Айседора мало прислушивалась к разговорам. Большинство споров на такие темы она уже слышала раньше: экономические, нравственные и финансовые проблемы, религиозные сложности и оправдания, политические требования…
Но внезапно миссис Андерхилл в изумлении насторожилась: ее ум прояснился, когда она услышала, с каким воодушевлением епископ произнес имя Войси.
– Наивность не защитит нас от ошибок благонамеренных деятелей, чьи знания человеческой натуры значительно уступают их желанию принести пользу, – с убедительной пылкостью заявил ее муж.
Он не взглянул в сторону Обри Серраколда, при этом Айседора заметила, что, по крайней мере, трое ее соседей по столу поступили ровно наоборот. Роуз напряженно замерла, и ее тонкие пальцы застыли на бокале вина.
– Последнее время я стал понимать, что мудрое правление нуждается в сложных всесторонних исследованиях, – продолжил Реджинальд с таким решительным видом, словно вознамерился высказаться с обстоятельной дотошностью. – Нельзя, чтобы в правительстве работали дилетанты, пусть даже исполненные самых благих намерений. Мы просто не можем допустить столь дорогостоящую ошибку. Один неудачный эксперимент в торговой и финансовой сфере или отказ от законов, которым мы подчинялись веками, – и тысячи людей пострадают, прежде чем мы сумеем устранить эти ошибки и восстановить утраченное равновесие. – Он с глубокомысленным неодобрением покачал головой. – За всю нашу историю мы еще не сталкивались с более опасной проблемой. И ради спасения тех, кому мы служим, тех, кто верит нашему мудрому руководству, мы не можем позволить себе быть сентиментальными, потворствуя собственным желаниям. – Сверкнув глазами, Андерхилл мельком взглянул на Обри. – Это наша первейшая и главная обязанность, иначе ничего благотворного мы не добьемся.
Серраколд побледнел, и его глаза заблестели. Он не стал утомлять себя возражениями. Осознавая глупую бессмысленность такой застольной дискуссии, политик продолжал молчать, напряженно сжав нож и вилку.
После безмолвной паузы с полдюжины гостей вдруг заговорили разом, выступая в защиту сказанного и выдвигая новые возражения. Но, оценивающе посмотрев на этих ораторов, Айседора поняла, что они учли важность мнения Реджинальда. Внезапно очарование идеалов как-то потускнело, потеряв реально значимую силу.
– На редкость бескорыстное мнение, милорд, – заметил Войси и, повернувшись, взглянул на епископа. – Если б все духовные лидеры обладали вашей смелостью, мы могли бы понять, к кому обращаться за нравственным руководством.
Андерхилл ответил ему вялым взглядом. Лицо его побелело, а грудь тяжело вздымалась, словно ему вдруг стало трудно дышать.
Наверное, опять мучается несварением, решила его жена. Он съел слишком много этого супа с сельдереем. Ему следовало быть осмотрительнее; он же знает, что его желудок плохо переносит сельдерей. А по пылкости произнесенной речи можно было подумать, что он злоупотребил еще и вином!
Вечер шел своим чередом, одни завоевывали сторонников, другие – теряли. Вскоре после полуночи гости начали разъезжаться. Реджинальд и Айседора покинули прием в числе первых.
Когда они сели в карету и тронулись в путь, миссис Андерхилл повернулась к мужу:
– Чего ради, скажи на милость, ты так ополчился на мистера Серраколда? Да еще в присутствии этого несчастного кандидата! Если он придерживается слишком крайних взглядов, то никто не допустит, чтобы их признали законными.
– А ты полагаешь, что мне следовало дождаться, когда их представят в парламенте, и только тогда выступить против них? – резковато спросил епископ. – Возможно, ты предпочла бы даже, чтобы я дождался, когда их примут в палате общин и передадут на рассмотрение в палату лордов, где я уже с полным правом смогу обсудить эту проблему? Не сомневаюсь, что «светские лорды» отменят большинство из них, но, к сожалению, я не настолько уверен в моих собратьях «духовных лордах». Они путают идеальные устремления с практическими возможностями. – Он прочистил горло. – Время истекает, Айседора. Бездействие сейчас недопустимо. Завтра, возможно, уже ничего нельзя будет исправить.
Миссис Андерхилл поразилась до глубины души. Последнее замечание было совершенно не характерно для ее мужа. Она впервые слышала, чтобы он высказывался с такой озабоченностью и настолько неосторожно, практически не оставляя себе никаких путей для отступления, в случае изменившихся обстоятельств.
– Реджинальд, ты действительно хорошо себя чувствуешь? – спросила она, тут же пожалев о своем вопросе.
Ей вовсе не хотелось услышать перечисление досадных недостатков, замеченных им за этим обедом в обслуживании или во взглядах и выражениях других гостей. Женщина пожалела, что не прикусила язычок – лучше бы она просто выразила спокойное одобрение. Но сказанного не воротишь.
– Нет, – печально откликнулся Андерхилл, повысив голос. – Я чувствую себя отвратительно. Должно быть, меня посадили на самом сквозняке. Разыгрался ревматизм, да еще в груди появилась острая боль.
