— Ты говоришь, она хорошо себя чувствует?
— Да, очень хорошо. Она уже приняла необходимые лекарства и постепенно становится похожей на себя — довольно привередливой.
— А я могу с ней поговорить?
— К сожалению, это не так просто сделать: видишь ли, я сейчас не у нее в палате, а у дежурной медсестры. Я надеялся, что ты сможешь сегодня днем навестить ее. Кстати, есть еще один момент, который я бы хотел с тобой обсудить.
— Я подъеду, — сказала Лори. Не поворачиваясь к Риве, она положила трубку.
— Ты и вправду ни о чем не догадывалась? — удивилась Рива.
— Абсолютно. Я разговаривала с ней в субботу утром и не уловила ни малейшего намека. Не понимаю, какие чувства во мне сейчас преобладают — злость, обида или горечь. В любом случае все это печально. Что за неправильная семья! Даже не могу поверить. Мне почти сорок три года, и я врач, а моя мать обращается со мной как с ребенком, ничего не говоря о своей болезни. Представляешь, она хотела оградить меня от ненужного беспокойства!
— У нас в семье все по-другому — всем обо всех все известно. Но это — другая крайность, и я не считаю, что это хорошо. Я думаю, что лучше всего — золотая середина.
Лори встала и потянулась. Почувствовав легкое головокружение, она немного подождала. Пока она сидела за столом, усталость начала брать свое. Лори взяла висевший за дверью плащ. Думая о разнице отношений в семьях у нее и у Ривы, она склонялась в пользу тех, что сложились у подруги. Однако она не хотела бы жить дома с родителями, как Рива. Они с Ривой были ровесницами.
— Мне отвечать на адресованные тебе звонки? — спросила Рива.
— Да, если не сложно. Особенно если это Морин или Питер. Оставь мне памятки на пробковой доске. — С этими словами она достала пачку чистых листков и положила ее на свою книгу записей. — Мне придется сюда вернуться — я не собираюсь таскаться с чемоданом.
Лори вышла в холл и, немного поколебавшись — зайти или нет к Джеку, чтобы рассказать о матери, решила этого не делать. Не сомневаясь в том, что он все-таки проявил бы сочувствие, она на сегодня уже была сыта его шутками.
Оказавшись на первом этаже, Лори зашла в администрацию. Дверь Келвина была приоткрыта. Пройдя незамеченной мимо двух занятых работой секретарей, Лори заглянула в кабинет и застала его за столом. В его здоровенной ручище стандартная ручка казалась крохотной. Лори постучала по открытой двери, и Келвин с недовольным видом поднял голову. У нее бывали с ним стычки, поскольку его бюрократизм в сочетании с политиканством приводил к тому, что он трактовал правила по своему усмотрению. На взгляд Лори, это являлось неприемлемым. Единственное, что не нравилось Лори в ее работе судмедэксперта, — то и дело возникающая политическая подоплека.
Лори предупредила, что ей нужно уйти пораньше, чтобы навестить в больнице мать. Без лишних вопросов, лишь махнув рукой, Келвин дал понять, что не возражает. Лори не была обязана согласовывать это с ним, но в последнее время она — хоть и несколько поздновато — сама старалась научиться «политиканству» по крайней мере на уровне личных взаимоотношений.
Дождь наконец прекратился, что облегчило ее попытки поймать такси. Выехать из центра оказалось несложно, и уже через полчаса она поднималась по ступенькам университетской больницы. По пути Лори пыталась угадать, какой еще «момент» собирался обсудить с ней отец, однако ничего конкретного ей в голову так и не пришло. Фраза прозвучала весьма расплывчато, и она решила, что речь пойдет о посильном сокращении ее служебной занятости.
В вестибюле больницы царила обычная для часов посещения суета. Лори пришлось постоять в очереди к информационной будке, чтобы выяснить номер палаты, проклиная себя за то, что не сделала этого заранее. Получив необходимые данные, она поднялась на соответствующем лифте на нужный этаж и прошла мимо поста медсестры с толпящимся вокруг медперсоналом. Никто на нее даже не взглянул. Она находилась в так называемом ВИП-крыле, что предполагало ковровые дорожки в коридорах и написанные маслом картины на стенах. Проходя по коридору, Лори поймала себя на том, что по пути машинально заглядывает в комнаты. Это напомнило ей о первых днях учебы в ординатуре.
Дверь в палату матери, как и большинство остальных, была приоткрыта, и Лори вошла. Мать полусидела на обычной больничной кровати с поднятым ограждением, облокотившись на горку подушек за спиной, и к ее левой руке была присоединена капельница. Вместо больничной одежды на ней оказался розовый шелковый халат. Ее средней длины посеребренные сединой волосы, обычно пышно уложенные, теперь, попримявшись, напоминали старомодную шапочку для купания. Без макияжа она казалась серой, а кожа, будто съежившись, еще сильнее обтянула скулы. Глаза ввалились, и она словно как-то усохла. Мать выглядела хрупкой и беззащитной. Небольшого роста от природы, на большой кровати она смотрелась просто крошечной. Она, казалось, постарела с тех пор, как Лори видела ее в последний раз, приезжая домой пообедать неделю назад. И их разговор не касался ни ее болезни, ни предстоявшей госпитализации.
