– Отлично, – как-то неуверенно сказал Павел, – Будем считать, что ты увидел будущее, которое только того и ждет, чтобы его изменили…
Давненько он не был за границей. Отвык от этой пестроты и разноголосицы. Аэропорт Франкфурта, самого современного города Европы, кишел народом. Таможенный контроль в голове почти не отложился. Всё цивилизованно – туристическая виза на десять дней, небольшая сумма в долларах, которую таможенник на ломаном русском вежливо порекомендовал без промедления конвертировать в евро. Встречающий был того же поля ягодой, что и Фельдман – коренастый крепыш в невзрачной ветровке и лихо заломленной кепи – с клочковатой бородой, опутывающей нижнюю часть лица, густыми кустистыми бровями, увесистыми мешками под глазами – видно, неустанный поиск беглых собачек не такое уж благодарное занятие.
– Гюнтер Шлеззинг, – представил Фельдман зарубежного друга, который, как выяснилось, сносно владел русским и даже знал несколько шуток, – Замечательный парень и продвинутый специалист в своей области.
– Такое ощущение, что он в розыске, – шепнул Вадим.
– Он просто комплексует, – объяснил Фельдман, – Хорошая борода скрывает не только недостатки лица, но и недостатки фигуры.
– Это ничего страшного, – объяснил Гюнтер, у которого была неторопливая, слегка запинающаяся речь, – Собака покусала, – он ткнул в свой заросший подбородок, – Она не хотела, чтобы я ее вернул фрау Авербаум. Она была очень, как бы это сказать… – Гюнтер задумался.
– Концентрированная, – подсказал Фельдман, – Маленькие собачки такие злые, потому что очень концентрированные.
– Да, наверное, – с сомнением проговорил Гюнтер.
Видимо, он в совершенстве овладел своим нелегким мастерством, но водитель из него оказался неважный. Минивэн «Фольксваген» девяностых годов смотрелся как-то сиротливо в окружении цвета автопрома, выставленного на парковке.
– О, у вас почти нет вещей, – удивился он, сгружая в багажник нехитрый дорожный скарб русских друзей.
– Да, мы на минуточку, – объяснил Фельдман, – Но выпить мы с тобой, приятель, успеем, не волнуйся.
«Фольксваген» как-то испуганно лавировал в куче транспорта, загромоздившей аэропорт.
– Головой не верти, – строго сказал Фельдман, пристроившийся позади Гюнтера, – Задерни шторы и успокойся. Можешь поспать. Поедем через Веймар и Дессау. Основная часть пути – по автобану. Здесь примерно четыреста километров, но дороги хорошие… Гюнтер, не спрашивай ради Христа, что такое хорошие дороги, я тебе потом объясню…
Он уснул посреди Тюрингии, когда уже устал подглядывать сквозь шторки за извивами идеальной дороги, кукольными деревушками, чинными бюргерскими городками и их невзрачными обитателями. «Не выношу, как они одеваются», – сетовала в свое время Жанна, – «Эти немцы, особенно в Восточной Германии, совершенно не следят за собой. Любимый цвет – серый. Не понимаю – зарплаты у людей приличные, пособия по безработице еще лучше, магазины ломятся, а одеваются так, словно все идут на ночное дежурство…»
– Просыпайся, заспанец, – рухнул на соседнее сиденье Фельдман, – Две новости.
– Давай с плохой, – прохрипел Вадим.
– Обе, как ни странно, сносные. Я набрался храбрости и позвонил Басардину. Басардин жив и с нетерпением нас ждет.
– Ты сказал, чтобы ни в коем случае не надевал пижаму и не ложился в кровать?
– Ну, знаешь ли, – возмутился Павел, – До такого маразма я еще не дошел. Не хочу, чтобы нас отправили восвояси, не успев приобщить к высокому. Но я сказал, что мы скоро приедем. Так что вряд ли он станет надевать пижаму, хотя время уже, в принципе, вечернее…
– А где мы? – Вадим отогнул шторку. Машина стояла на заправочной станции. За обочиной простирался сосновый лес, впереди по курсу среди гранитных скал выделялись островки красных черепичных крыш, проносились машины по идеально ровной дороге.
– Проехали Эрфурт, родной город Гюнтера. Полпути позади. Гюнтер заправил машину и пошел за сандвичами. Знаешь, местные такие прижимистые, и Гюнтер не исключение. Я дал ему двадцать евро… Через полчаса, кстати, будем в Веймаре. Город с тысячелетней историей, культурная столица Германии, в нем жили Шиллер, Лист и наш любимый Гете. Стоит у подножия горы Эттерсберг, недалеко от которой находился концлагерь Бухенвальд… А если хочешь вникнуть в психологию доктора Фауста, можем сделать остановку в центре, зайти в дом, где жил Гете – там все осталось в неприкосновенности, включая мебель и вещи поэта…
– Вторая хорошая новость?
– Она умеренно хорошая, – подумав, сообщил Павел, – Наблюдения за нами пока что нет. Так что не думаю, что до Магдебурга по нам шмальнут из гранатомета. Но неудобство в затылке присутствует, согласись?
– Вы смотрите на меня, как на покойника, – нервно заметил бледный старик. Возможно, он и сохранился лучше своих товарищей (а если учитывать состояние последних, то наверняка), однако непрекращающийся страх свое дело сделал – он выглядел ужасно. Тряслись руки, не находя себе места, блуждающий взгляд испытывал трудности с фиксацией. Он сидел в кресле как-то боком – старался казаться незаметнее, несущественнее, – Неужели я так плохо выгляжу?