– По-моему, ты опрометчиво выбрал суп с сельдереем, – предположила его супруга, безуспешно попытавшись придать своему голосу сочувственный оттенок; но ее слова все равно прозвучали равнодушно.
– Боюсь, проблема гораздо серьезнее, – произнес епископ с внезапным едва скрытым страхом.
Айседора почти не сомневалась, что если б могла разглядеть лицо мужа, скрытое сумраком кареты, то убедилась бы, что охвативший его страх настолько силен, что он близок к потере самообладания. Но она как раз порадовалась темноте. Ей не хотелось разделять эти переживания. Слишком часто Реджинальда охватывали пустые, беспричинные страхи.
– Расстройство пищеварения порой вызывает весьма неприятные ощущения, – невозмутимо заметила женщина. – Надо только немного потерпеть, не придавая им серьезного значения. Тогда боль пройдет, не причинив никакого вреда, а излишняя озабоченность может привести к бессоннице. Прошу тебя, не волнуйся.
– Ты вправду так думаешь? – спросил Андерхилл.
Он не стал поворачиваться к жене, но она почувствовала, как он воодушевился.
– Естественно, – успокаивающе ответила Айседора.
Остаток пути до дома супруги проехали в молчании, хотя она остро чувствовала страдание мужа. Оно колыхалось между ними, подобно третьему призрачному спутнику.
Случайно проснувшись ночью, миссис Андерхилл увидела согбенную спину Реджинальда, сидевшего на краю кровати с пепельно-бледным лицом. Его левая рука бессильно повисла, точно парализованная. Айседора мгновенно закрыла глаза, мечтая вновь погрузиться в прерванный сон. Ей снились морские просторы и легкий плеск волн, бьющихся о борт лодки. Она живо увидела там Корнуоллиса – он стоял, радостно улыбаясь, подставив лицо свежему ветру. В любой момент он мог обернуться и встретиться с ней взглядом. Возможно, Джон что-то скажет, но скорее всего промолчит. Между ними царило понимающее молчание, разделенная глубочайшая радость не нуждалась в словах.
Но совесть не позволила женщине наслаждаться морским пейзажем. Она сознавала, что рядом сидит страдающий от боли Реджинальд. Вновь открыв глаза, Айседора медленно приподнялась с подушек.
– Я принесу тебе горячей воды, – сказала она, откидывая одеяло и вставая с постели.
Ее тонкая ночная рубашка ниспадала до самого пола, и этой летней ночью она не нуждалась в дополнительной одежде для тепла или ради скромности. В этот час в доме все давно спали.
– Нет! – сдавленно вскрикнул Андерхилл. – Не оставляй меня!
– Несколько глотков воды могут тебе помочь, – ободряюще заметила его жена, невольно проникаясь к нему жалостью.
Он выглядел ужасно: мертвенно-бледная кожа блестела от пота, а напряженное тело застыло, съежившись от боли. Супруга опустилась перед ним на колени.
– Не чувствуешь ли ты тошноту? Вероятно, за ужином тебе попалось что-то несвежее или плохо приготовленное…
Ничего не ответив, епископ продолжал сидеть, понуро уставившись в пол.
– Все пройдет, ты же знаешь, – мягко произнесла женщина. – Ты немного испуган, но подобные недомогания всегда проходят. Вероятно, в будущем тебе следует меньше думать о том, как бы не обидеть гостеприимных хозяев, и отказываться от большинства изысканных угощений, отдавая предпочтение лишь самым простым блюдам. Некоторым непонятно, как часто тебе приходится есть наравне со всеми гостями во вред себе, и в конце концов такие нагрузки могут стать чрезмерными.
Реджинальд поднял на жену потемневшие испуганные глаза, молчаливо умоляя о какой-то помощи.
– Хочешь, чтобы я послала за доктором Гарольдом?
Это был чисто риторический вопрос – просто надо было хоть что-то предложить. В лучшем случае их доктор мог посоветовать выпить настойку перечной мяты, как уже бывало в прошлом. И вообще унизительно было посылать за ним из-за какого-то вспучивания живота, пусть даже мучительно болезненного. Раньше епископ упорно отказывался от его помощи, сознавая, что из-за этого может лишиться должного уважения к своему высокому сану. Кто будет смотреть с благоговением на священника, не способного справиться с собственным пищеварением?
– Не желаю его видеть! – в отчаянии выдавил Андерхилл и всхлипнул. – Ты полагаешь, мне попалась какая-то дрянь за ужином? – В его тоне прозвучала такая безумная надежда, словно он умолял супругу подтвердить это.
Айседора догадалась: он с ужасом думает о том, что его мучения вызваны не обычным расстройством пищеварения, а серьезным заболеванием, заработанным в результате долгих лет мелких недомоганий. Неужели его жутко напугала какая-то острая боль? Или страдание и смущение от рвотных позывов, вышедших из повиновения внутренних физических отправлений, требующих дополнительного очищения и особой осмотрительности в дальнейшем? Неожиданно миссис Андерхилл стало искренне жаль мужа. Конечно, тайный ужас мог испытать любой человек, но особенно он сказывался на тех, чья жизнь строилась на собственной власти и огромном самомнении. В глубине души Реджинальд, должно быть, подозревал, какими безнадежно слабыми выгля