во внешних частях, особенно в подмышках и в паху, и люди умирали от него за пять дней. Болезнь была столь заразна (особенно та, которая сопровождалась кровохарканием), что один человек получал ее от другого не только если жил рядом, но просто взглянув на него; так что люди умирали без слуг и бывали похоронены без священников. Отец не посещал сына, а сын – отца, милосердие умерло, надежда пропала»[181].
Вот свидетельство новгородского летописца, составителя Новгородской четвертой летописи, о болезни в Пскове в 1352 году:
«В тот же год был сильный мор в городе Пскове и [ближайших] селах, было много смертей. Умирали люди: мужчины и женщины, старые и молодые, и дети, и священники, и монахи, и монахини. Были же тогда такие смертные предзнаменования: начнет человек кашлять кровью, три дня проживет и умрет. Так вскоре задумались [люди] о своей жизни или о душе, и поэтому многие шли в монастыри, мужчины и женщины, и постригались в монашеский чин. <…> И так было тогда: священники не могли провожать [отправлять предсмертные ритуалы] каждого по дворам, ведь не успевали ко множеству умирающих, но велели всем самим привозить своих мертвых на церковный двор. Тех, кто умер ночью, утром оказывалось до тридцати и больше в одной церкви, и всех отпевали вместе <…> и так клали их по трое или по пятеро в один гроб»[182].
А вот рассказ арабского историка и поэта Ибн аль-Варди (1291/1292 – 1348/1349):
«Чума восторжествовала и пришла в Алеппо. Говорили: “Она напала на человечество”. Я же называл это мором. До чего невероятно она преследовала людей в каждом доме! Стоило одному из них закашлять кровью, как все остальные были убеждены, что не выживут. Она сводила всю семью в могилу после двух или трех ночей. Я молил Создателя человечества развеять чуму, как только она началась. Каждый, кто ощутил [тогда] вкус собственной крови, был уверен, что умрет»[183].
Врач, поэт и безымянный летописец принадлежали к разным конфессиям, их разделяли тысячи километров, но мотивы описаний были крайне схожи. Мор безжалостен, он убивает быстро, а привычный порядок вещей нарушается: умирающие не получают даже самых необходимых обрядов и личного гроба.
Эпидемии наносили удар по одной из основ средневековой жизни – по семье. В это понятие историки включают не только нуклеарную семью из родителей и детей. В доме могли жить и пожилые родственники, и дети от предыдущих браков родителей, двоюродные и троюродные братья и сестры, осиротевшие дети близких родственников. Помимо кровной родни, под той же крышей порой жили крестные дети, воспитанники, ученики и слуги. Многие, стремясь проявить милосердие, давали приют путникам или беженцам. Все эти люди считались «домочадцами», и в норме нуклеарная семья старалась обеспечить их всем необходимым. Каждая семья была включена в более крупную сеть отношений. Она взаимодействовала с «кланами» дальних родственников, а иногда и с профессиональными объединениями, например купеческой гильдией. Эпидемия наносила удар по всем социальным связям сразу. Как только становилось понятно, что вспышка болезни будет опасной и продлится долго, семья задумывалась о переезде из зараженного города или селения. Мы знаем, что это было самое надежное средство сохранить здоровье и жизнь при моровом поветрии. Перспективу бегства рассматривали, наверное, все. Но финальное решение зависело от множества обстоятельств. Кто-то мог себе позволить сняться с места всей большой семьей, взяв с собой даже слуг и подмастерьев. Обычно у таких людей были крепкие связи в других городах: «в никуда» бежали редко. Иногда хозяева уезжали, а прислуга оставалась присматривать за домом. Такое случалось не только в Средние века. Пережившие «великую чуму» в Англии XVII века вспоминали, что Лондон в это время казался «городом слуг»