дели его попытки сохранить уважение окружающих. На самом деле он не воображал, что жена любит его, понимал, что она не испытывает той нежной страсти, которая могла бы дальше согревать их семейный очаг. Нет, ее удерживал рядом с ним только долг, но это было едва ли не унизительнее, чем выдача милостыни нищим, хотя, возможно, ее также радовало, что окружающие видели в ней достойную жену при муже, где ей и следовало быть. А как они в реальности прожили жизнь – в любви и согласии или без оных, – все равно никто никогда не узнает.
Епископ по-прежнему смотрел на супругу, ожидая подтверждения того, что его страхи излишни, что боль пройдет. А Айседора не могла оправдать его ожидания. Даже если б он был ребенком, а не пожилым мужчиной старше ее самой, она не смогла бы солгать ему. Болезнь стала реальной. И невозможно было вечно отказываться признавать ее.
– Я помогу тебе всем, чем смогу, – прошептала женщина.
Она осторожно коснулась руки мужа, сжимающей его колено. Казалось, затопивший его чувства ужас начал перетекать через кожу в ее пальцы. И внезапно Айседору озарило новое понимание: Реджинальд до ужаса страшится смерти. Всю жизнь он проповедовал любовь Божию, подчинение заповедям, не допускавшим ни сомнений, ни толкований, смиренное принятие земных страданий с полнейшей верой в будущую вечную жизнь на небесах… а его собственная вера ограничивалась словами. И, заглянув в бездну смерти, он не увидел небесного света, не узрел ожидающего его Бога. Он чувствовал себя одиноким, как ребенок в ночи.
Миссис Андерхилл с изумлением осознала, что готова отказаться от своих собственных мечтаний.
– Я буду с тобой. Не беспокойся. – Она сжала руку супруга и обняла его за плечи. – Тебе нечего бояться. Таков путь всего человеческого рода, нам всем предстоит пережить такой переход. Тебе поможет вера. Ты не одинок, Реджинальд. С тобой всякая Божия тварь. Это лишь краткий переход в вечность. Ты видел, как туда ушло множество людей, смело и достойно. Ты тоже сможешь… Тебе достанет и веры, и мужества.
Епископ продолжал сутулиться на краю постели, но постепенно напряжение покинуло его. Должно быть, боль отступила, поскольку он разрешил жене помочь ему лечь обратно в кровать и через несколько мгновений спокойно уснул. Тогда Айседора встала и, перейдя на свою сторону постели, тоже легла.
Она страшно вымоталась, но благословенное забвение снизошло на нее лишь под утро.
Реджинальд встал в свое обычное время. Он был немного бледным, но в остальном выглядел вполне нормально. О ночном эпизоде епископ предпочел не вспоминать. Более того, он боялся встретиться с женой глазами.
Его поведение ужасно рассердило Айседору. Он не имел мужества даже поблагодарить ее, хотя бы одарить признательным взглядом или даже простой улыбкой. Женщина онемела от возмущения. Однако и ее муж пребывал в ярости, сознавая, что она видела его слабость и унижение, его обнаженный страх. Миссис Андерхилл понимала его, но тем не менее с презрением отнеслась к такому духовному оскудению.
Да, он был серьезно болен – последние сомнения в этом рассеялись. Пусть на сегодня он предпочел забыть о болезни, но та никуда не исчезла. И сейчас Айседора, как никогда, нужна ему – пусть это будет привязанность, жалость, уважение или просто долг, но она обречена быть с ним до конца. А болезнь ведь может затянуться на долгие годы. Женщина представила свою будущую жизнь в виде протянувшейся до горизонта дороги, дороги, окруженной плоской, серой равниной. Она могла раскрасить ее в мечтах, но они никогда не станут реальностью.
Возможно, мечты никогда и не сулили реального воплощения. Все остается неизменным, за исключением ее познаний.
Глава девятая
– Я не верю своим глазам! – взорвался Джек Рэдли, просматривая газету за завтраком; лицо его побледнело, а руки дрожали.
– В чем дело? – с тревогой спросила Эмили, мгновенно вспомнив, что со времени убийства Мод Ламонт прошла всего неделя. Неужели Томас обнаружил какие-то улики, указывающие на вину Роуз? Только теперь миссис Рэдли осознала, как страшилась именно этого. Ее охватило чувство вины. – Что ты там прочел? – Голос женщины срывался от страха.
– Обри! – воскликнул Джек, отбросив газету, словно не мог даже видеть ее. – Он настрочил письмо издателю. Полагаю, ему хотелось дать опровержение на письмо генерала Кингсли, но он чертовски неудачно осуществил эту задумку.
– Неудачно? Ты имеешь в виду, что он написал нечто легкомысленное? Это не похоже на Обри!
Эмили вспомнился его красивый голос – не просто четкая дикция, но и стиль выражения мыслей.
– Что же он там высказал? – поинтересовалась она.
Джек глубоко вздохнул и прикусил губу, явно не склонный отвечать, точно оглашение написанного могло придать тексту более реальную опасность.
– Неужели все так скверно? – спросила его жена, чувствуя укол ледяной иглы тревоги. – Неужели так серьезно?
– Да, полагаю, серьезно.
