— Мисс Раттнер, — начал Рэндольф своим прекрасно поставленным голосом, — как бы вы могли описать свое одеяние, в котором появлялись на службе?
— Нормальная одежда, — с неуверенным смешком ответила Леона. — А почему вы спрашиваете?
— Могли бы вы назвать свой обычный наряд строгим или скромным?
— Никогда об этом не думала.
— Говорила ли вам Марлен Ричард, которая фактически является главным делопроизводителем, что ваша одежда не соответствует принятым стандартам?
На какое-то мгновение Леона стала похожа на лису, неожиданно застигнутую в курятнике. Она метнула взгляд на Тони, затем на судью, а затем снова посмотрела на Рэндольфа.
— Да, она говорила что-то в этом роде.
— Сколько раз?
— Откуда я знаю? Несколько раз.
— Использовала ли она такие термины, как «сексуальный» или «вызывающий»?
— Кажется, использовала.
— Мисс Раттнер, в своих показаниях вы заявили, что доктор Бауман «положил на вас глаз» примерно год назад.
— Да, так.
— Не думаете ли вы, что это могло быть связано с тем нарядом, который вы носили на службе?
— Откуда мне знать?
— Вы также сказали, что вначале вас это смущало, поскольку доктор Бауман женат.
— Верно.
— Но около года назад доктор Бауман формально расстался со своей супругой. В их браке возникло напряжение, о котором здесь упоминалось. На службе об этом было известно, не так ли?
— Возможно, было.
— Может быть, это вы положили глаз на доктора Баумана, а не он на вас?
— Если только подсознательно. Он красивый парень.
— Не приходила ли вам в голову мысль, что доктор Бауман, в то время проживавший в одиночестве, мог поддаться влиянию вашего «сексуального» или «вызывающего» одеяния?
— Никогда об этом не думала.
— Мисс Раттнер, из ваших показаний следует, что восьмого сентября 2005 года вы находились в бостонской квартире доктора Баумана.
— Да, жила там.
— Как это случилось? Доктор Бауман предложил вам переехать к нему?
— Не совсем.
— Вы переехали после того, как обсудили с ним все преимущества или сложности, связанные с подобным действием?
— Нет.
— Значит, вы самостоятельно решили переехать к нему. Это так?
— Да, я там проводила все ночи. С какой стати платить за две квартиры?
— Я не получил ответа на вопрос. Вы стали жить в апартаментах доктора Баумана, не обсудив с ним этот вопрос. Это так?
— Крэг не жаловался! — вспылила Леона. — Он каждую ночь получал то, что хотел.
— Вопрос в том, переехали ли вы к нему по собственному решению или нет?
— Да, я переехала по собственному решению! — бросила Леона. — И ему это нравилось.
— Так ли это, мы узнаем из показаний доктора Баумана, — сказал Рэндольф и, сверившись с заметками, продолжил: — Мисс Раттнер, упоминал ли доктор Бауман о Мемориальной больнице Ньютона восьмого сентября 2005 года, после того как Джордан Стэнхоуп сообщил о состоянии здоровья его супруги Пейшенс?
— Нет, не упоминал.
— Он не говорил, что лучше поехать к Стэнхоупам, а не в больницу, потому что их дом ближе к филармонии?
— Нет. Он ничего не говорил о больнице.
— После того как вы с доктором Бауманом прибыли в дом Стэнхоупов, вы остались ждать в машине?
— Нет. Доктор Бауман попросил меня пойти с ним, чтобы помочь.
— Насколько я понимаю, вы несли портативный электрокардиограф.
— Да.
— Что произошло после того, как вы вошли в спальню Пейшенс Стэнхоуп?
— Доктор Бауман приступил к осмотру миссис Стэнхоуп.
— Он был очень обеспокоен?
— Еще как! Он тут же велел мистеру Стэнхоупу вызывать «скорую».
— Насколько я знаю, он попросил вас помочь делать искусственное дыхание больной?
— Да. И он показал мне, как это делается.
— Но больной становилось все хуже?
— Да. Больная вся посинела. Ее зрачки сильно расширились и не реагировали на свет.
— Карета «скорой помощи», насколько мы знаем, прибыла очень быстро. Как до больницы добирались вы и доктор Бауман?
— Я — на машине, а доктор Бауман поехал в карете «скорой помощи».
— Почему он поехал на «скорой»?
— Доктор сказал, что в случае серьезных осложнений он хочет быть рядом с больной.
— Вы встретились с ним уже позже, после того как миссис Стэнхоуп умерла. Это так?
— Да. Это было в отделении неотложной помощи. Доктор Бауман был весь в крови.
— Был ли доктор Бауман расстроен тем, что пациентка скончалась?
— Да. Он был очень подавлен.
— Итак, доктор Бауман приложил все силы, чтобы спасти больную.
— Да.
— И он был в отчаянии от того, что все усилия оказались напрасными.
— Да, он был очень подавлен, но об этом не распространялся. Вообще-то все кончилось тем, что мы вернулись домой и славно провели ночь.
— Мисс Раттнер, позвольте мне задать вам вопрос личного свойства. Вы производите впечатление решительной и независимой молодой женщины. Не доводилось ли вам, когда вы были чем-то расстроены или сердиты, говорить то, что вы на самом деле не думали? Недовольство, как мы все знаем, часто усиливает наши чувства.
— Думаю, что доводилось, — ответила Леона. — Как и всем.
— В тот вечер, когда доктору Бауману вручили уведомление, он очень рассердился?
— Очень. Я никогда не видела его таким.
— Можно сказать, что он был в ярости?
— Да еще в какой!
