[242]. Собственно, такую процедуру обычно не считали разводом: участники судебного процесса старались доказать, что этот брак изначально не мог считаться полностью законным, поэтому его следует не расторгнуть, а аннулировать. Заболеваний, которые позволяли бы христианам законно расстаться, было не так много. Известно, что даже заражение одного из супругов лепрой не обязательно становилось поводом развестись[243]. Поэтому замужняя христианка, столкнувшаяся с тяжелой болезнью, обычно имела право оставаться в доме своего супруга. Иногда закон устанавливал определенные сроки. Скажем, византийские нормы обязывали мужа, супруга которого страдала «безумием», ждать облегчения симптомов в течение трех лет[244]. Если за это время состояние жены не улучшилось, муж мог расторгнуть брак. Женщина отправлялась в дом своих родителей или других родственников, и они были обязаны принять ее. Если у «безумной» не было родных, заботу о ней обеспечивал местный епископ.
Средневековые мусульмане пользовались большей свободой. Увы, речь в основном о мужчинах. В теории попросить о разводе могла и женщина, но у нее было меньше законных поводов это сделать[245]. При этом разведенная мусульманка имела право выйти замуж снова – но не факт, что с тяжелой болезнью ей удалось бы найти нового супруга. Принятое в исламе многоженство иногда облегчало положение заболевшей женщины: с разрешения мужа она могла оставаться в доме, получая уход и поддержку. Впрочем, оно же могло обернуться и несчастьем, если глава семьи отказывался «отпускать» пострадавшую жену, заставляя ее подчиняться новой супруге.
Нормы иудаизма допускают развод на похожих условиях: мужчине добиться его проще, чем женщине. Тем не менее супруга имела право требовать развода. Согласно Галахе (традиционному иудейскому праву), болезнь входила в число основных причин расторжения брака с обеих сторон[246].
Что же о своем состоянии думали сами женщины, которым не повезло заболеть? Как и в случае с мужчинами, мы знаем об этом очень мало, и дело снова в особенностях средневековых исторических источников. Люди той эпохи часто не считали нужным писать о самих себе. Они могли воспринимать это как нескромность, гордыню или просто уделять куда больше внимания другому – например тонкой игре отсылок и подтекстов, связывающей их сочинения со священными книгами и трудами древних. В итоге эти столетия оставили нам единицы непосредственно автобиографических сочинений. Но такие книги существуют, и в них немало интересного о здоровье и болезнях.
Автобиографии в более-менее привычной для нас форме появились ближе к закату Средневековья. Первую подобную книгу на английском языке создала в 1430-х годах Марджери Кемп (1373–1438), паломница и визионерка, то есть женщина, которой являлись видения. Писать она не умела, поэтому наняла писца и продиктовала ему историю своей насыщенной жизни. Хотя ее книгу можно считать полноценной автобиографией, Марджери говорит о себе исключительно в третьем лице, а иногда называет себя «это создание» (среднеангл. this creatur). Ученые спорят о том, почему она решила обозначить себя именно так: то ли подчеркивала, какое скромное место она занимает среди других Божьих созданий, то ли намеренно отделяла себя-писательницу от себя-героини. Марджери прожила удивительную жизнь и описала ее так, что оставаться равнодушным к ее личности невозможно. Даже у обычно сдержанных ученых ее книга вызывает яркие эмоции. Одни включают Марджери в число самых интересных мистиков Средневековья, другие говорят о том, какую роль она сыграла в английской литературе. Третьи, напротив, ищут в рассказах Кемп несостыковки и настороженно относятся к ее вспышкам чувств и потокам слез. Некоторые исследователи называли ее «чудачкой», «безумной» и даже «истеричкой»[247] – увы, в научной литературе XX века выразительность порой ставили выше этики.
«Книга Марджери Кемп» рассказывает не только о странствиях женщины по родной Англии и Святой земле, но и о ее трудностях с физическим и ментальным здоровьем. Проблемы начались вскоре после первых родов, когда Марджери было чуть больше двадцати. Судя по всему, роды прошли тяжело, женщина была уверена, что не выживет. К ней пригласили священника для последней исповеди. Этот ритуал был крайне важен для средневекового христианина. Люди считали: тот, кто не получил отпущения грехов перед смертью, собственноручно лишает себя шанса на спасение души. Исповедь была очень нужна Марджери, потому что, по ее словам, на душе у нее лежал тяжелый грех – мы так и не узнаем какой. Но со священником роженице не повезло. Едва услышав о ее сравнительно «легких» провинностях, он принялся бранить несчастную. Сказать о тяжком грехе, который давно мучил ее, она так и не решилась. Итак, Марджери Кемп страдала и от физической боли, и от страха, что неполная исповедь поставила под угрозу ее душу. Пережив потрясение, женщина «сошла с ума, и духи невероятно беспокоили и терзали ее в течение полугода, восьми недель и нескольких дней»[248]. Вот что вспоминала Марджери спустя годы:
«В это время она видела, – как она думала, – демонов, что открывали рты, освещенные пылающим пламенем огня, будто бы могли проглотить ее; иногда [они] ощупывали ее, иногда угрожали, иногда тянули и таскали ее ночью и днем <…>. А также демоны обращались к ней со страшными угрозами, велели ей отвергнуть христианскую веру и убеждения и отречься от Бога, Его матери и всех святых на небесах, от ее [Марджери] добрых дел и всех благих добродетелей, от ее отца, матери и всех ее друзей. И так она и сделала. Она злословила мужа, друзей и самоё себя. <…> Она могла бы убить себя множество раз, как они [духи] побуждали ее, и была бы проклята с ними в аду, и в доказательство этого кусала собственную руку так яростно, что след остался на всю жизнь. Также она безжалостно раздирала кожу своего тела у сердца ногтями, поскольку не имела иного орудия, и сделала бы нечто похуже, если бы не была связана»[249].
