– Каждый из двухсот типов клеток человеческого тела возникает из одного из трех зародышевых слоев – эндодермы, мезодермы или эктодермы.
– Внутренний, средний и внешний слои.
– Отлично, Эндрю.
– Спасибо, мисс Бреннан.
– Зародышевая стволовая клетка называется плюрипотентной. Это значит, что она способна порождать типы клеток, имеющих происхождение от любого из трех слоев. Стволовые клетки самовоспроизводятся в течение всей жизни организма, но остаются свободными, пока не получат сигнал развиться в нечто конкретное – поджелудочную железу, сердце, кость, кожу.
– Умелые малыши, ничего не скажешь.
– Термин «зародышевая стволовая клетка» на самом деле включает в себя два типа: те, что происходят из эмбриона, и те, что происходят из тканей плода.
– Всего два источника?
– На сегодняшний день – да. Если быть точным, зародышевые стволовые клетки получают из яйцеклеток всего через несколько дней после оплодотворения.
– И до того, как яйцеклетка вживляется в матку.
– Верно. В этот момент эмбрион представляет собой полую сферу, называемую бластоцистой. Зародышевые стволовые клетки берутся из внутреннего слоя этой сферы. Зародышевые эмбриональные клетки получают из эмбрионов в возрасте от пяти до десяти недель.
– А у взрослых?
– Стволовые клетки взрослых – неспециализированные клетки, встречающиеся в специализированных тканях. Они обладают способностью восстанавливаться и видоизменяться во все специализированные типы клеток тех тканей, из которых они происходят.
– А именно?
– Костный мозг, кровь, роговица и сетчатка глаза, мозг, скелетные мышцы, зубная пульпа, печень, кожа…
– Разве мы их уже не используем?
– Используем. Стволовые клетки взрослых, выделенные из костного мозга и крови, широко изучаются и применяются в медицине.
– Почему бы просто не использовать взрослых, оставив зародыши в покое?
Я перечислила на пальцах:
– Стволовые клетки взрослых крайне редки. Их трудно идентифицировать, выделить и очистить. Их слишком мало. Они не воспроизводятся бесконечно в культуре, подобно зародышевым клеткам. И на данный момент не существует популяции плюрипотентных взрослых стволовых клеток.
– Значит, главное – стволовые эмбриональные клетки.
– Совершенно верно.
Райан немного помолчал.
– В чем их потенциальная польза?
– С их помощью можно вылечить болезнь Паркинсона, диабет, хронические болезни сердца, заболевания почек в последней стадии, печени, рак, рассеянный склероз, болезнь Альцгеймера…
– В общем, что угодно.
– Именно. Даже представить не могу, как кто-то может не желать подобного рода исследований.
Широко раскрыв глаза, он ткнул длинным пальцем мне в нос и заговорил голосом проповедника:
– Это, сестра Темперанс, первый шаг по скользкому склону к тому, что беременность станет лишь источником эмбрионов для выведения арийской нации мускулистых голубоглазых блондинов и стройных длинноногих женщин с большими грудями.
Едва он закончил, объявили наш рейс.
По пути в Гватемалу мы говорили о родственниках и общих друзьях. Я рассказала Райану про проект Кэти с крысами и сыром и про ее поиски работы на лето. Детектив спросил о моей сестре Гарри. Мы оба рассмеялись, когда я описала ее роман с родео-клоуном из Вичита-фоллс. Спутник поведал мне про свою племянницу Даниэль, которая сбежала торговать ювелирными изделиями на улицах Ванкувера. Мы согласились, что у девочек много общего.
В конце концов меня сморила усталость и я заснула, положив голову на плечо Райана. Хоть и жесткое, оно было теплым и внушало уверенность.
Когда мы забрали багаж в столице Гватемалы, пробрались сквозь толпу наперебой предлагавших свои услуги носильщиков и нашли такси, было уже половина десятого. Я сообщила водителю адрес. Он повернулся к Райану, спрашивая, как ехать. Я объяснила.
В четверть одиннадцатого остановились у моего отеля. Пока я расплачивалась, детектив выгружал багаж. Я попросила квитанцию – водитель посмотрел на меня так, будто я потребовала анализ мочи. Недовольно ворча, он достал из-под сиденья клочок бумаги, что-то на нем нацарапал и швырнул мне.
Портье приветствовал меня по имени, поздравил с возвращением, затем перевел взгляд на Райана.
– Номер один или два?
– Мне один. Триста четырнадцатый все еще свободен?
– Sí, сеньора.
– Возьму его.
– А для сеньора?
– Об этом спросите сеньора сами.
Протянув кредитную карту, я расписалась, взяла свои чемоданы и пошла наверх. Успела повесить одежду, разложить туалетные принадлежности и направиться в ванную, когда зазвонил телефон.
– Только не начинай, Райан. Я иду спать.
– При чем тут Райан? – спросил Галиано.
– Это же вы его пригласили.
– Я пригласил и вас тоже. Так что хотел бы поговорить.
– Я путешествовала с великим детективом двенадцать часов. И хочу спать.
– Райан был чем-то обеспокоен.
Друзья-приятели уже успели пообщаться. Я почувствовала укол раздражения.
– Он застрелил человека.
– Да.