– Вы выглядите прекрасно, Анатолий Павлович, – пробормотал Павел.
– А если честно, скверно, – добавил Вадим, – Вы готовы к откровенному разговору? Предмет беседы: мистика, современность и исторические экскурсы. Хорошо бы нам поговорить наедине.
Он покосился через плечо. Прилично одетый господин, густо покрытый угреватой сыпью и кучерявыми волосами, произвел беспокойное движение плечами, покосился на пожилую женщину, сидящую рядом с Басардиным. Женщина была бледна, губы скорбно поджаты, в глазах застыла вселенская меланхолия. Много лет назад она, должно быть, была красавицей, но о тех благостных временах свидетельствовали лишь пышные волосы и мало изменившийся овал лица. Остальное выглядело удручающе и грустно, включая костлявые, изъеденные артритом пальцы, украшенные какими-то «детскими» колечками с бриллиантами. Шарм превратился в шарж. Они сидели в просторном холле, отделанном с приличествующей изысканностью. Над головой простиралась галерея, переходящая в белокаменную лестницу. Несколько минут назад на галерее мелькнула некрасивая женщина не самого жизнерадостного возраста – с собранными в пучок волосами, закованная в плотный фартук, вооруженная технически сложным приспособлением для мытья полов, похожим на снайперскую винтовку. Испуганно посмотрела на незнакомых людей, шмыгнула обратно, решив повременить.
– Я понял, молодые люди, – вздохнул Басардин, – Полина, дорогая, и вы, Хольгер, оставьте нас ненадолго, я должен поговорить с гостями.
Женщина посмотрела на Вадима с непередаваемой тоской, поднялась, на удивление легко для своего возраста, сделала знак угреватому Хольгеру.
– Хорошо, Анатолий. Не забывай, что тебе нельзя нервничать. И вы не забывайте, молодые люди…
Они остались втроем – в огромной гостиной, занимающей половину этажа. Постукивал маятник старинных часов, пахло лавандой – ее добавляли, по всей видимости, в моющее средство. Инородным предметом возвышался на подиуме белый рояль. Ощущение комфорта не появлялось. Полчаса назад с наступлением темноты они объехали с юга Магдебург – старинный ганзейский город, столицу федеральной земли Саксония-Ангальт, миновали похожую на лес парковую зону, восточные предместья, плутали по обширной территории, названной бы в России коттеджным поселком. Гюнтер, уроженец Эрфурта, где и проживал по сей день, слабо ориентировался в пригородах, но неплохо знал сам Магдебург. Пока блуждали, он успел рассказать, что город страшно древний, отсюда когда-то шла христианизация всей нынешней Восточной Европы. Город трудно называть цельным – ГДР-овские блочные здания сильно уродуют его облик. Но какие прекрасные в центре памятники немецкой романтики! Собор и монастырь святой Марии, раннебарочная ратуша на Рыночной площади, а перед ратушей стоит под каменным балдахином рыцарь Роланд – хранитель города. В Магдебурге роскошный городской парк Ротехорн, разбитый в девятнадцатом веке, один из лучших в стране ресторан и винный погребок Weinkeller Buttergasse… Найти Вользенштрассе, 179 оказалось непросто. Строгих очертаний особнячок за решетчатой оградой, вереница вязов, большой газон напротив дома. Покой и безопасность русского композитора оберегали несколько охранников в полугражданской униформе, нанятые в одном из охранных агентств Магдебурга (видно, денег на охрану пока еще хватало). Строгий тип остановил машину, проверил документы, связался по телефону с хозяином, описав приметы прибывших (знаний немецкого, почерпнутых в школе, хватило на простейшее умозаключение). «Ты как в языке Шиллера и Гете?» – прошептал Фельдман. «Хреново», – отозвался Вадим, – «Но спасибо, что спросил. А ты?» – «Еще хуже», – хмыкнул Павел, – «Хенде хох», «цурюк» «шнелле» со «швайне» – вершина творческого роста. Зато у меня в русском большой словарный… этот… как его…» Гюнтер, не входя в дом, распрощался с друзьями. Как выяснилось, у него имелись несколько выходных, поэтому по просьбе Фельдмана (видимо, за отдельную плату) он согласился денек-другой побыть рядом. «Буду на связи», – пообещал Гюнтер, – «А если связи не будет, ищите меня на Эристад в гостинице дядюшки Альтке. Десять минут, и я у вас… если не хвачу, конечно, лишку в тамошнем кабачке».
– Выпить не откажетесь? – скрипнул Басардин, выслушал отрицательные ответы, печально посмотрел на «уклонистов» и побрел к бару, где принялся колдовать с бутылкой красного мозельского. Нацедил дрожащей рукой в элегантный коньячный фужер, дополз до кресла. Про напиток, видимо, забыл, смежил веки. Гости переглянулись.
– Очень ценю, господа, что вы решились мне помочь, – приоткрылся глаз, – Не знаю, зачем вам это нужно…
Фельдман открыл рот, чтобы высказаться в возвышенном ключе, но Вадим опередил:
– Мой товарищ, Анатолий Павлович, способный и преуспевающий детектив, согласился заняться этим делом исключительно из меркантильных соображений, в чем винить его, разумеется, не стоит.