но было пытаться по голому скелету представить лицо, голос, смех или походку человека. Но найти это в архиве было невозможно. Что бы ни скрывалось за фактами, Томас мог перечитывать их целый день и так ничего и не узнать.
Переписав фамилии большинства других офицеров и солдат, имевшихся в рапортах о военных действиях на реке Белая Умфолози, Питт с надеждой подумал о том, что если кто-то из них сейчас живет в Лондоне, то они, возможно, согласятся рассказать ему нечто более реальное. Поблагодарив архивариуса, полицейский вышел на улицу.
Он уже собирался дать извозчику адрес первого офицера из своего списка, но внезапно передумал и вместо этого назвал адрес леди Веспасии Камминг-Гульд. Возможно, было неуместно вваливаться к ней без приглашения, но она всегда охотно помогала Томасу отыскать верное, по ее мнению, решение. А после Уайтчепела, где они не только вместе вступили в борьбу, но и пережили сильные чувства страха и утраты и заплатили ужасную цену победы, между ними возникла совершенно особая связь.
Поэтому полицейский самонадеянно представился открывшей дверь ее дома служанке, сообщив, что хотел бы поговорить с леди Веспасией по одному весьма срочному делу, и добавил также, что если она занята сейчас, то он готов ждать сколько угодно.
Ему предложили подождать в малой приемной, но уже через несколько минут пригласили в гостиную с выходящими в сад окнами, всегда, вне зависимости от времени года или погоды, наполненную каким-то успокаивающим светом.
На шее хозяйки дома, как обычно, поблескивало жемчужное ожерелье, прекрасно сочетавшееся с розоватым оттенком ее платья – этот цвет вызывал в памяти выгоревший на солнце розовый клевер. Она встретила гостя улыбкой, чуть приподняв руку, просто приглашая его присоединиться к ней.
– Доброе утро, Томас. Очень приятно тебя видеть. – Ее испытующий взгляд оценил выражение его лица. – После визита Эмили я почти ждала тебя. Или, вернее сказать, надеялась вскоре увидеть тебя здесь. Войси собрался в парламент, – сурово произнесла она, будучи не в силах скрыть возмущения, всколыхнувшегося при упоминании этого имени.
Должно быть, старая леди вспомнила Марио Корену и ту жертву, что так дорого обошлась мистеру Войси.
– Да, я знаю, – тихо ответил Питт.
Ему хотелось бы уберечь эту даму от осознания столь досадного факта, но она никогда не избегала жизненных трудностей и ужасно обиделась бы, если б он сейчас вздумал начать оберегать ее.
– Именно поэтому я не поехал с Шарлоттой в отпуск, а остался в Лондоне, – добавил полицейский.
– Я рада, что она уехала. – Лицо леди Камминг-Гульд оставалось суровым. – Но, Томас, ты полагаешь, что можешь как-то помешать ему? Мне не слишком много известно о Викторе Наррэуэе. Я пыталась навести справки, но либо мои знакомые сами мало знают его, либо не расположены делиться своими знаниями. – Она не сводила с гостя пристального взгляда. – Будь крайне осторожен и не доверяй ему больше, чем сочтешь разумным. Не заблуждайся на тот счет, что он будет относиться к тебе с той же заботой или верностью, что и капитан Корнуоллис. Наррэуэй – далеко не простой человек…
– Вы в этом уверены? – не удержавшись, спросил Питт.
По губам его собеседницы скользнула еле заметная улыбка.
– Дорогой Томас, изначально наша Специальная служба предназначалась для отлова анархистов, террористов и всякого рода деятелей и, по-видимому, некоторых деятельниц, которые вынашивали тайные планы по свержению правительства. Одним хотелось видеть в правительстве своих ставленников, другие просто стремились к анархии, не имея ни малейшего представления о последствиях. А некоторые из них наверняка хранили верность интересам других стран. Неужели ты думаешь, что Джон Корнуоллис способен исхитриться и решительно пресечь их чреватые опасностями планы?
– Нет, – со вздохом признал Питт. – Он смел и исключительно честен. Но из человеколюбия, вероятно, не стал бы стрелять в них, следуя историческому призыву полковника Прескотта.
– Он предпочел бы предложить им сдаться, – уточнила пожилая дама. – А Специальной службе требуются не честные, а изворотливые и хитроумные люди с богатым воображением, действующие исключительно скрытно, не афишируя ни себя лично, ни своих целей. Не забывай этого.
Несмотря на жаркое солнце, Томаса вдруг пробрала дрожь.
– По-моему, генерала Кингсли шантажировала Мод Ламонт, – сказал он. – По крайней мере, на первый взгляд кажется, что именно она.
– Вытягивая из него деньги? – удивилась Веспасия.
– Возможно, но более вероятно, по-моему, заставив его раскритиковать в газетах Обри Серраколда, предполагая, что он, в силу неискушенности, отреагирует на критику крайне отрицательно, чем еще больше навредит себе.
– О боже! – Пожилая леди качнула головой.
– Кто-то из трех клиентов убил ее, – продолжил Питт. – Роуз Серраколд, генерал Кингсли или неизвестный, означенный в ее ежедневнике в виде картуша с изображенной в нем зеркальной буквой «f», увенчанной полукругом.
