иваться, тягая ствол из кармана, он ушёл бы к себе домой целым и здоровым, а? То-то и оно!
Именно в этот момент, когда народ расслабился и собрался было отдыхать, в клуб заявилась толстая гаитянка в пышном белом платье, с накрученным на голову тюрбаном и асоном, ритуальной погремушкой, в руках. Её все знали как Маму Селиль, авторитетнейшую мамбо, жрицу культа вуду, целительницу и посредницу между живыми и духами лоа. Она никогда и никого не боялась, в грош не ставила почти всех авторитетов квартала, но слегка выделяла и уважала Тома. Собственно, к нему и пришла поговорить.
Закрыв дверь, жрица сначала убедилась в отсутствии посторонних глаз и ушей, а только потом начала разговор:
— Том, ко мне пришёл лоа от чужого Бонди. Недобрый лоа! Очень! Он потребовал у меня помощи в поиске алмазов.
— Мама Сесиль, мы же сразу сообщили о слухе, как только тот до нас дошёл!
— Вот лоа и заявился. Говорит, алмазы точно в городе, надо узнать, где конкретно. Он вселил малых лоа в нескольких мужчин из моей паствы, теперь они стали жужу-зомби. Лоа обещал, что освободит их, когда сделает своё дело. Он забрал у меня барабан, который моя мама делала больше десяти лет. Сказал, что в городе живёт великий лоа, могущий отыскать потерянные камни. Барабан нужен для подарка.
— А я зачем нужен?
— Великому лоа нужно подарить ещё денег. Но это не главное. Тот лоа белый. Нам нужно придумать, как чёрный лоа может прийти в белый квартал. Только чтобы поговорить и подарить подарки.
— И всё?
Мудрый Том облегчённо вздохнул. Он по собственному опыту знал, что если проблему можно решить одними деньгами, то это даже не проблема, а всего лишь расходы.
— Сколько нужно денег?
— Реши сам. Ты с белыми больше всех дел крутишь. Сильно много не нужно. Это же просто знак внимания. Пусть будет достаточно и красиво.
— Тогда я решу этот вопрос. Мама Сесиль, кто будет встречаться? В смысле мужчина или женщина? Если придёшь на встречу ты сама — одно дело, если кто-то незаметный — другое, если несколько человек — третье. Стоит опасаться нарваться на полицейских или дело чистое, полностью в рамках закона?
— Том, я никуда не поеду. Я когда на приезжего лоа смотрю, боюсь, что описаюсь со страха. Мне ещё с великим белым не хватает встретиться! Меня тогда точно карачун хватит. Лоа сам договориться хочет. По виду он один из наших, которые у снежков прислугой ходят.
— Не знаешь, автомобиль он водит?
— Точно водит — ко мне на авто приехал.
— Если он один поедет, то вообще никаких сложностей не вижу. Единственно, надо на денёк хороший автомобиль одолжить. Не роскошный, а просто достаточно приличный с точки зрения белых.
— Для тебя это сложно?
— Никаких сложностей — один звонок и пара ассигнаций. Если, конечно, точно криминала не планируется.
— Лоа не врёт. Сказал, дело чистое, надо только поговорить с белым лоа. Я ему верю.
— Как скажешь! Я тебе тоже поверю. Если что… Сама понимаешь, объясняться придётся тебе.
— Объяснюсь, не пугай.
— Пугать мамбо? Я не самоубийца. Просто расставляю все точки над i. С машиной разобрались. За деньгами мне надо будет съездить в банк. А ты подбери для переговорщика костюм. Какой-нибудь приличный, но не слишком нарядный. Такой, как прислуга у богатых белых носит. И чтобы был по размеру, но не казался новым.
Кладбище
В это посещение мистеру Нельсону пришлось немного пройтись по аллеям, прежде чем его клиент нашёлся. Тот вместе с безымянным старожилом кладбища наблюдал за ритуалом похорон, а также за призраком усопшего.
Когда медиум подходил к компании духов, родственники и друзья уже закончили речи над свежезакопанной могилой, последний раз попрощались с покойным и стали расходиться. Священник — судя по атрибутам и одежде, проповедник какой-то очередной обновленческой секты — тоже сворачивался. А новопреставленный с непередаваемо блаженной гримасой заорал:
— Наконец-то свободен! — Затем, успокоившись и резко понизив накал эмоций, торжественно, от всей души продекламировал явно давно затверженную фразу: — В руки твои, Господи, предаю душу свою грешную!
После этих слов дух стал как будто выцветать и истончаться, а через мгновение его совсем не стало. Впрочем, из живых это смог увидеть только медиум.
— Чего это он? — задумчиво протянул Вилли Брасс. — Сам захотел уйти, да ещё вот так сразу.
— Верующий, — авторитетно пояснил безымянный дух. — Они стараются быстро уйти. У нас на кладбище хоронят людей любых конфессий. Я многие обряды видел, но почти все ускоренным порядком отправляют души за кромку. Мало, очень мало кто из отпеваемых остаётся дольше суток. Лишь некоторые, чаще с незавершёнными делами или желающие отомстить. Но и те тоже в свой срок уходят. И вы скоро уйдёте — у меня взгляд намётан.
Ловчила перевёл взгляд на подошедшего Нельсона.
— Джек, а ты чего скажешь?
