Настоящий териак, главное лекарство Средневековья, был смесью 64 веществ, в том числе средств так называемой «грязной аптеки», а также опиума, корицы, розы, ириса, лаванды, акации и меда, придающего ему приятный вкус. Эта «медовая кашка» непременно содержала мясо гадюк. В Германии они не водились, так что их приходилось привозить из Италии. Змеиное мясо растирали с хлебом в кашицу и прибавляли к смеси прочих компонентов. В позднем Средневековье, да и после него, изготовление териака признавалось настолько важным, что во многих городах его торжественно готовили на рыночной площади на глазах у всех собравшихся в присутствии членов городского совета, аптекарей и врачей, а потом котелок опечатывали городской печатью. В заключение ему давали долго «вызреть». Несмотря на такой строгий контроль, на рынках встречались торговцы, которые с шумом и криком продавали свой «териак», как правило, поддельный.
Териак находил применение до XVIII и даже XIX века. Для чего эта смесь содержала так много компонентов? Вероятно, надеялись на то, что хотя бы один из них подействует. Панацеи от всех болезней, разумеется, не существует, но змеиный яд до сих пор входит в состав некоторых эффективных лекарств. Важнейшей частью териака был опиум, который в Средневековье использовался слишком широко. Он считался настолько незаменимым, что о привыкании к нему и наркомании лекари тогда, по-видимому, еще не задумывались. Опиум могли дать даже маленькому ребенку, если он слишком беспокоил родителей своим криком.
Одним из распространенных противоядий в Средневековье служил также привозимый с Востока безоар — камень из желудка коровы или других жвачных животных. Такие камни с древности слыли обладающими целебной и магической силой. С XII века это средство в Европе упоминалось в фармакопеях как панацея от кровотечения, желтухи, меланхолии и многих других недугов. Безоар ценился дороже золота, прежде всего как противоядие: если его опустить в кубок с отравленным вином, яд должен был потерять силу. Камень растирали в порошок и пили его с водой либо постоянно носили перстень с безоаром, оправленным в золото. Безоар высоко ценился при королевских дворах Европы. Елизавета I, королева Англии и Ирландии (1533–1603), всегда имела его при себе. Позднее в этом противоядии стали сомневаться. Наполеон велел бросить такой подарок от персидского шаха в огонь.
Самыми ходовыми ядами в Средневековье были соединения мышьяка. В XX веке американские исследователи обнаружили, что безоары в результате химических превращений действительно могут их обезвреживать. Достаточно ли этого, чтобы спасти от отравления? На этот вопрос попытался ответить в XVI веке французский хирург Амбруаз Паре. В это время повар короля вдруг попался на воровстве. Ему угрожала казнь. Но любознательному королю вопрос Паре показался интересным. Повару предложили выбрать: идти на виселицу или согласиться испытать противоядие. Повар выбрал второе. Паре дал ему яд, а потом безоар. Через шесть часов несчастный повар скончался. Так что мы гарантировать читателю эффективность безоара все-таки не беремся.
Приготовление териака в Страсбурге. Гравюра из книги об искусстве перегонки. 1512 г.
Лекарства животного происхождения многократно рекомендовал Авиценна в классическом «Каноне», и среди них средства «грязной аптеки». Например, для прекращения кровотечения из носа он предлагал вдыхать через нос свежий ослиный кал, а в качестве глазной мази — смесь на основе кала ящерицы или лучше ласточки с сотовым медом. «Средневековые европейцы не только не брезговали человеческими фекалиями, но и начинали находить в них целебные свойства. Согласно истории санитарии, написанной журналисткой Роуз Джордж, немецкий монах XVI века Мартин Лютер ежедневно съедал по ложке собственных фекалий», — пишет в своей книге Соня Шах, американская научная журналистка[17]. Чем подтвержден этот факт, она не сообщает. Но во времена Лютера о нем и не такое могли сказать: у него было много противников, да и он в полемике с ними не церемонился.
Врачи того времени использовали улиток против ожогов, а в высушенном виде — против бесплодия и облысения. Понять такие рецепты и их логику нелегко. Например, горячий навоз коз и свиней рекомендовалось использовать в качестве грелки при простуде. В том, что такие припарки могут длительно согревать, нет сомнений. Но если бельмо на глазу советуют лечить золой от сожженного копыта ослицы, смешанной с ее молоком, то почему такая смесь должна действовать? Почему, если кровь из носа идет от падения или удара, Авиценна советовал «есть помногу куриные мозги»?
Мы знаем требования средневековых врачей к лекарствам. Лекарство следовало выбирать по принципу лечения «противоположного противоположным». Лекарственные травы, кроме того, использовались с учетом их вида по принципу подобия, то есть в соответствии с теорией сигнатур.