– Ладно, либо прочти вслух, либо передай газету мне! – потребовала миссис Рэдли. – И ради всего святого, не говори больше о плохом, если не желаешь ничего объяснять!
Политик опустил взгляд на газетный лист и начал читать, тихо, почти монотонно:
– «Недавно в этой газете генерал-майор Рональд Кингсли обвинил меня в оторванном от реальности идеализме, в игнорировании великих достижений и побед нашего народа, а заодно и славных заслуг людей, сражавшихся и умиравших ради нашей безопасности и ради блага других стран, одаривая их нашими справедливыми законами и свободами. В обычной ситуации я мог бы спокойно дождаться того, когда само время покажет, как он заблуждался. Мне достаточно веры хорошо знающих меня друзей и прочих людей, способных быть честными в своих суждениях. Однако поскольку я выступаю кандидатом в парламент от Южного Ламбета, то близость выборов лишила меня такой роскоши, как время. Прошлое нашей страны богато славными событиями, которые я не могу, да и не желаю менять. Но будущее мы способны изменить ко всеобщему благополучию. Постараемся оставить без внимания величавые поэтические хвалы военным катастрофам вроде атаки Легкой бригады в Крыму, где из-за неумелого командования генералов встретили бессмысленную смерть наши отважные собратья[30]. Лучше будем сочувствовать выжившим в таких безумных операциях, когда они ковыляют мимо нас по улицам, ослепшие или искалеченные, и когда лежат, сокрытые от наших взоров стенами госпиталей и прикованные к больничным койкам. Давайте возложим цветы на славные могилы героев! Но давайте также позаботимся о том, чтобы их сыновья и внуки избежали такой участи. Ее мы не только способны, но и обязаны изменить».
– Ничего плохого! – возразила Эмили. – Насколько я понимаю, все верно – прекрасная, справедливая и честная оценка.
– Я еще не закончил, – уныло бросил Джек.
– Ладно, что он там еще добавил?
Рэдли вновь устремил взгляд в газету:
– «В военное время, в случае угрозы со стороны других стран, нам нужна дееспособная армия. Но нам не нужны искатели приключений, одним миром мазанные с империалистическими захватчиками, полагающие, что, будучи англичанами, мы имеем право завоевывать любые другие понравившиеся нам страны, либо веруя в то, что их жители обретут лучшую жизнь, когда наши законы и учреждения силой оружия вытеснят их собственные, либо втайне полагая, что нам самим выгодно воспользоваться их землями, полезными ископаемыми и любыми другими природными богатствами».
– О, Джек! – пораженно воскликнула Эмили.
– И дальше в том же духе, – с горечью произнес ее муж. – Он не стал прямо обвинять Кингсли в корыстном стремлении к славе за счет заурядного человека, но намекнул на это достаточно ясно.
– Зачем? – удивилась миссис Рэдли, остро ощущая слабость позиции Обри. – Я думала, что у него больше… здравого смысла. Даже если все сказанное – правда, сейчас она не завоюет ему нужных сторонников среди избирателей! Согласные с ним все равно останутся на его стороне, зато несогласные решительно отвернутся! – Она прижала ладони к щекам. – Как он мог проявить такую наивность?
– Видимо, Кингсли спровоцировал его, – ответил Джек. – По-моему, Обри всегда ненавидел оппортунизм, особенно идею того, что сильные мира сего имеют право брать все, что захотят, – а именно так он понимает империализм.
– Не слишком ли узкий подход? – произнесла Эмили скорее задумчиво, чем вопросительно.
В своих взглядах она не полагалась на мнение мужа или любого другого авторитета. Реальное знание положения дел было для нее достаточно важным, но надо же при этом учитывать, что чувствует и как понимает их большинство простых людей.
– Я все больше и больше склоняюсь к тому, что успешная политическая борьба зависит лишь от хорошего понимания человеческой натуры и умения держать рот на замке, когда слова бесполезны, – сказала женщина. – Не выдавать откровенной лжи, учитывая, что на ней вас могут поймать, никогда не терять самообладания и не давать пустых обещаний.
Джек улыбнулся, но совсем нерадостно.
– Хотелось бы мне, чтобы ты поделилась своими мыслями с Обри пару дней назад.
– Ты думаешь, эта статья может иметь серьезные последствия? – уцепилась за новую надежду Эмили. – Статья ведь вышла только в «Таймс»? Да. Много ли избирателей Южного Ламбета прочтут ее, как ты полагаешь?
– Не знаю, но готов держать с тобой пари на все, что угодно, что Чарльз Войси прочтет! – откликнулся Рэдли.
Подумав немного, его жена загадала купить новый зонтик, если выиграет, но сразу осознала, что зонтика ей не видать. Естественно, Войси должен был не только прочитать, но и выгодно использовать столь опрометчивое выступление.
– Говоря о военных, Обри огульно выставил генералов дураками, – с ноткой отчаяния продолжил Джек. – Видит Бог, дураков в истории хватало, но разработка тактики сражения гораздо сложнее, чем можно подумать. Проблемы порой таятся в хитроумных маневрах противника, устаревшем вооружении, несвоевременных поставках провианта, даже в перемене погоды! Или просто в откровенном невезении. Назначая нового маршала, Наполеон спрашивал его не о том, насколько тот умен, а о том, насколько удачлив!