– Завтра мы с Райаном заглянем к Аиде Пера, подружке посла. Потом я намерен побеседовать с матерью Патрисии Эдуардо. Она утверждает, появились какие-то новые сведения.
– Что-то вы скептически настроены.
– Она странная женщина.
– А где отец?
– Умер.
– Она согласилась дать образец слюны?
Об этом я попросила Галиано перед самым отлетом в Монреаль. Теперь, когда у нас имелись предположительные данные о личности жертвы, можно было провести сравнительный анализ ДНК слюны сеньоры Эдуардо и ДНК, полученной из костей плода, найденных вместе со скелетом из «Параисо». Поскольку митохондриальная ДНК передается только по материнской линии, у ребенка, его матери и бабушки должна быть одна и та же последовательность.
– Уже. И я забрал кости плода из лаборатории Матео.
– Сеньора Эдуардо видела набросок, который я прислала по факсу?
– Да.
– Она согласилась с мыслью, что скелет принадлежит Патрисии?
– Да. Как и все здесь в управлении.
– Бедняжка наверняка вне себя от горя.
Послышался вздох.
– Ay, Dios. Самая печальная новость, которую может услышать мать.
Несколько мгновений мы оба молчали. Я подумала о Кэти, представив, как Галиано сейчас думает об Алехандро.
– Хотите пойти с нами?
Я ответила утвердительно.
– Кто такая эта Пера?
– Два года назад закончила школу, с тех пор работает секретаршей. Этого, по крайней мере, Шанталь не придумала.
– Что говорит насчет Спектера?
– Пока ничего. Я решил, лучше будет побеседовать лично.
– Во сколько?
– В восемь.
– Захватите кофе.
Положив трубку, я разделась, прыгнула в ванну – и тут же стрелой выскочила, поскользнувшись на плитке и ударившись бедром о раковину. Вода была холодной как лед! Ругаясь, я завернулась в полотенце и начала возиться с кранами. Из обоих текла холодная вода.
Вся дрожа и продолжая ругаться, я залезла под одеяло.
Райан так и не позвонил.
Я заснула, не зная, досадовать или радоваться.
На следующее утро я проснулась от грохота отбойного молотка, вполне способного необратимо повредить мой слух. Накинув одежду, высунулась в окно. Тремя этажами ниже шестеро рабочих ремонтировали тротуар. Похоже, проект был долгосрочный.
Кошмар!
Я позвонила Матео, сообщила, что вернулась в Гватемалу и днем буду в лаборатории ФСАГ. Когда спустилась в вестибюль, Райан уже ждал.
– Как спала, крошка?
– Как убитая.
– Настроение улучшилось?
– Что?
– Наверняка ты вчера очень устала.
Послышался сигнал машины Галиано. Закрыв только что открытый рот, я прошла через стеклянные двери, пересекла тротуар и села на переднее сиденье. Райану пришлось устроиться сзади. Пока мы ехали к дому Аиды Пера, Галиано рассказал, как продвигается расследование дела Клаудии де ла Альды.
– В тот вечер, когда пропала Патрисия Эдуардо, Гутьерес в церкви готовил цветы к Дню Всех Святых.
– Его алиби кто-то подтверждает? – спросил Райан.
– Около полудюжины прихожан, включая его домовладелицу сеньору Ахучан. Она сказала, что следовала за ним до самого дома и клянется, что Гутьерес не мог снова выйти, по крайней мере выехать, поскольку она перегородила дорожку своей машиной.
– Сообщница? – спросил Райан.
– Ахучан заявляет, что просыпается каждый раз, когда Гутьерес входит в дом или выходит из него. – Галиано свернул налево. – Она также настаивает на том, что парень и мухи не обидит, к тому же он одинок и у него нет приятелей.
– Что вы нашли при обыске в его комнате? – спросила я.
– У этого сумасшедшего к зеркалу над комодом было приклеено порядка сорока фотографий Клаудии в виде алтаря – со свечами и прочим.
– Что он говорит? – спросил Райан.
– Что восхищался ее добродетелью и набожностью.
– Кто делал фото?
– С этим подозреваемый слегка темнит. Но мы нашли на полке в его шкафу фотоаппарат с частично отснятой пленкой. Никогда не догадаетесь, что на ней было.
– Его юная возлюбленная.
– Точно. Он снимал издали, с помощью телеобъектива.
– Экспертизу проводили? – спросила я.
Галиано снова свернул налево, затем направо на улицу, застроенную двух– и трехэтажными домами.
– Врачи говорят, что у него обсессивно-компульсивное расстройство или какой-то психоз вроде этого. Эротомания? Он ничего не мог с собой поделать и, скорее всего, не собирался ее убивать.
– Вот только Клаудии это мало чем помогло.
Галиано притормозил у обочины, заехал на стоянку и повернулся к нам.
– Что насчет Патрисии Эдуардо? – спросила я.
– Гутьерес говорит, что никогда не был знаком с Патрисией Эдуардо, никогда не был в Зоне Вива или кафе «Сан-Фелипе» и не слышал об отеле «Параисо». Клянется, что Клаудия де ла Альда – единственная, кого он когда-нибудь любил.
– И единственная, кого он когда-нибудь убил, – презрительно бросил Райан.