Шрам на его губе стал тонким, как лезвие бритвы. Мужчина махнул рукой в сторону лежащего между нами скелета:
– Полковник. Подонок. Убийца, который ответственен за эти злодеяния, гореть ему в аду!
Рыхлая пережаренная рыба отнюдь не входит в число моих любимых блюд. Но именно ее приходилось есть, пока Райан листал ежедневник, найденный в чемодане Нордстерна.
Отыскав нужную запись, детектив повернул книжку ко мне.
Шестнадцатого мая у Олафа была запланирована встреча с Элиасом Хименесом. Я попыталась вспомнить.
– За два дня до интервью со мной.
Я прожевала и сглотнула. Последнее, впрочем, было лишь формальностью.
– Кто такой Элиас Хименес? – спросила я.
– Профессор цитологии в Университете Сан-Карлос.
– Интервью было записано на диктофон?
– Ни на одной из кассет, которые я прослушивал, его нет.
– Профессор не собирается составить нам компанию?
– Как только освободится детектив Галиано.
– Боишься научного сообщества?
– Я всего лишь полицейский из другой страны. Без полномочий, без оружия, без поддержки. С тем же успехом я мог бы быть журналистом.
– Таким, какими их описывают в книгах.
– Точно.
Я отодвинула рыбу как можно дальше.
– Во имя генома! Прокатимся еще раз на «Бэт-мобиле»!
По пути в университетский городок в Двенадцатой зоне Галиано рассказал нам с Райаном, что ему удалось выяснить в первой половине дня. За Хорхе Серано тянулся шлейф приводов в полицию, в основном за мелкие правонарушения: кражи из магазинов, вандализм, езду в пьяном виде. Но обсудить с Хорхе его прежние прегрешения не получилось – парень как сквозь землю провалился.
Напарник Галиано занимался историей Антонио Диаса.
Эрнандес выяснил, что окружной прокурор в начале восьмидесятых служил в армии в звании лейтенанта, в основном в окрестностях Сололы. Его командиром был Алехандро Бастос.
Terrifico[494].
Еще Эрнандес сумел узнать, что под командованием Бастоса служило немало нынешних высокопоставленных сотрудников полиции.
Mucho terrifico[495].
Лаборатория профессора Хименеса находилась в строении М2, бело-голубом прямоугольном здании в центре кампуса. Следуя по указателям «Ciencias Biológias»[496], мы нашли его кабинет на втором этаже.
Больше всего в облике Хименеса мне запомнился зоб – размером с грецкий орех и цвета сливы. В остальном – просто дряхлый старик с пронзительными черными глазами.
Профессор не встал, когда мы вошли, лишь молча смотрел, как мы один за другим возникаем в дверях.
Размером кабинет примерно шесть на восемь ярдов. На стенах – сплошь цветные фотографии клеток на разных стадиях митоза – или мейоза. Точно не знаю.
Ученый не дал Галиано возможности даже раскрыть рот:
– Приходил один, спрашивал про стволовые клетки. Я кратко все изложил и ответил на его вопросы. Больше ничего не знаю.
– Олаф Нордстерн?
– Не помню. Сказал, что пишет статью.
– О чем спрашивал?
– Хотел узнать про линии зародышевых стволовых клеток, исследование которых одобрил президент Джордж Буш.
– И?
– Я рассказал.
– Что именно вы рассказали?
– По данным НИЗ…
– Национального института здравоохранения, – расшифровала я.
– …существует семьдесят восемь линий.
– Где?
Хименес вытащил из кипы бумаг распечатку и протянул мне. Пока я просматривала имена и цифры, Галиано прослушал краткий курс по исследованиям стволовых клеток.
«БресаГен инк.», Атенс, Джорджия, 4;
«СайТера инк.», Сан-Диего, Калифорния, 9;
«ЭС Селл интернэшнл» – институт Монаша, Мельбурн, Австралия, 6;
«Джерон корпорейшн», Менло-парк, Калифорния, 7;
Гетеборгский университет, Гетеборг, Швеция, 19;
Каролинский институт, Стокгольм, Швеция, 6;
«Мария биотек ко, лтд.» – медицинский институт при больнице по лечению бесплодия, Сеул, Корея, 3;
Больница «МизМеди» – Сеульский национальный университет, Сеул, Корея, 1;
Национальный центр биологических наук – Институт фундаментальных исследований Тата, Бангалор, Индия, 3;
Пхочхонский университет, Сеул, Корея, 2;
Институт наук о жизни «Релианс», Мумбаи, Индия, 2;
Университет Технион, Хайфа, Израиль, 4;
Калифорнийский университет, Сан-Франциско, Калифорния, 2;
Исследовательский фонд Висконсинского университета, Мэдисон, Висконсин, 5.
Снова посмотрев на третью строчку в списке, я молча показала ее Райану. Наши взгляды встретились.
– Семидесяти восьми достаточно? – спросил Галиано.
– Черт побери, нет.
У Хименеса имелась странная привычка при разговоре наклонять голову влево. Возможно, зоб давил на его голосовые связки и профессор пытался это скрыть.