Болезнь окончилась, когда Марджери узрела свое первое видение. Иисус в накидке из пурпурного шелка сел у ее постели и вопросил: «Дочь, почему ты оставила меня, хотя я никогда не оставлял тебя?»[250] В тот же миг женщина пришла в себя, узнала своих домашних и отправилась в кладовую перекусить.
Многие ученые пытались поставить Марджери Кемп диагноз на основе этого текста. Предполагали, что она могла столкнуться с послеродовым психозом или одной из форм послеродовой депрессии. В редких случаях в этих состояниях и правда возможны галлюцинации. Марджери была, разумеется, очень религиозна, поэтому видела соответствующие образы. Однако историкам интересно не только то, что случилось с «этим созданием» на самом деле, но и ее реакция на события. Писательница четко разделяет реальность и измененное состояние сознания. При этом она хорошо запомнила все, что с ней случилось: позже Марджери смогла распознать тот же недуг у другой женщины. Возможно, визионерка расспрашивала близких о том, что происходило во время ее болезни. Кроме того, Марджери Кемп явно размышляла о том, почему подобное произошло именно с ней. Она пришла к выводу, что дьявол и его приспешники внимательно следят за состоянием каждого из смертных. Они ищут уязвимые места человека, а для этого оценивают его complexion[251]. Так на среднеанглийском называлась индивидуальная комбинация четырех гуморов, свойственная конкретному человеку, а в широком смысле – темперамент. Мы помним, что, с точки зрения средневекового медика, темперамент и характер напрямую зависели от баланса «жизненных соков» в теле. У каждого из темпераментов были свои сильные и слабые стороны. Обнаружив такую слабость, злые духи «расставляют ловушки», и избежать их самостоятельно – непосильная задача для смертных. По словам Марджери, за время своей болезни она убедилась, что лишь Господь способен освободить человека, попавшего в такую западню. Казалось бы, здесь заметны в основном религиозные взгляды писательницы, но историки обращают внимание на то, что госпожа Кемп хорошо знала сам термин complexion. При этом Марджери вовсе не была профессиональным лекарем. До того как пуститься в странствия, она воспитывала детей (их было как минимум четырнадцать) и занималась бизнесом – ей принадлежали пивоварня и мельница. Тем не менее женщина, видимо, была знакома хотя бы с основами учения о четырех гуморах и могла делать собственные выводы о том, как темперамент влияет на духовную жизнь личности.
Марджери Кемп не только описывала свои болезни, но и хорошо понимала, когда она, наоборот, совершенно здорова. Ведь желающих поставить ей диагноз хватало и среди современников. Однажды в ее родной город прибыл известный проповедник. Его предупредили, что среди паствы есть женщина, которая, услышав о Страстях Христовых, принимается горько рыдать и всхлипывать, и совсем не способна контролировать это[252]. Конечно, это и была наша Марджери. Поначалу священник терпел, но вскоре запретил прихожанке плакать во время проповеди. Как его ни упрашивали, он был непреклонен. Он соглашался не выгонять рыдающую женщину из церкви только при одном условии: если она признает, что ее слезы – это проявление болезни. Сам он предполагал, что этот плач вызывало какое-то заболевание сердца (среднеангл. cardiakyl)[253]. Но Марджери твердо стояла на своем и утверждала: ее сердце в полном порядке, а слезы – бесценный дар Божий, от которого она не намерена отказываться. Посещать проповеди этого священника ей все равно запретили, но время от времени писательница слушала их у церковных дверей, не сдерживая рыданий. Итак, Марджери Кемп отделяла соматическую болезнь от духовного опыта и, более того, считала, что только она сама и может провести эту границу. Все попытки авторитетных людей ставить ей диагнозы она пресекала. Конечно, не каждая средневековая женщина обладала такой уверенностью, как Марджери, но ее пример показывает, что дамы вполне могли поставить авторитет мужчин в этой области под вопрос.