А как выбирались средства животного происхождения? Как правило, врач стремился «добавить» больному лекарство из такого органа, в работе которого он видел нарушение. Например, при больных почках он мог прописать препарат, приготовленный из почек животного. Если же пациент страдал одышкой, ему должно было помочь потребление легочной ткани.
На излете Средневековья для исцеления душевнобольных рекомендовалось испечь хлеб, удалить из него мякиш и заменить его бычьими мозгами. После этого надо было приложить изготовленный хлеб к голове психически больного. Мудрость бычьих мозгов должна была передаться безумцу, а поскольку бык — сильное животное, то вместе с мозгами и его сила. Нельзя не посочувствовать не только такому больному, но и напрасно убитому быку. Но с животными лекари не церемонились, и рецепты того времени иногда выглядят еще более жестокими. Например, вот что они советовали при слепоте и катаракте: «Отыщи гнездо ласточки и проткни глаза двум птенцам, готовым улететь». И этого мало! Через 4 дня требовалось отсечь этим птенцам головы, сжечь эти головы, пепел мелко растереть и использовать в качестве лекарства. Тут жестокость лекарей явно обусловлена их надеждой на магию. Новые лекарства искали не просто «методом тыка», наугад. Важную роль играл принцип магии. В этом, по-видимому, причина многих удивляющих нас рецептов.
Если ввести что-нибудь особенное, необычное, магическое, то, по логике лекарей, это наверняка окажет сильное действие. Например, разве может не подействовать кровь, да еще от такого ночного существа, как летучая мышь или сова? Разве не передастся больному мудрость животного? А как можно передать силу, мужественность? Разумеется, с яичками. Поэтому в средневековых фармакопеях упоминались яички бобра для разных целей, иногда неожиданных.
Арнольд из Виллановы в сочинении, написанном около 1300 года, утверждал, что импотенция мужчин может вызываться колдовством, и предлагал преодолеть неспособность к зачатию магическими средствами. Например, можно просто спрятать под супружеской кроватью яички петуха. Но надежнее прибегнуть к древнему библейскому методу: в свадебной комнате невесты сжечь кусочки из сердца и печени рыбы. Как только дьявол почувствует этот запах, он сбежит и больше точно уже не вернется. Тротула из Салерно советовала, если женщина хочет забеременеть, перед соитием выпить вина с порошком из высушенных семенников кабана или хряка. А в качестве контрацептива она рекомендовала использовать яички ласки: «Возьмите самца ласки и удалите ему яички так, чтобы он сам остался живым. Пусть женщина носит эти яички на груди, завязав их в мешочек из гусиной кожи, и она не забеременеет».
Такое изуверство медиков по отношению к животным в наше время выглядит странным. Разумеется, подобные «магические» рецепты в наше время устарели. Но сама идея использования препаратов животного происхождения сохранила свое значение. Напомним хотя бы о двух широко применяемых лекарствах. Инсулин — препарат из поджелудочной железы забитых свиней, спасает жизнь многим диабетикам, а гепарин — экстракт из слизистых оболочек кишечника свиней или из легких забитых коров, эффективен в борьбе с образованием тромбов.
Итак, в Средневековье часто применялись всевозможные магические средства, которые могли сработать только за счет эффекта плацебо. То есть они оказывали на больного лишь психологическое воздействие и внушали ему надежду на выздоровление. А она приводила к мобилизации внутренних резервов организма, и это иногда помогало. Высокая смертность была обусловлена не только трудными условиями жизни, но и слабостью медицины. Она была схоластической, отвергавшей научные исследования. Что и говорить, в те времена обращение к врачу далеко не всегда приводило к выздоровлению. Более того, нередко врач мог причинить больному вред.
Неслучайно врачи того времени подвергались суровой критике со стороны своих современников. Докторов-схоластов критиковал Эразм Роттердамский: «Среди врачей — кто невежественнее, нахальнее, безрассуднее остальных, тому и цена выше даже… у государей. Да и сама медицина, в том виде, в каком многие ею теперь занимаются, не что иное, как искусство морочить людей…». Некоторые методы таких врачей применялись и в последующие века, и это нередко вызывало возмущение. Например, в XVII веке французский драматург Жан Батист Мольер устами своего героя Беральда в комедии «Мнимый больной» проклинает врача: «Ваш лекарь… больше верит в свои правила, чем во все математические истины… Он не усматривает в медицине ничего неясного… прописывает направо и налево свои слабительные и кровопускания, ни с чем решительно не считаясь… Он отправит вас на тот свет, имея самые благие намерения…»
Из этой главы ясно, что в методах лечения и лекарствах Средневековья было немало абсурдного. Лекари того времени применяли странные, а иногда бесполезные или даже вредные снадобья. За это их и в наше время нередко упрекают в шарлатанстве. Но случаи мошенничества со стороны докторов были исключением из правил. Люди того времени отнюдь не были такими нечестными или тупыми