– Некоторые из этих линий могут утратить свежесть, или потерять плюрипотентность, или просто разрушиться. Четыре из шести колоний, созданных в одной из биотехнологических компаний США – не скажу, в какой именно, – оказались неустойчивыми. – Хименес фыркнул. – Уже очередь запросов выстроилась.
Он ткнул костлявым пальцем в распечатку у меня в руках.
– Взгляните на этот список. Многие линии – в руках у частных фирм.
– А частные фирмы не любят делиться, – кивнул Райан.
– Совершенно верно, молодой человек.
– Американское правительство что-то делает для того, чтобы обеспечить к ним доступ? – спросил Галиано.
– НИЗ формирует реестр человеческих зародышевых стволовых клеток, но соглашается, чтобы распределением клеточных линий занимались те лаборатории, где они были созданы.
– Стволовые клетки могли бы стать ценным товаром, – заметил Райан.
Хименес издал похожий на кудахтанье смешок:
– После заявления Джорджа Буша акции стволовых клеток взлетели до небес.
В глубинах моего разума вдруг возникла тревожная догадка.
– Доктор Хименес, насколько сложна методика выращивания культур человеческих зародышевых стволовых клеток?
– Студенту-второкурснику это вряд ли удастся, но для специалиста не так уж и трудно.
– Как это делается?
– Берутся свежие или замороженные эмбрионы…
– Где?
– В лабораториях ЭКО[497].
– В клиниках, где пары проходят курс лечения от бесплодия, – перевела я для приятелей-полицейских.
– Клетки извлекаются из внутренней клеточной массы бластоцисты, помещаются в чашки с культурой роста, в которую добавлена сыворотка из коровьих зародышей…
Мое сердце забилось сильнее.
– …на питательных слоях из эмбриональных фибробластов мышей, подвергшихся гамма-облучению, чтобы предотвратить размножение. Клеткам позволяют расти от девяти до пятнадцати дней. Когда внутренние клеточные массы начинают делиться, образуя сгустки, клетки отделяют от периферийной среды, снова помещают в культуру и…
Больше я не слушала. Стало ясно, что замышляла Цукерман. Я бросила взгляд на Райана, давая знак, что пора идти.
Хименес продолжал бубнить про альтернативную методику – внедрение зародышевых стволовых клеток в тестикулы мышей с ослабленным иммунитетом.
– Спасибо, профессор, – прервала я его.
Райан и Галиано посмотрели на меня как на сумасшедшую.
– Последний вопрос. Нордстерн спрашивал про женщину по имени Мария Цукерман?
– Возможно.
– Что вы ему сказали?
– То же, что и вам, юная леди. Никогда о ней не слышал.
– Цукерман пытается вырастить линию стволовых клеток.
Мы снова сидели в «Бэт-мобиле». Мои щеки пылали, а в желудке будто шевелились странные существа.
– Зачем? – спросил Райан.
– Откуда мне знать, черт возьми? Может, хочет получить премию. Или продать их на черном рынке.
Я закрыла глаза и тут же увидела съеденную на обед рыбу. Я снова их открыла.
– Но я уверена: Цукерман занимается именно этим. Я видела лабораторию, видела сыворотку из коровьих зародышей.
– Возможно, она используется не только для этого, – сказал Галиано.
– Шесть из существующих линий стволовых клеток находятся в Институте репродуктивной биологии имени Монаша в Мельбурне, Австралия. – Я сглотнула. – Цукерман провела два года в исследовательском институте в Мельбурне. Если проверить, могу побиться о заклад, что это окажется именно Институт Монаша.
– Но зачем? – снова спросил Райан.
– Быть может, Цукерман предчувствует рост спроса на черном рынке после того, как правительство США ограничило финансирование работ над стволовыми клетками. – Галиано посмотрел на меня. – Вы хорошо себя чувствуете?
– Все в порядке.
– Вы вся покраснели.
– Все в порядке.
– И наша добрый доктор Мария намерена изготовить солидную партию товара, – сказал Райан.
Галиано снова взглянул на меня и собрался что-то сказать, но вместо этого взял рацию и набрал код.
– Вроде тех подонков, что торгуют нелегальными донорскими органами. – Голос Райана звучал уже не так скептически. – Черт побери…
Я не дала ему договорить:
– И ей помогает Хорхе Серано.
Галиано отдал распоряжения всем постам искать Цукерман и Серано. Мой желудок издал странный звук. Оба полисмена посмотрели на меня, но промолчали.
Мы проехали несколько миль, слушая бурчание в моем животе на фоне радио.
– При чем тут Патрисия Эдуардо? – первой заговорила я.
– При чем тут Антонио Диас? – спросил Галиано.
– При чем тут Олли Нордстерн? – спросил Райан.
Ответа не было ни у кого.
– План таков, – сказал Райан. – Бэт отправляется к судье за ордером.
– Будем надеяться, что это не окажется подонок Диас.
– Я закончу прослушивать кассеты с интервью. Бреннан займется остальными бумагами Нордстерна.
– Хорошо, – согласилась я. – Но я лучше поработаю у себя в отеле.
Мне вдруг срочно потребовалось оказаться в непосредственной близости от туалета.