— Проходи, дорогая, — произнесла Дороти, приглашая ее свободной рукой. — Пододвинь себе стул. Шелдон сказал мне, что он тебе звонил. Я не хотела тебя тревожить до своего возвращения домой. Все это глупость какая-то. Не стоит расстраиваться по этому поводу.
Лори взглянула на отца, который, сидя в кресле возле окна, читал «Уолл-стрит джорнал». Подняв глаза, он скупым жестом поприветствовал ее, изобразив улыбку, и продолжил читать газету.
Подойдя к кровати, Лори взяла мать за свободную руку и легонько сжала, чувствуя ее тонкие кости и прохладную кожу.
— Как ты, мама?
— Прекрасно. Поцелуй меня и присядь.
Лори прикоснулась щекой к ее щеке. Затем придвинула стул к краю кровати и села. Кровать была зафиксирована в приподнятом положении, и Лори приходилось смотреть на мать снизу вверх.
— Как жаль, что все так случилось!
— Ерунда. Доктор меня уже осмотрел и заверил, что дела обстоят отлично, чего не скажешь о твоей прическе.
Лори едва сдержала улыбку. Ей были хорошо известны эти хитрости. Когда ее матери не хотелось говорить о себе, она переходила в наступление. Лори обеими руками откинула назад свои золотисто-каштановые волосы. Они доходили ей до плеч, и хотя обычно она собирала их при помощи гребня или заколки, сегодня, после своего утреннего облачения в «скафандр», Лори оставила их распущенными. Ее грива часто являлась объектом нападок матери с самого подросткового возраста.
Во время короткой паузы, наступившей после обсуждения ее прически, Лори попыталась поинтересоваться, как прошла операция, однако Дороти быстро переключилась на более интересную тему — одежду дочери, которая, по ее мнению, выглядела чересчур женственной для работы в морге. Лори с трудом удержалась от возражений на этот счет. Такой стиль соответствовал ее имиджу, и она не усматривала в нем никакого противоречия со своей профессией. Лори понимала, что мать недовольна выбором карьеры дочери. И хотя родители несколько свыклись с ним, неохотно снизойдя до признания отдельных достоинств судебной медицины, они были явно разочарованы, когда Лори объявила о своем решении стать судмедэкспертом. Однажды Дороти даже заявила, что не знает, как отвечать своим друзьям на вопрос, чем именно занимается дочь.
— А как Джек? — поинтересовалась Дороти.
— У него все хорошо, — ответила Лори, не желая затевать неприятный разговор.
И Дороти принялась перечислять значимые, на се взгляд, события культурной и общественной жизни, о которых, как она считала, Лори с Джеком необходимо было знать.
Слушая ее краем уха, Лори посматривала в сторону отца, который к тому времени закончил читать «Уолл-стрит джорнал». Рядом лежала толстая пачка газет и журналов. Он встал и потянулся. Несмотря на то что ему было за восемьдесят, со своей почти военной выправкой и почти двухметровым ростом он выглядел прекрасно и даже аристократично. Его седая шевелюра была безупречна. И, как обычно, он был в строгом отглаженном костюме в клетку с тщательно подобранным галстуком и носовым платком в нагрудном кармане. Подойдя к кровати с противоположной от Лори стороны, он ждал, когда Дороти сделает паузу.
— Лори, ты не выйдешь со мной в холл на минуту?
— Конечно, — ответила Лори. Она встала и, протянув руку через ограждение кровати, легонько сжала кисть матери. — Я сейчас вернусь.
— Не надо ее, пожалуйста, волновать, — строго предупредила Дороти мужа.
Ничего не ответив, Шелдон молча повел Лори в сторону двери.
Выходя в холл, Лори посторонилась, пропуская каталку, на которой везли одного из пациентов после операции в палату. Отец вышел вслед за ней. Из-за почти тридцатисантиметровой разницы в росте между ними ей приходилось смотреть на него снизу вверх. Его кожа еще сохраняла загар после январской поездки на Карибские острова, а морщин у него практически не было. Лори не испытывала никаких отрицательных чувств к этому человеку, потому что уже давным-давно преодолела и негодование, и отчаяние из-за его эмоциональной отчужденности. С возрастом она пришла к выводу, что это было его проблемой, а не ее. Однако и любви она тоже к нему не испытывала — он был для нее словно «чьим-то» отцом.
— Спасибо, что так быстро приехала, — начал Шелдон.
— Не стоит благодарности. Вполне естественно, что я сразу же приехала.
— Я боялся, что такая новость будет как гром среди ясного неба. Уверяю, это сама мать не хотела, чтобы ты знала об операции.
— Я уже поняла это по телефону, — сказала Лори. Она чуть не добавила, насколько это нелепо — что-то скрывать от нее, но сдержалась. В этом не было никакого смысла, ведь отца с матерью уже не переделаешь.
— Она не позволяла мне и сегодня звонить — хотела подождать, пока не вернется домой, но я настоял До этого момента я всегда с уважением относился к ее пожеланиям, однако сейчас счел, что откладывать больше не стоит.
— Что откладывать? О чем речь? — Лори не могла не заметить, что отец то и дело оглядывается по сторонам, словно опасаясь, что их могут услышать.