– Как интересно… И у тебя есть хоть какие-то идеи насчет его личности?
– Суперинтендант Уэтрон полагает, что это почтенный профессор теологии, живущий в Теддингтоне.
– Но почему? – Глаза Веспасии округлились. – Такое поведение, по-моему, решительно противоречит взглядам религиозного человека. Или он стремился выставить ее обманщицей?
– Не знаю. Но мне… – Полицейский замялся, раздумывая, как лучше пояснить свои чувства или действия. – Мне действительно не верится, что это мог быть он, хотя полностью я не уверен. Профессор недавно потерял жену и пребывает в глубоком горе. И он решительно не одобряет спиритические сеансы и деятельность медиумов. По его убеждению, они грешат, нарушая Господни заповеди.
– И ты опасаешься, что этому обезумевшему от горя человеку могло прийти в голову покончить с ее греховной деятельностью навсегда? – заключила леди Камминг-Гульд. – О, Томас, дорогой, ты слишком мягкосердечен для своей профессии! Порой весьма порядочные люди совершают ужасные ошибки и приносят неисчислимые страдания, убежденные в том, что исполняют волю Божию. Ведь, как тебе известно, не все испанские инквизиторы отличались чрезмерной жестокостью или узколобостью. Некоторые искренне верили, что спасают вверенные им заблудшие души. Они поразились бы, узнав, как мы воспринимаем их спасительные костры. – Веспасия печально покачала головой: – Иногда наше восприятие мира настолько различно, что, послушав иного индивидуума, вы могли бы поклясться, что ваш собеседник живет на другой планете. Разве ты никогда не просил очевидцев описать внешность человека или какое-то событие на улице, получая в ответ настолько противоречивые, хотя и абсолютно искренние, свидетельства, что в итоге они опровергали друг друга?
– Да, бывало. Но я все-таки думаю, что он не виноват в убийстве Мод Ламонт.
– Тебе не хочется так думать… Но чем же я могу помочь тебе, помимо досужих обсуждений?
– Я должен выяснить, кто убил Мод Ламонт, пусть даже официально это расследование поручено Телману, поскольку шантажируемые ею люди отчасти стремились дискредитировать Серраколда…
Глаза Веспасии сверкнули мрачной яростью:
– И они преуспели благодаря собственной помощи этого бедолаги. Ты совершишь чудо, если тебе теперь удастся спасти его. – Внезапно взгляд ее прояснился. – Хотя, конечно, если ты сумеешь доказать, что к этому приложил руку Войси… Он же мог организовать и ее убийство… – Она помедлила. – Нет, сомневаюсь, что удача будет на нашей стороне. Войси не настолько глуп. Более того, он чертовски умен. Но он может стоять за этим шантажом; вопрос только в том, насколько далеко… Ты сможешь доказать это?
Питт немного подался вперед:
– Возможно, смогу.
Он увидел, как заблестели глаза его собеседницы, и понял, что она опять вспомнила о Марио Корене. Слез у нее не осталось. Веспасия уже выплакала их все из-за него – сначала в сорок восьмом году в Риме, а потом всего несколько недель тому назад – здесь, в Лондоне. Но боль утраты еще глубоко терзала ее душу. Возможно, эта рана не заживет никогда.
– Мне необходимо узнать, чем шантажировали Кингсли, – продолжил полицейский. – По-моему, это связано со смертью его сына.
Он коротко рассказал леди Камминг-Гульд о том, что узнал сначала о самом Кингсли и его участии в Зулусской войне, а потом о засаде у реки Белая Умфолози вскоре после героической обороны миссии Роркс-Дрифт.
– Понятно, – сказала Веспасия, когда он завершил рассказ. – Очень трудно проследить детально путь отца или брата, достигшего мирской славы, и еще сложнее обстоят дела в мире воинской отваги. Многие юноши, боясь не оправдать ожиданий командования, предпочитали расстаться с жизнью.
Голос старой леди опечалился, и в глазах у нее живо отразились мучительные воспоминания. Возможно, она вспомнила о сражениях в Крыму, под Балаклавой или на реке Альме, а может, о Роркс-Дрифт и Изондлване, или о восстании в Индии, или бог знает еще о каких войнах и утратах. Ее воспоминания могли простираться в детство до самой битвы при Ватерлоо.
– Тетушка Веспасия?.. – позвал ее Томас.
Вздрогнув, пожилая женщина вернулась к реальности.
– Разумеется, – согласилась она. – Наверное, мне будет не слишком трудно узнать от одного из моих друзей о том, что случилось с молодым Кингсли во время разведки на реке Белая Умфолози, но я думаю, что это едва ли волнует кого-то, за исключением его отца. Несомненно, шантажировать его могли возможностью малодушной смерти сына. А это может быть и ложью. Не только грешники пытаются избежать преследований; уязвимы и те, кто переживает почти невыносимые страдания, и их открытые раны не позволяют им достойно защититься.
Питт вспомнил согбенную спину и изможденное лицо Кингсли. Это был особый вид садизма – ради какой-то собственной выгоды терзать таким образом невинного человека. На мгновение ненависть Томаса к Войси вспыхнула с такой силой, что, попадись он ему сейчас, полицейский набросился бы на него с безумным ожесточением.