— Что ты хочешь услышать, Вилли? Всё понимаешь сам. За кромкой мы все окажемся раньше или позже. Ты решил задержаться, я тебе в этом немного помог. Однако, чтобы задержаться в этом мире надолго, тебе нужен якорь.
— Якорь?
— Ну да. Что-то, держащее тебя здесь, придающее смысл пребыванию в мире живых.
Брасс посмотрел на место, где только что находился безымянный призрак. Тот уже сбежал, он вообще старался поменьше контактировать с медиумом.
— А почему этот не уходит?
— Не знаю. Он не откровенничал со мной. Да я и про тебя не в курсе, почему ты здесь задержался.
— Теперь и сам не знаю. Что-то гнетёт меня. Всё больше и больше хочется покоя. Одно мне осталось совершенно непонятным: зачем жена так поступила со мной? Зачем отравила?
— Я, собственно, потому к тебе и пришёл. Думал, сообщить тебе или промолчать, но раз за тайник твоего приятеля остался немного должным, то решил всё же рассказать про причину твоей смерти. Хотя, может, и не стоит: расстроишься, веру в супружескую жизнь потеряешь.
— Джек, ты про что? Про Луци?
— Да. Готов выслушать? Или хочешь остаться в счастливом неведении?
— Говори, раз уж начал.
— Твоя жена Лукреция действительно отравила тебя. Я сначала не слишком в это верил — уж больно оно просто выглядит. Всё на виду: у неё есть мотив, она лично дала тебе пилюлю, полиции о витаминах тоже она рассказала. Как-то сразу дело становится понятным, в жизни так редко бывает. Это лишь моё мнение.
— В жизни всякое случается. Но ты продолжай.
— Детектив тебе рассказал про доктора, который выписал витамины, про аптекаря, который их продал, про редкую татуировку женщины, заказавшей их.
А я вдруг подумал: ведь твою вдову опознали только по одной особой примете — алой бабочке на запястье. А если её набила другая женщина?
— Джек! Ты молодец! Зануда, конечно, но правильный.
— Словом, нанял хорошее детективное агентство, они опросили всех китайских татуировщиков в городе и выяснили, что никто не набивал сорокалетней женщине похожую татушку. Решил было зайти от яда, поискать производителя, и мне вспомнилось имя твоей жены — Лукреция. А ведь когда-то гремела другая Лукреция — Борджиа, красивейшая, кстати сказать, женщина и, по слухам, талантливая отравительница. Она долго разводилась с первым мужем, но имела утешителя-любовника. Решил направить детективов поискать сердечного дружка.
— Люци мне с кем-то изменила?
— Скорее она изменила ему с тобой. Ты думал, что отбил подругу у импресарио? Нет! Парочка продолжала встречаться все эти годы. Сыщики проверили любовника и нашли, у кого тот заказал яд. Здесь ты оказался прав: изготовитель ничего не знал о тебе. Далее просто: жена получила яд от любовника, и вскоре муж скоропостижно скончался.
— Она изменяла мне со своим импресарио? С этим поганцем Таффи? Люци же уверяла, что он по мальчикам!
— Не могу никак комментировать — этот нюанс не расследовался. Но уже меньше чем через месяц пара узаконит свои отношения. Они хотели было сразу, но священник запретил — сказал, что хоть крошечную толику приличия надо изобразить, подождать хотя бы сорок дней после похорон мужа.
— Джек, ты меня поразил. Сколько же стоило это расследование?
— Денег в твоём саквояже хватило, даже осталось на другие дела.
— Нельсон… Ведь ты меня не обманываешь?
— А какой мне смысл? Хочешь увидеть отчёты?
— Ты знаешь?.. Пожалуй… Нет! А я ведь любил Люци. Ты не поверишь, очень сильно любил. Знал, что Лукреция — милая глупышка, а про измену даже не подозревал. Считал, если чего случится, она, по своему обыкновению, сама проболтается.
— Извини, Билли, что расстроил, но не хотел оставаться у тебя в должниках.
— Понимаешь, я легко обманывал кого угодно, но даже подумать не мог, что сам окажусь лохом, да ещё и рогоносцем. Знаешь, после такого мне оставаться здесь не хочется. Вот сейчас думаю: вдруг есть что-то в религии? Ты видел, как новенький ушёл? Быстро и с радостью. Может, и мне так? Как считаешь?
— Ничего не могу сказать. Я за кромкой не был, потому советовать не берусь.
— Тебя понял. Интересно, если жену прощу, хоть сколько-нибудь грехов мне спишется? И за панихиды, может, тоже? На седьмой день было, на тридцатый будет. Джек, у тебя вроде есть связи в соборе, сходи туда, похлопочи, спроси, что можно сделать. На День Всех Святых какое-нибудь поминовение устроить? Или ещё что придумать.
— Знакомые есть. Но что делать, никто не скажет.
— Оно наверное… Исповедоваться перед смертью мне не пришлось, но как-то же отпустить грехи можно? Джек, ты же умный, придумай что-нибудь. Наверняка есть какой-нибудь способ?
— Способ? Есть, как не быть. Каждый католик может просить индульгенцию не только для себя, но и для умершего.
— Ты гений! Как оно работает?
— Заслуги Христа, Богородицы и святых перед Богом образовали сокровищницу добрых дел для раздачи из неё благодати достойным. Апостол Пётр и его наместники являются хранителями накопленного сокровища. Церковь распределяет плоды искупления и раздаёт удовлетворения из сокровищницы заслуг Христа.