—Во сколько, ты говоришь, виделась сегодня со своим психиатром?
—Что, я слишком агрессивная?
—Я был бы плохим другом, если бы все время повторял тебе, что ты права. Ты знаешь, Нат, что я тебя обожаю, но должен согласиться с тем, что сказал Голденберг насчет твоей вспыльчивости, которая тебе постоянно мешает.
—Я такая, какая есть. И ты лучше других должен понимать это.
—Хочешь сказать, потому что я — гей? И что? Я не хотел бы ничего менять, даже если бы смог. Но это совсем другая история, а у тебя, какой бы чудесной ты ни была...
— Осторожно, слева!
Снова бегуны Сент-Клемент бесцеремонно оттеснили их вправо.
— Эй, ребята! — крикнула Натали.
— Не думаю, что мне хочется это видеть, — пробормотал Миллвуд.
Пробежав еще несколько метров, парни остановились и обернулись. Они были старше, чем поначалу показалось Натали, — скорее всего, из выпускного класса. Один из них, со светлыми вьющимися волосами и прыщеватым лицом, продолжал топтаться на месте, другой — смуглый и выглядевший очень самоуверенным, сделал шаг назад, уперев руки в бока и наклонив голову. У Натали не было сомнений, что этот молодняк не в первый раз самоутверждается подобным образом среди обычных любителей бега. Она чувствовала молчаливую мольбу Миллвуда плюнуть на все и забыть, но остановиться уже не могла. Миллвуд был прав: у нее не имелось пистолета, чтобы пристрелить этих юнцов, или ножа, чтобы нарезать из них ремни, но у нее были ее ноги.
— Почему бы вам просто не обогнать нас?
— Потому что мы серьезно тренируемся, а вы можете бегать трусцой где угодно!
Неправильный ответ. Краем глаза Натали заметила, как Миллвуд сделал шаг назад и скрестил руки.
— В самом деле? Вот что я вам скажу, серьезные бегуны. Если кто-нибудь из вас двоих сможет за один круг, от этого самого места, обогнать старую дряхлую тетку, которая путается под ногами, то мой друг и я слиняем отсюда и будем бегать где-нибудь в другом месте. Но если вы проиграете мне на четверти мили, то мы остаемся здесь, а вы оба найдете себе другое место. Или нет, даже так: вы сядете на травку и будете ждать, пока мы закончим.
Юнцы посмотрели друг на друга и понимающе улыбнулись. Оба находились в прекрасной форме, определила Натали. Но надеялась, что не слишком в прекрасной.
Натали была спринтером, а четверть мили — это все-таки длинный спринт, но сейчас ей было не до того: главное — сделать этих парней. Нет, разбить их.
Натали сняла трико и осталась в спортивных трусах. Миллвуд все еще стоял неподалеку.
— Я дам старт, — сказал он, не в силах повлиять на ход событий.
Встав рядом с юнцами, ближе к наружному краю дорожки, Натали ощутила знакомую дрожь предстартового волнения. Вам меня не победить... Вы не можете меня победить... Вы не можете отправить этого человека на улицу, не обследовав его...
— На старт!.. Внимание!.. Марш!
Юнцы начали бег вызывающе резво. Подумать только: им бросила вызов старая тетка, трепыхавшаяся на дорожке с каким-то типом средних лет. Но уже через двадцать ярдов[106] Натали знала, что если только у этих ребят не привязаны к ногам ракеты, то их ждет неприятный сюрприз. Оба бежали примерно с равной скоростью, плечом к плечу. Некоторое время Натали держалась сзади, «сидя на пятках», но четверть мили — это не полуторка, а у нее не было настроения вести тактическую борьбу и вышрывать на финише рывком. Этим двоим требовалась показательная выволочка, и больше ничего. Светлый был Клиффом Ренфро, смуглый — Сэмом Голденбергом.
— Эй, парни! — крикнула она. — Ну-ка, правее!
Оба оглянулись, явно удивившись, что тетка не слишком отстала. Этого момента ей хватило, чтобы проскочить мимо них и начать ускорение. Смогли бы юнцы бежать быстрее, если бы знали, что умеет на дорожке Натали, сейчас было уже неважно. В сотне забегов они бы проиграли ей сто раз, разве что не так позорно, как сейчас.
Миллвуд дал старт на середине прямого отрезка. Сейчас он с интересом наблюдал, как Натали проходит последний поворот и финиширует, не сбавляя темпа. Серьезные бегуны из Сент-Клемент в этот момент только выходили на последнюю прямую. Не оглядываясь и стараясь не показать, что дышит чаще обычного, Натали подхватила своего друга под руку и они продолжили свой неторопливый бег.
— Счастлива? — спросил Миллвуд.
— Менее несчастна, — ответила Натали.
Вскоре после полудня, завезя пакеты с продуктами матери с Дженни и себе, Натали появилась в лаборатории. Дженни, как всегда жизнерадостная, закончила читать «Грозовой перевал» и взялась за «Оливера Твиста». Натали считала, что если ее племяннице и не суждено вскочить с кресла-каталки и побежать играть с другими детьми, то относительно всего остального Господь щедро возместил потери.