— Не считаете ли вы, что когда доктор Бауман «вопил», как вы изящно выразились, и нелицеприятно отзывался о Пейшенс Стэнхоуп, он был в отчаянии? Ведь в роковой вечер он сделал все, чтобы вернуть ее к жизни. Доктор не мог не рассердиться, получив уведомление об иске, после того как в течение нескольких месяцев практически еженедельно посещал ее на дому. Вы с этим согласны?
Рэндольф замолчал, ожидая ответа.
— Отвечайте, свидетель, — сказал судья Дейвидсон, почувствовав, что пауза затягивается.
— А в чем состоял вопрос? — Леона была явно растеряна.
— Советник, повторите вопрос, — сказал судья.
— Я хочу сказать, что замечания, сделанные в тот вечер доктором Бауманом в адрес миссис Стэнхоуп, были результатом его перевозбужденного состояния и совершенно не отражали его подлинных чувств к пациентке. Истинное отношение доктора Баумана к Пейшенс Стэнхоуп проявляется в его еженедельных визитах в течение года и отчаянных попытках вернуть ее к жизни в тот вечер, когда она умирала. Я спрашиваю вас, мисс Раттнер, допускаете ли вы это?
— Возможно. Не знаю. Лучше спросить у него.
— Полагаю, что это будет сделано, — сказал Рэндольф. — Но вначале я хочу спросить вас: вы по-прежнему живете в городской квартире доктора Баумана?
Джек склонился к Алексис и прошептал на ухо:
— Рэндольфу сходят с рук вопросы и заявления, которые находятся за гранью фола и должны были бы вызвать протест со стороны Тони. Фазано до сих пор постоянно держал палец на курке. Интересно, что происходит?
— Возможно, это имеет какое-то отношение к разговору адвокатов с судьей во время прямого допроса Леоны, — ответила Алексис. — Стороны часто идут на взаимные уступки, соблюдая справедливость. Я тебе — ты мне.
— Вполне возможно, — согласился Джек. — Как бы то ни было, но Рэндольф этим прекрасно пользуется.
Адвокат тем временем спрашивал у Леоны, что она чувствовала, после того как Крэг вернулся в семью и началась подготовка к процессу. Джек прекрасно понимал, что Рэндольф исподволь готовит аудиторию к теме «брошенная любовница», за показаниями которой стоит примитивное озлобление.
Джек снова склонился к Алексис и сказал:
— Я хочу тебя спросить — только отвечай честно, — ты не очень рассердишься, если я сейчас смоюсь? Я хочу поиграть в баскетбол, чтобы слегка размяться. Но если ты хочешь, чтобы я остался, я останусь. У меня такое чувство, что худшее позади. Начиная с этого момента, мисс Раттнер будет выглядеть в глазах присяжных все хуже и хуже.
— Отправляйся! — ответила Алексис. — Погоняй мяч. Я рада, что ты здесь, но сейчас со мной все в порядке. Судья скоро закроет заседание. Он всегда закругляется около четырех.
— Ты уверена, что с тобой все в порядке?
— Совершенно уверена, — ответила Алексис. — Я поужинаю пораньше вместе с девочками, но и для тебя кое-что останется. Наслаждайся жизнью, но будь осторожен. У Крэга всегда травмы, когда он играет в баскетбол. Ключи от дома с тобой?
— Со мной, — ответил Джек, обнял сестру за плечи и встал.
Извинившись перед сидящими в его ряду людьми, он пробрался к проходу и стал взглядом искать Франко. К его удивлению, Франко в зале отсутствовал. Его обычное место пустовало. Подойдя к двери, Джек еще раз обернулся. Франко в зале определенно не было. Он надавил на дверь спиной и вышел, продолжая вглядываться в зал. Отсутствие Франко его насторожило. Ему вовсе не улыбалась встреча с бандитом в каком-нибудь безлюдном закрытом пространстве вроде подземного гаража. Несколько лет назад он бы наплевал на опасность, но сейчас, за два дня до свадьбы, он был более осторожен. Теперь ему приходилось думать не только о себе, но и о близких людях, и он должен быть бдительным. А это означало — он должен быть готовым ко всему. Идея приобрести баллончике перечным газом появилась у него еще вчера, но он так ее и не реализовал, и теперь решил сделать это немедленно.
Площадка третьего этажа перед лифтами была заполнена людьми. Двери одного из четырех судебных залов распахнулись, выпуская участников процесса и зрителей. Видимо, был объявлен перерыв.
Джек присоединился к ожидавшим лифт и стал лениво рассматривать толпу в надежде увидеть Франко. Он прекрасно понимал, что в здании суда ему ничего не грозит. Опасаться следовало открытого пространства.
На посту охраны при выходе Джек спросил у одного из стражей, нет ли поблизости лавки с хозяйственными товарами. Охранник ответил, что таковая имеется на Чарлз-стрит. Джек знал эту улицу; он была недалеко от парковки, где он оставлял свою машину. Джек обошел здание. Улицы были узкими и извилистыми — полная противоположность той строгой пропорциональности, к которой он так привык в Нью-Йорке. Повинуясь своему чутью, Джек оказался на Дерн-стрит, переходящей в Мертл-стрит. Дома на всех улицах были довольно скромными — в основном четырехэтажные здания из красного кирпича. За одним из углов его взгляду неожиданно открылась очаровательная детская площадка с мамами с детишками. Он прошел мимо стоящего вплотную к жилым домам здания водопроводной компании «Бикон-Хилл». Сидящий у дверей добродушный лабрадор шоколадного цвета делал вид, что охраняет вход. Джек поинтересовался у одного из прохожих, доберется ли он этим путем до Чарлз-стрит. Прохожий ответил утвердительно и посоветовал на ближайшем углу свернуть налево, а затем — направо, на Пинки-стрит.