Работа в лаборатории Беренджера не могла занять все свободное время. Последний эпизод того, что она считала «романтическими отношениями», мирно закончился около трех месяцев назад, и по правде говоря, Натали об этом не жалела — пока что. Беренджер и Миллвуд обещали ей помочь найти другую вакансию в ординатуре, но ничего конкретного еще не появилось. Она стала чаще бывать в женском приюте, где работала волонтером еще со времен колледжа, и даже записалась на курсы вязания. Но все равно, после того как ее вынудили резко перейти с четвертой передачи на первую, жизнь вокруг являла собой череду стоп-кадров.
В дополнение к беговой дорожке лаборатория была для Натали даром судьбы — местом, где она ощущала свою полезность. Их небольшая группа из трех человек по заданию Беренджера исследовала побочные эффекты нового иммуносупрессора[107], находящегося на ранних стадиях опытов над лабораторными животными. Если результаты окажутся обнадеживающими, в будущем новое лекарство сможет заменить, полностью или частично, одно из применяемых сегодня токсичных средств, подавляющих отторжение трансплантатов.
Натали переоделась в легкие голубые брюки и халат и вошла в лифт. Лаборатория Беренджера находилась на десятом этаже Николс-билдинг. Двое других членов группы, Спенсер Грин и Тоня Левицкая, поздоровались с ней, как обычно, без энтузиазма. Принимая во внимание интеллект Беренджера, его обаяние, разносторонние интересы и мастерство хирурга, Натали удивлялась, что никого из этих двоих до сих пор не выгнали.
Грин, бледный как смерть мрачный доктор, которому никогда не удавалось получить грант, работал с Беренджером уже десять лет. Левицкая, получившая образование в России, ординатор службы трансплантологии, проходила полугодовую исследовательскую стажировку и, казалось, имела собственное мнение по всем вопросам — обычно отрицательное.
Замужняя, почти сорокалетняя и абсолютно лишенная чувства юмора, Левицкая явно «неровно дышала» к их руководителю и поэтому относилась к Натали как к сопернице. Сам же Беренджер не обращал никакого внимания на постоянные разногласия среди своих сотрудников.
Войдя в лабораторию, Натали первым делом проверила, что маленькая комната, где проводилась процедуры с животными, свободна, а потом прошла в виварий[108] и вернулась с клеткой, в которой сидела дюжина специально откормленных белых мышей.
—Мне нужна процедурная, — сказала Левицкая с акцентом, напомнившем Натали графа Дракулу.
Начинается. Натали подавила вздох. Маленькая порция хорошего настроения от поставленных на место бегунов в Сент-Клемент быстро улетучилась.
—Я только заглянула туда, Тоня, — сказала она с демонстративным дружелюбием. — Комната свободна!
—Вот я и собираюсь ее использовать.
—Тоня, мне нужно всего двадцать минут.
—Сделаешь свои дела позже.
— Тоня, пожалуйста, не надо! У меня сейчас очень трудное время...
— Или еще лучше, займешься ими вечером. Ты же все равно сидишь тут до полуночи и делаешь из всех нас лентяев.
«Отношения с людьми», — напомнила себе Натали. Именно это, как сказали ей декан и Терри, ей нужно в дальнейшей работе. Отношения с людьми.
— Тоня, — сказала она с милой улыбкой, — если ты не перестанешь выкобениваться, я расквашу тебе нос!
Ну, как там насчет отношений с людьми?
Левицкая сделала шаг вперед. Коренастая, чуть выше Натали, она весила на добрых тридцать фунтов больше. Ее кривая улыбка давала понять, что она слышала такое и раньше и вовсе не собирается уступать.
«Черт побери, — подумала Натали. — Ну что еще плохое может случиться?»
Последний раз ей пришлось драться в седьмом классе в Ньюхаузе. Тогда ей сломали нос и палец, но она громко возвестила о своей победе над другой девочкой, практически не пострадавшей. Научится она хоть когда-нибудь лезть в драку с теми, против кого у нее есть шансы?
— Может, выйдем в коридор, чтобы ничего сломать? — спросила она, мысленно готовясь к худшему.
— Эй, дамы! — крикнул из своего угла Спенсер Грин, игнорируя конфликт, который он не мог не заметить. — Дуг звонил, сказал, что вы обе должны прямо сейчас подойти к нему в клинику.
Глаза Левицкой сузились. Казалось, она прикидывала, сможет ли разделаться с Натали и вовремя успеть в клинику. Наконец, Тоня пожала плечами, что должно было означать «ладно, в другой раз», и направилась к двери.
Клиника, используемая в разные дни различными службами, представляла собой четыре палаты для осмотров, консультационный кабинет и маленькую приемную на седьмом этаже. Сегодня вторая половина дня была отдана пациентам Беренджера с трансплантатами, их оказалось человек пять-шесть. Он обычно делал по две операции каждые три недели, но их число могло бы быть гораздо больше, если бы имелись подходящие доноры. Дело обстояло так, что число людей, умиравших в ожидании донорского сердца, было намного больше, чем спасенных пересадкой.